Львы Сицилии. Закат империи - Стефания Аучи

Так думает Иньяцио, испытывая легкую грусть и горечь от встречи с городом.

С Марселем связано слишком много воспоминаний. Конец сентября 1881 года, воздух пропитан влагой, а ветер, дующий с моря, пахнет свежестью и осенью. Здесь у Средиземного моря другие запахи, и цвет его темнее, как будто это другое море, не то, что омывает Сицилию.

На улицах, прилегающих к порту, множество телег и повозок. Подводы, запряженные тягловыми лошадьми, доставляют уголь на пароходы, стоящие на якоре между старым портом, который стал тесен, и новыми причалами. Иньяцио помнит, как тут было пятнадцать лет назад, когда причалы только строились.

Иньяцио медленно сходит на берег. Он приехал сюда инкогнито, на французском корабле, как обычный пассажир. На нем дорожное платье, борода коротко подстрижена, а скрытный характер у него от природы. Он хотел оценить качество услуг у конкурентов, и результат в целом его удовлетворил: неплохо, но не лучше, чем у его компании, по крайней мере, в обслуживании первого класса.

На набережной ждет экипаж. У кареты стоит Франсуа Мерле.

– Могу ли я обнять тебя или должен пасть на колени перед властелином Средиземноморья?

– Так и быть, позволю эту фамильярность. Но где, я спрашиваю, красная дорожка?

Зять смеется, раскрывая объятия.

– Как ты? – спрашивает Франсуа, открывая дверь кареты.

– Устал. Но раз уж оказался в Генуе, не мог не заехать к вам. Давно не видел сестру, к тому же дело наконец-то сделано.

– Должно быть, было нелегко.

– Расскажу!

Видно, что карета Франсуа знавала лучшие времена, но Иньяцио, кажется, этого не замечает. Он любуется городом, произошедшими переменами, рассматривает здания в популярном при Наполеоне III стиле ампир.

– Ты к нам надолго? – спрашивает Франсуа.

– На несколько дней. Нужно поскорее вернуться в Палермо. – Иньяцио поворачивается к шурину, глаза его смеются. – Завтра пойду на Биржевую площадь. Они меня не ждут. Посмотрю, что там с моей компанией.

– Ах да! Итальянская судоходная компания «Генеральное пароходство»! – Франсуа потирает руки в нетерпении. – Расскажи-ка, как все прошло в Генуе.

– Ну, если быть точным, следует добавить: «Объединенное общество Флорио и Рубаттино». После голосования в Риме все пошло как по маслу. Подписали нотариальный договор в доме сенатора Орсини, он лично выступил свидетелем. Адвокат Криспи тоже присутствовал.

Уголки рта у зятя в улыбке ползут вверх.

– Вызвал подкрепление?

– Лучше перестраховаться, чем потом сожалеть.

Оба смеются.

– Ты рад?

– Вполне. Конечно, пришлось привлечь к сделке банки… – Меж бровями у Иньяцио появляется складка. – А как иначе? «Кредито Мобильяре» финансировал Рубаттино, у него накопилось там много долгов. Нам пришлось включить его в сделку в последний момент.

– Если бы ты еще немного подождал, он сам упал бы тебе в руки.

Иньяцио качает головой:

– Да, но тогда мне досталась бы компания-банкрот, и было бы гораздо сложнее получить субсидии от государства. К тому же никто не заинтересован в том, чтобы Рубаттино обанкротился. На него работает слишком много людей.

Карета замедляет ход. Что-то случилось на перекрестке – телега завалилась на бок, по земле разлетелся товар. Франсуа опускает занавеску, тихо ругается по-французски.

Иньяцио подавляет зевоту, чувствует, как внезапно на него навалились всей тяжестью эти лихорадочные дни. Ему не хватает мягкой качки парохода, земля вызывает у него чувство усталости.

– Теперь у компании есть все: завод «Оретеа», пароходы, дома… Собственно, к этому я и стремился, да.

Карета едет дальше.

– А как восприняли новость в Палермо? Знаю, что люди там своеобразные…

– Как они могут воспринять? – пожимает плечами Иньяцио. – Все, начиная с моих рабочих, плевать хотели на новость. Ни строчки, ни комментария в газетах… будто это их не касается. Ну да, теперь у меня больше восьмидесяти пароходов. И что им с того? – В голосе Иньяцио плохо скрываемая горечь. – Важно, чтобы в их кармане звенели монеты, в остальном – хоть трава не расти…

Франсуа хочет что-то ответить, но в этот момент карета останавливается.

– Oh, je crois que nous sommes arrivés![3] – восклицает он и проворно выскакивает из кареты.

Иньяцио кивает, смотрит в окно. Перед ним двухэтажный особняк, неброский, но элегантный, с коваными балконами. Таким он его и помнит.

Из открытого окна летит возглас:

– Братец!

Иньяцио едва успевает выйти из кареты, как оказывается в объятиях Джузеппины. Сестра обнимает его так напористо, что они чуть не падают.

Джузеппина осталась прежней и в то же время изменилась. Формы округлились, волосы на висках поредели, как когда-то у бабушки, чье имя она носит. Но глаза такие же выразительные и лучатся добротой.

Она отстраняется от брата, смотрит на него, гладит по лицу.

– Родной мой! Как давно мы не виделись… – шепчет она одними губами. Притягивает к себе его лицо, осыпает поцелуями.

Иньяцио чувствует, как в груди разливается тепло. Объятия сестры – это возвращение домой. Это мир и покой. Мозаика жизни, сложившаяся вдруг в одну картину.

– Очень, очень давно! – Он крепко обнимает сестру.

На пороге появляется подросток, у него прямые светлые волосы. Он уже вошел в пору мужания, но лицо у него пока совсем детское. Это Луи Огюст, сын Франсуа и Джузеппины. Его племянник.

В памяти тут же возникает Винченцино. Он был бы сейчас чуть помладше, такой же нескладный, с недовольным видом.

Не смей об этом думать, приказывает себе Иньяцио.

– Проходи, проходи! – Джузеппина тащит его за рукав.

Они поднимаются по лестнице в небольшую гостиную, обитую синим дамастом, с бархатными креслами и низкими столиками из красного дерева. Гостиная не вычурная, обставлена со вкусом: статуэтки из слоновой кости; на столе, покрытом хорошим сукном, китайская ваза.

– У вас красиво.

– Чем богаты… – Франсуа разводит руками.

– Если я говорю, что красиво, значит, мне нравится! К чему прибедняться? – спрашивает, смеясь, Иньяцио.

Он устраивается на диване, приглашает сестру сесть рядом.

– Как Джованна? – спрашивает Джузеппина.

– Хорошо, спасибо. Я был так занят бумагами, нотариусами и адвокатами, что почти не виделся с ней. Она в Палермо, занимается домом, заботится о детях. В последнем письме, которое я от нее получил, мне показалось, что она… – он подбирает подходящее слово, – немного расстроена.

– Должно быть, ей обидно, что ты приехал сюда без нее, – наклоняет голову Джузеппина.

Иньяцио смущенно крутит на пальце дядино кольцо, надетое вместе с обручальным.

– Так получилось. Я никому не мог доверить это дело. Лагана и Орландо, конечно, много для меня сделали, но в Риме хотели видеть меня лично, и подписать договор в Генуе мог только я. А из Генуи решил заехать к вам.

– Да, ты правильно сделал, – соглашается сестра.

Франсуа сидит