Здравствуй, Гр-р! - Татьяна Стекольникова

— Ну, поздравляю, значит, вы с Ниной тоже дальние родственники, Луиза ей двоюродная бабка…

Мне только Шпинделя в братцы не хватало… Такой же нудный, как его прадедушка.

— Вот интересно, как получилось, что я видела всех наших предков в Питере, а они потом оказались все вместе в Энске? — этот вопрос меня занимал давно. Но ответить на него не мог никто.

Потом я достала из сумки флешку, и мужики принялись читать "Петербургскую газету" за 1909 год.

— Я тебе говорил, я тебе говорил, а ты не верил! — орал Громов, бегая вокруг компа.

— Гриша, но может же быть все наоборот: сначала она (опять говорит обо мне, будто я отсутствую! А еще родственник…) прочитала все эти заметки в газете, увидела картины у нас в галерее, а потом сочинила историю…

— Да, а еще я дверь к Тюне заштукатурила… Ты, Володя, про дверь знаешь?

Шпиндель знал и про дверь, и про мои "видения", но продолжал требовать доказательств. У меня испортилось настроение. Не собираюсь я ДОКАЗЫВАТЬ, что все, что я видела и делала, — правда. И мне совсем не улыбалось делить Гр-р с каким-то Шпинделем — пусть самым лучшим из Шпинделей, самым лучшим другом Громова и даже моим родственником. Куда это годится — Гришка ему все выбалтывает… Ощущение защищенности, которое всегда возникало у меня рядом с Гр-р, улетучилось. Я снова почувствовала себя одинокой немолодой теткой, привыкшей самостоятельно решать все свои проблемы. Так бы и врезала этому Шпинделю по уху…

— Ой! — Шпиндель стал красным, как его прадедушка у камина. — Что-то у меня в ухе стрельнуло…

Ага! Вот, значит, как! Тогда получи по носу — так и быть, несильно…

— А деперь, чдо-до с досом… — Вовка зажал нос ладонью.

Так тебе и надо… Тут я поймала взгляд Громова. Он понял, чем я занимаюсь, и стоял, раздираемый противоречивыми чувствами: любимая (пока будем так называть) лупит его лучшего друга. Правда, издалека, метров с трех, и доказать ничего не удастся. Но на чью сторону встать? Ладно, Громов, я же понимаю…

— Володя, прости меня, это… я даже не знаю, как получилось, что я тебя ударила…

— Как это — ударила? Ты же вон где…

— Ну, видимо, я и это умею — типа бесконтактное каратэ. Я вообще-то даже не знаю, на что способна…

— Попробуй еще раз! Скажем, в другое ухо… — мстительно сказал Громов.

Мне стало смешно, злость куда-то делась.

— Больше никакого каратэ. Давайте поступим иначе. Володя, у тебя есть чьи-нибудь вещи — лучше тех людей, о которых Громов не знает, чтобы ты не думал, что это он мне о них рассказал.

— Да какие у Вовки от меня тайны, — встрял Гр-р.

Вот и посмотрим, какие…

Володя сгонял в спальню и принес оттуда губную помаду — обычный пластмассовый цилиндр, не супер-пупер… И цвет дурацкий — на мой халат похож. Я ничего не увидела, зажав патрончик с помадой в руке. Я даже успела подумать что-то вроде "ну и хорошо, как пришло — так и ушло", как… Вжик — шатенка лет тридцати пяти, пардон, под душем. В чем мать родила, естественно… Я подробно описала голую даму в струях воды, особенно налегая на приметы — две родинки, одна на подбородке, другая на левой груди, ближе к соску. Шпиндель из красного сделался белым. Но что самое интересное, белым сделался и Гр-р.

— Откуда у тебя Сонькина помада? — голос Громова не предвещал ничего хорошего.

— С чего ты взял, что это Соня?

— А ты ей позвони…

— Да не буду я звонить, я и телефона не знаю…

— Врешь, знаешь…

— Хорошо, знаю. И что?

— Позвони и спроси, что она делает.

Шпиндель позвонил — по городскому телефону. Трубку долго не брали. Громов уже полез в карман за сотовым, как соединение по городу установилось.

— Включи громкую связь, — потребовал Гр-р.

Шпиндель ткнул в какую-то кнопку на телефоне.

— Алло, слушаю! — обычный женский голос.

— Привет! — сказал Шпиндель.

— Ой, Вовчик, ты же сказал, вечером будешь занят, я в душ залезла… Хочешь, приезжай…

Я снова взяла в руки помаду. Звук отставал от картинки — если смотреть кино по сети он-лайн, такое бывает. Соня стояла с телефонной трубкой — в коротком голубом махровом халатике, накинутом на плечи, и босиком. Я сказала об этом Гр-р.

— Спроси ее, во что она одета, — лицо Гр-р было злым, как тогда, когда его ранили.

— Соня, что на тебе?

— В каком смысле?

— Ну, ты в чем?

— А… Почти ни в чем — халат и все…

— Какой халат?

— Вовка, ты что? Поиграть в секс по телефону захотел, так я щас…

Я увидела, в какой позе стоит женщина, и бросила помаду на стол, чтобы картинка пропала. Громов хмыкнул.

— Нет, нет! Не надо… — засуетился Шпиндель. — Просто скажи, какого цвета халат…

— Ну, Вовка, ты все испортил… Да голубого, голубого… Под цвет глаз… Так ты придешь?

— Придет, придет! — громко сказал Гр-р. — Вот только рожу ему начищу — и придет…

— Вовчик, это кто там у тебя?

Но Вовчик уже повесил трубку.

— Гриша, мы же взрослые люди… Ссориться будем из-за бабы? А ты сам тогда сказал, что она тебе не нужна…

— И ты пять лет скрывал, что она ушла к тебе?.. Пять лет мне врал! Пять лет — изо дня в день!

Громов замолчал, схватил меня за руку и потащил на первый этаж, а потом на улицу.

Пока мы сидели у Шпинделя, пошел снег, и его нападало столько, что я остановилась на крыльце: как я в своих туфельках пойду — снега по колено! Ну и ладно, решила я, всего-то пять шагов… И тут Гр-р, ни слова не говоря, легко подхватил меня на руки, отнес к джипу, смахнул с капота снег и посадил меня. Открыв двери, он также легко снял меня с капота и закинул в машину. Всю дорогу до дома мы молчали. Я боялась, что Гр-р не поднимется ко мне — будет переживать в одиночестве. Но нет — он на руках донес меня до моей двери, и мы вместе поудивлялись чудачествам Морковки, когда вошли: она научилась висеть на своей башне вниз головой.

ДЕНЬ ШЕСТОЙ

1. Я узнаю кое-что о Громове.

Утро было белое-белое и тихое-тихое. Снег так дивно падал ночью, так светила луна, что мы не стали задергивать шторы. Теперь вместо окна — картина, зимний пейзаж. Отпускать от себя Громова мне не хотелось. Я вспоминала, как особенно нежен был сегодня Гр-р… Как можно предпочесть ему Шпинделя — не понимаю. Деньги что ли бабе были нужны? Шпиндель в этом смысле Громова явно обскакал. Но не все же меряется деньгами… Конечно, мне хотелось узнать, что произошло у них пять лет назад. Но с вопросами сейчас приставать нельзя. Захочет — сам расскажет… А не захочет… Тайное всегда становится явным — хотим мы того или нет. Надо только подождать — пять лет, например… или сто лет… А Шпиндель сам виноват — поверил бы мне, и не было бы этого опыта с помадой. Но Громова страшно жалко — крушение иллюзий — это очень больно.