Тайны острова Пасхи - Андрэ Арманди

Это мой первый довод.

С другой стороны, «говорящие доски» сообщают:

Кругл камень. Кругл колодец под ним.

Казалось бы, это указывает, что поиски надо производить около цистерн, которых так много на острове! А озеро в глубине кратера?.. Озеро это тоже представляет почти геометрический круг, и скалы, ведущие к нему ― вертикальны. Не тот ли это «колодец», о котором говорит документ?..

Таков мой второй довод.

К несчастью, именно наивысшая сторона окружающего озеро гребня осталась для нас до сих пор недоступной. Горный хребет здесь изрезан, зубчат, похож на зубья пилы; его составляют острые скалы с головокружительно падающими вниз скатами, перерезанными расщелинами и пропастями. Ни тропинки, ни русла потока по его обрывистому скату; гладкая стена его вертикально погружается в глубину океана.

И однако если мое толкование верно, то именно здесь нам надо найти дорогу.

Корлевен помогает мне в поисках; у него всегда ровный характер, и когда его высокий силуэт маячит вокруг меня ― я испытываю иррациональное чувство полной безопасности.

В течение этих первых шести дней он не покидал меня ни на минуту, ни днем ни ночью. И вот уже два дня, как я окончательно снял повязку с головы.

Сегодня утром, поднимаясь из долины, куда он каждый день спускается к своей лошади, он мне сказал:

― Лошадь скучает. Ей бы надо было немного движения. Я отошлю ее при первом случае.

― Отошлете? Зачем отсылать ее, Корлевен? Воспользуйтесь ею.

― Воспользоваться? А для чего?

Я с улыбкой сказал:

― Мне думается, что лошадь еще не забыла дороги в гасиенду...

Но товарищ мой вскричал:

― Это можно было бы сделать, если бы здесь было так же безопасно, как в миссии. Но после приключения с вами в первый же вечер нашей высадки, этого нельзя сделать, Веньямин.

И он бросил взгляд сожаления на маленькое белое пятнышко, каким отсюда казалась гасиенда на своем холме; потом он улыбнулся.

― Где вы видите опасность, капитан? ― сказал я. ― В чем основание для тревоги?.. В том, что изъеденная временем скала оторвалась от вершины так несчастливо и так счастливо для нас? Голос?.. Быть может, он был только иллюзией или отдаленным эхом голоса с равнины, долетевшим до нас среди ясного вечера. Мне совсем не трудно остаться одному, Корлевен. Страх ― чувство, совершенно неизвестное мне, и я нисколько не хвастаюсь этим, потому что это просто свойство моей природы, а не следствие моей твердой воли. Я иногда дрожал от боли, но никогда от страха. Отчего бы вам не уезжать каждую ночь?

Корлевен, не отвечая, покачал головою...

Вот уже вечер; мы пообедали, проведя весь день в бесплодных поисках. Корлевен курит, задумался, и смотрит, как вдали синеет белый кубик на отдаленной горке. Внезапно он сказал:

― Итак... это правда?.. вы не рассердитесь на меня, если я уеду?

― Это правда, Корлевен! Будьте счастливы, мужественный друг! Она любит вас?

На лицо моего спутника показалось сомневающееся выражение.

― Как вы торопитесь, Веньямин! Любит?.. Я думаю, что сюда уже давно не заходил корабль, или что последний капитан ей не понравился, вот и все. В этом климате чувства обострены, но, думаю я, большою ошибкою было бы мешать в это дело душу. Это очень милая любовница, не более того.

― Но вы, Корлевен... вы любите ее?

Я не мог удержаться от этого вопроса, который жег мне губы, и голос мой немного задрожал.

Большие голубые глаза, большие честные глаза моего друга остановились на мне с изумлением:

― Гедик! Мальчик мой! Я должен был догадаться. Простите меня. Вы умеете ездить верхом?.. Садитесь же на лошадь и отправляйтесь вместо меня в гасиенду. Вы скажете ей...

― Тише! Корлевен, ждут вас. Торопитесь.

― От всего сердца?

― От всего сердца!

Еще несколько мгновений взгляд его изучал меня, а я ― я изучал сам себя, чтобы улыбнуться ему. Зачем я так глупо испортил его радость?..

― Поезжайте. В темноте каменистая дорога ― плохая дорога, а солнце садится. Торопитесь.

Последний вопрошающий взгляд, крепкое пожатие рук... и он ушел.

Шум его шагов по скалам становится глуше; камень скользит, катится и падает с приглушенным стуком в долину. Потом топот лошадиных копыт... все дальше... все тише... и ― тишина.

Луч заходящего солнца зажигает пожар в отдаленных стеклах окон гасиенды. Я чувствую в глубине души последнее движение обиды, но оно быстро проходит.

Чтобы встряхнуться от скучных мыслей, я поднялся по тропинке до западного гребня. Там есть что-то вроде террасы, прилепившейся к скалам; беспорядочно наваленные камни окружают ее. Площадка эта кажется спокойной бухточкой среди бурного моря камней. Это высшая точка, с которой открывается весь западный горизонт.

Спокойствие вечера нисходит в мою душу. Там, на горизонте, солнце ― только красный шар без лучей, погружающийся в пропасть; из-за преломления лучей через далекие туманы диск его сжимается, вытягивается, искажается. Сначала он делается широким овалом, потом чем-то вроде миски, гриба, раскаленной подводной лодки, чечевицы, потом становится едва выпуклой линией, потом огненной чертой... и исчезает.

Красноватые облака темнеют, ночь надвигает свое покрывало с востока на запад. Какая красота!..

Кто-то шевельнулся... там... направо!..

Это ― тень!.. О! это, конечно, она!.. Я узнаю ее, хотя и никогда не видел. Я трогал ее руками, и ощущение это воссоздает во мне ее силуэт...

Это ее тонкое тело, нежное и гибкое, задрапированное в тонкие ткани, развевающиеся под тихим дыханием вечернего ветерка; на ладони моей руки сохранилось ощущение от этой трепещущей груди, теперь закрытой ниспадающими складками легкой ласкающей ее ткани; волнообразная поступь ее ― да, это та ловкость ящерицы, та грациозность, которые я уже ощущал.

Стоя на краю утеса, протянув обе руки к водной пропасти океана, в которой исчезало солнце, она как бы погружена в возносящую душу молитву.

Я прижался к выступу скалы и вижу, как тень черного силуэта вырезается на бледном умирающем небе. Легкий северо-восточный ветерок играет длинными черными локонами ее легких, мягких волос; тонкий профиль ее тонет в волне этого движущегося шелка.

На ней тонкое индейское платье, какое носят туземные женщины, оставляющее обнаженными ее шею, руки и ноги ниже колен. Тонкие голые ножки зашнурованы в кожаные мокасины. Голова не покрыта.

Нас отделяют лишь несколько шагов. Я хотел бы остановить свое сердце, так сильно бьется оно.