Море и цивилизация. Мировая история в свете развития мореходства - Линкольн Пейн

Война радикально изменила политическую ситуацию. По окончании войны владычество Рима простиралось на всю Южную Италию, Тарент стал одним из морских союзников Рима (socii navales), из его низших классов набиралась основная часть моряков. Хотя Рим вступал в войну с Пирром совершенно изможденным предыдущими войнами с более близкими соседями, победа Рима над агрессивными иноземцами одновременно воодушевляла и заставляла задуматься. Неожиданное появление флота Магона в Остии, несомненно, впечатлило римлян потенциальными перспективами морского могущества и после воцарения мира заставило их пересмотреть позицию Рима по отношению к Карфагену.

Первая и Вторая Пунические войны, 264–202 гг. до н. э

Не прошло и десяти лет после ухода Пирра из Италии, как Рим вновь вступил в войну с Карфагеном. Поводом послужили разногласия между карфагенянами и жителями сицилийского города Мессина, но вскоре дело переросло в борьбу за власть над Сицилией и Западным Средиземноморьем, что впоследствии открыло Риму путь к полному господству над Средиземным и Черным морями. Первая из трех Пунических войн между Римом и Карфагеном шла в основном на Сицилии, где довольно вялая сухопутная война тянулась двадцать три года. Однако действенной оказалась морская война, которая положила конец многовековому владычеству Карфагена над Западным Средиземноморьем и в мгновение ока выдвинула Рим в число крупнейших держав с мощной армией и флотом. По словам Полибия, «те, кого восхищают[267] великие морские сражения Антигона, Птолемея или Деметрия, несомненно, будут поражены… масштабом [морских] битв» в Первой Пунической войне.

К середине III века до н. э. Карфаген стоял во главе самой обширной империи к западу от Малой Азии и Египта, включавшей в себя крупные территории Северной Африки, Южной Испании, Балеарских островов, Сардинии, Корсики и Западной Сицилии. Сам город находился в Тунисском заливе на мысе шириной около пяти километров. Со стороны моря его ограждала одна-единственная стена, а со стороны материка он был защищен тремя стенами по пятнадцать метров в высоту с башнями через каждые шестьдесят метров. Стены имели два вида стойл: нижние могли вместить триста слонов, верхние четыре тысячи лошадей; казармы были рассчитаны на двадцать четыре тысячи солдат. Как минимум до II века до н. э. двойной портовый комплекс был, вероятно, самым продуманным и сложным в мире.

Гавани были связаны одна с другой[268], общий вход в них со стороны моря был семьдесят футов шириной, он мог перегораживаться железными цепями. Первая гавань была для торговых судов… Во второй гавани был остров, и вокруг гавани и острова через промежутки шли обширные набережные, где было много верфей, способных вместить 220 судов… Перед каждым доком стояли две ионические колонны, отчего гавань и остров казались окружены длинной галереей… откуда… флотоводец мог наблюдать происходящее на море, а те, кто приближался со стороны моря, не могли видеть происходящего внутри. Даже входящие в гавань торговые суда не могли сразу видеть доков, ибо те были окружены двойной стеной, а для торговых судов были устроены ворота так, что суда могли попадать через первую гавань в город, не проходя через верфи.

Карфаген был постоянной угрозой римлянам, которые, согласно Полибию, «успешно вели сицилийские дела,[269] однако пока Карфаген безраздельно господствовал на море, ни у одной из сторон не было перевеса». Ситуация застыла в мертвой точке, и после трех лет такого положения римляне, которые перевозили войска на Сицилию исключительно на кораблях союзников, решили построить «сто квинкверем и двадцать трирем. Они столкнулись с огромными трудностями, поскольку их корабелы не имели опыта строительства квинкверем, ибо такие суда никогда прежде не использовались в Италии». Справиться с этим затруднением римлянам помог захват карфагенского дозорного судна, севшего на мель: «Этот корабль и решено было использовать как пример конструкции, и по его образцу был создан целый флот».

Разработка чертежей по готовому изделию – дело нелегкое даже в самых благоприятных обстоятельствах, однако римляне, согласно Плинию Старшему, при почти полном отсутствии предыдущего судостроительного опыта «вышли в море[270] менее чем через 60 дней после того, как разделали живые деревья на корабельную древесину». Такой темп еще более впечатляет в сравнении со сроком в три года, который понадобился опытным афинским корабелам для постройки двух сотен кораблей при Фемистокле. Археологические находки указывают на то, что римляне могли перенимать карфагенские конструкции и технологию. Изучение так называемого «пунического корабля»[271] – либурнийского судна III века до н. э., найденного неподалеку от сицилийского города Марсала, – показало, что карфагенские корабелы оставляли на деталях корпуса пометки, помогающие ориентироваться при сборке: примерно такой же принцип применялся при строительстве ладьи Хеопса за 2200 лет до того. (Либурнийские корабли были весельными – этот конкретный имел семнадцать весел по каждому борту, – с двумя гребцами на каждом весле; такие суда применялись для курьерских и разведывательных целей.) Если корабль, взятый римлянами за образец, тоже имел на корпусе отметки для сборки, то создание флота с нуля было не таким уж невозможным делом.

Карфагенские корабли строились более опытными корабелами и комплектовались более умелой командой – это преимущество консул Гай Дуилий решил пересилить созданием таких условий битвы, в которых опыт римлян оказался бы сильнее опыта противника, то есть победить карфагенян в абордажных боях. Главным звеном этой римской тактики был corvus[272] (буквально «ворон») – специальный абордажный трап 11 метров в длину и 1,5 метра в ширину, с поручнями вдоль краев. Одним концом «ворон» крепился к основанию восьмиметровой мачты в носовой части судна. При перебрасывании его на другой корабль он зацеплялся за вражескую палубу внешним концом с железным шипом, и римские солдаты перебегали по нему на вражеское судно. В 260 году до н. э. Дуилий настиг карфагенский флот у северо-восточного побережья Сицилии рядом с Милами, и в этом сражении действенность абордажного «ворона» показала себя в полную силу. Когда римские воины лавиной накрыли вражеские суда, «бой преобразился,[273] солдаты сражались будто на суше». Попытки карфагенян напасть на римские суда с кормы ни к чему не привели: «ворон» мог перебрасываться по широкой дуге с левого борта на правый, так что римляне никогда не теряли преимущества. К концу описываемой битвы карфагеняне потеряла 50 кораблей из 130.

Неудовлетворенные тем, что в сицилийских делах не наблюдалось никакого прогресса, римляне четырьмя годами позже перенесли военные действия в Северную Африку и почти навязали карфагенянам невыгодный мир, однако само римское войско вскоре оказалось разгромлено. Римская экспедиция захватила более 100 карфагенских кораблей, но по пути домой римляне потеряли в штормах более 280 кораблей и тридцать пять тысяч гребцов и воинов. Полибий считает причиной катастрофы пренебрежение командующих к предупреждениям лоцманов о погоде и конечной точке пути: «южное побережье Сицилии…[274] скалистый берег почти без мест для безопасной стоянки». Дальше он пускается в замечания о характере римлян, об их надежде на грубую силу и их упрямстве – и о том, почему эти качества несовместимы с успехом в морских делах. На суше римляне часто побеждали потому, что применяли «одну силу против другой, по сути сходной… Однако попытки применить силу при столкновении с морем и атмосферой приводят к сокрушительным поражениям. В этот раз так и вышло, и дело на этом не остановится, пока не будут исправлены ложные представления об отваге и силе». Одна из гипотез объявляет, что причиной потерь был «ворон»: в поднятом состоянии он нарушает устойчивость судна, и оно может легко опрокинуться. Если римляне это обнаружили, то могли решить, что польза от «ворона» не стоит той опасности, которую он несет, – этим предположительно можно объяснить тот факт, что после начала североафриканской кампании «вороны» перестают упоминаться[275] в документальных источниках.

Война тянулась еще четырнадцать лет, триумфальные успехи чередовались с сокрушительными поражениями, ничто из этого не приносило решающего перевеса. Ключевым пунктом карфагенской стратегии было сохранение Лилибея (Марсала, Сицилия), который римляне с переменным успехом осаждали почти десять лет, потеряв при этом в штормах более тысячи кораблей. Карфагеняне знали способы обходить блокаду в критических ситуациях, однако в 241 году до н. э. флот, груженный зерном и укомплектованный сравнительно неопытными моряками и воинами, был перехвачен в битве у Эгатских островов к северу от порта. Карфагеняне потеряли 120 судов, римляне взяли десять тысяч пленных. Без поддержки Карфагена удержать Лилибей было невозможно, и карфагеняне сдались. Несмотря на более долгий опыт мореходства, в Первой Пунической войне карфагеняне не смогли даже приблизиться к победе. В некоторых отношениях это вполне понятно. Морское могущество Карфагена зависело от того, насколько успешно карфагеняне выступали в роли морских торговцев. Карфаген никогда не участвовал в крупных морских битвах, и хотя военное дело карфагеняне знали – и часто сражались с Нумидией, даже во время войны с Римом, – однако не морские бои определяли жизнь города. При этом боевой дух римлян и неиссякаемое военное тщеславие позволили им быстро приспособиться к условиям морских боев, и, научившись уважать море, они подчинили его своей воле.