Доктор Чёрный - Александр Барченко

— Пхэ!.. — выпустил француз. — Нужно иметь проволочные нервы, чтобы находить удовольствие в таких зрелищах. Я понимаю кавалерийские упражнения, ну, хотя бы наших зуавов или русских казаков. Там весь центр тяжести в ловкости всадника, а здесь всё зависит от несчастного истёрзанного пони. Ведь на войне все эти фокусы всё равно не понадобятся… Я не понимаю, как не запретят этим голым извергам шпоры!

— Ну, не скажите, генерал, — вступился молодой юрист. — Ничто так не развивает именно всадника, как поло. Сохранять равновесие и верность прицела на скаку да при упругой ручке молотка — для этого надо стать одним целым с лошадью… Я подозреваю, что в вас говорит маленькая зависть.

— Кому? В чём?

— Нашей нации, далеко опередившей все другие по части спорта.

— Ну уж, прошу извинить. Если в чём вы опередили нас, так это в самомнении. А в области спорта… Кто создал автомобиль, позвольте спросить? Кому человечество обязано развитием авиации? Господин Райт до сих пор возится со своим двухэтажным домом, а настоящая механическая птица, которой принадлежит будущее, — моноплан — родилась во Франции… Да вот погодите до осени. Здесь же, с этих трибун, будем наблюдать, за кем окажется первенство в области царя всех спортов.

— Состязания будут в сентябре? — спросила вдовушка.

— Должны быть, по крайней мере. Наш клуб занят уже организацией. Мы привлекаем представителей всех наций. Предполагаем начать в первых числах сентября… Хотя это будет, конечно, зависеть…

— От чего?

— Да всё от того же, чем теперь заняты все и каждый. Вы знаете, в туземных кварталах эпидемия усиливается, а из Бомбея и с запада идут самые неутешительные вести.

— От чего угодно хочу умереть, только не от чумы! — боязливо поёживалась миссис Понсонби.

— Гм… Я думаю, у всех смертей один вкус. Пока оснований особо тревожиться нет… Весьма возможно, что после дождливого времени эпидемия утихнет. В Европе тоже начинают прислушиваться к тому, что у нас делается… Да вот, кстати, вам новый пример, кто идёт впереди в области хотя бы науки. И «Таймс», и «Берлинер Тагеблат», и «Новое время» полны самых тревожных телеграмм, а ознакомиться с развитием эпидемии заблаговременно пока озаботилась опять-таки одна лишь Франция. Третьего дня прибыла экспедиция во главе с профессором Нуаром.

— Мне уже Мери сообщала о вашем профессоре, генерал… По её словам, это какая-то таинственная личность.

— Почему же таинственная? Нуар одно из самых популярных имён не только во Франции, но и всюду за границей.

— Бактериолог?

— Нет. Его специальность психиатрия. Он читает в Сальнетриере. Но его поставили во главе экспедиции потому, что он долго жил в Индии и близко знаком с бытом туземцев. А в борьбе с эпидемией, где санитарные требования ежеминутно сталкиваются с суевериями и обычаями фанатичнейших племён, это знакомство сильнее и нужнее микроскопа. Впрочем, профессор известен в самых различных отраслях медицины.

— Вы забыли маленькую подробность, генерал, — вежливо, но ехидно вставил молодой Саммерс.

— Что вы хотите сказать?

— Только то, что вчера сообщалось в вечерней газете и что вы, очевидно, нечаянно пропустили…

— Именно?

— Именно то, что представитель постоянно идущей впереди всех и вся нации в действительности по рождению имеет с ней весьма мало общего.

— Что за вздор!

— Благоволите заглянуть в вечернюю газету. Там есть биография всех членов экспедиции. Подробностей нет, но сказано прямо, что профессор по рождению… соотечественник мисс Смит, — галантно поклонился юрист в сторону Дины.

— В самом деле? — заинтересовалась та. — В таком случае я заинтригована вашей знаменитостью не хуже Мери.

— Ваше любопытство весьма легко удовлетворить. Профессор — старинный знакомый моей сестры. Если не ошибаюсь, он в данную минуту как раз в её ложе… Но что с вами, мисс?.. Вы страшно побледнели.

— Нет! Меня, просто испугало неожиданное сходство… Да нет, не может быть… Но каким образом он здесь?

Из ложи леди Саммерс на Дину пристально глядело из-под белой английской каски знакомое некрасивое, угрюмое, умное лицо.

Молодой человек поднялся с места, горбя своё сутулое тело, на котором, словно на вешалке, болтался чесучовый костюм, и направился к выходу из ложи. Через минуту его высокая унылая фигура показалась у дверей ложи миссис Понсонби.

— Дорн? Каким образом вы здесь? Или это не вы… я глазам не верю! — не могла прийти в себя от изумления Дина.

Угрюмый студент осклабил своё поблекшее лицо в улыбку и ответил спокойно:

— Да. Это я. Я вас сразу узнал. Вы загорели. Вам идёт.

— Но что вы делаете здесь, в Бенаресе?

— Ничего особенного. Только что приехал в качестве санитара и внештатного лаборанта французской экспедиции.

— Но как вы в неё попали? — настаивала Дина, не выпуская руки своего петербургского приятеля и забывая от изумления даже представить его своим собеседникам.

— Весьма просто. Меня устроил профессор Нуар.

— А вы с ним знакомы?

Студент усмехнулся.

— Не только я, но, насколько мне помнится, и вы… Да вот он сам хочет засвидетельствовать вам своё почтение.

Дина обернулась.

В дверях ложи стояла невысокая мужская фигура в изящном белоснежном костюме.

Прямо на Дину глядели лучистые синие глаза странным немного печальным и вместе ласкающим взглядом — тем самым взглядом, который когда-то помешал ей у Бутягиных доиграть до конца Шопена.

III

Безошибочно можно сказать, что ни один из городов Индии не оставлял такого сильного впечатления, как Кази — блестящий тысячеголовый красавец Varanasi-Бенарес, эта Москва Индии.

Раскинутый живописным амфитеатром на левом берегу священной реки, там, где Ганг отвоевал у суши просторную бухту, он окунается прямо в воду, сбегая к ней ступенчатыми террасами, увенчанными наверху стройными колоннадами Гат.

Не выезжая из Бенареса, можно увидеть всю Индию.

Здесь встретишь раджпута с унизанными кольцами, выхоленными по-женски руками, с ожерельем, один камень которого может служить сюжетом романа Конан Дойля или Киплинга.

Сюда съезжаются помещики-аристократы — талукдиры, со своими сказочно убранными слонами.

Зелёная чалма правоверного хаджи, побывавшего в Мекке, мелькает рядом с белоснежным шлемом туриста или воинственным форменным убором сикха, гурка или музбийского пионера, воспользовавшегося отпуском, чтобы поклониться местным святыням — а их здесь много больше «сорока сороков», которыми хвастается наша православная столица.

Живописные колоннады и портики храмов, посвящённых грозному Шиве с безобразными столбами каменных лингамов, храмы «Дурга», где по карнизам и ступеням карабкаются целые стаи крикливых, строящих самые неподобающие священному месту рожи гануманов, таинственные недра храма «Господа мира» — «Wishrayesa» и, над всем, три купола и два минарета выстроенной на развалинах индусского древнего храма магометанской твердыни «Ауренг-Зеба».