Мастер третьего ранга - Дмитрий Коробкин

– Иван еще жив?

– Да, она любит растягивать удовольствие.

– Что теперь делать? – спросил он не столько у Оксаны, сколько у себя.

– У тебя есть серебро и чистая медь?

– Есть, но только они в багажнике мотоцикла, правда уже в магазинах, что хорошо. Надо как–то за ними выбраться. Я вылезу в окно.

– Нет. Во дворе костомахи, а огневик ваш, приспан, поэтому не лает.

– Кто?

– Пес ваш. У меня еще осталось немного сил, я вихрем спущусь вниз, и возьму что надо. Скелеты на меня не реагируют. Ты только объясни, что такое магазин, серебро с медью, я и так почувствую.

Юра, достал из–под матраца пистолет, вынул магазин, и показал его Оксане. Она кивнула, спрыгнула с него, и тихонько подошла к двери.

Открыв ее, она обернулась маленьким вихрем и тут же исчезла. Через пару секунд, она возникла на том же месте. Юра даже удивиться толком не успел, как Оксана, протянула ему два магазина, с медью и с серебром.

– Сначала, убей хозяйку, а я пока присплю оборотней, меня хватит ненадолго, так что не тяни. Она в комнате в конце коридора. Спеши!

Оксана снова стала вихрем, и унеслась вниз.

Кукловод. Гроза мастеров. Как же он подмастерье, с ним, или с ней справится. Не думать. Не думать–действовать. Они читают мысли.

Юра сделал глубокий вдох, освободил, как мог голову от мыслей, и направился к нужной двери. И почти с разбега выбил ее ногой.

На кровати лежал полуголый, бледный Иван, который явно находился без чувств, а Дарина нависая над ним, вытягивала когтистыми лапами из его солнечного сплетения, тонкую, светящуюся нить.

Юра тут же в нее выстрелил, но она с визгом метнулась в сторону, и выстрел пропал даром. В подмастерье полетел табурет, от которого он едва успел увернуться, и когда вновь прицелился, то женский силуэт уже был в распахнутом окне. Он выпустил вслед несколько пуль. Раздался крик и глухой удар о землю.

Когда он подбежал к окну, то во дворе стояли остолбеневшие костомахи, а Дарина отползала в сторону калитки. Юра прицелился и хладнокровно выпустил ей в спину оставшиеся пули.

Хозяйка обмякла, тупо стоящие скелеты один за другим, с грохотом посыпались на землю. Но это еще был не конец.

Сменив магазин на серебро, Юра направился к двери, где ему на встречу уже несся, оскаленный, серый зверь.

Грохот выстрелов, звон дымящихся гильз и рев раненного зверя слились воедино. Зверь скулил и сучил лапами. Выстрел. Мозг оборотня расплескался по полу.

Подмастерье, со всех ног рванул вниз.

Оксана, лежала в углу у очага, и прикрывалась скалкой от нависшего над ней монстра. Оборотень остервенело грыз скалку и пытался вырвать ее из рук.

Юра с лестницы выстрелил ему в спину. Пуля рванула серую шкуру на холке и ушла в стену. Зверь взвыл и откатился в сторону. Подмастерье перепрыгнул через перила, и, только поднявшись сразу же выпустил остаток обоймы в морду рванувшегося к нему оборотня, буквально снеся серую голову с плеч.

Он подбежал к Оксане, и помог ей подняться. Она бросилась ему на шею, и плача стала расцеловывать. Он крепко ее обнял.

– Ну, все. Все кончилось. Теперь все будет хорошо. Я обещаю!

***

Такого похмелья мастер еще не знал. Все болело так, что он едва не завывал, а голова и вовсе упрямо отказывалась работать. Все, что ему втолковывали все утро, он смог усвоить только к обеду. А усвоив, обалдел.

– Лесавка говоришь, – прищурился он. – Так вы же старенькие, маленькие такие?

– Я родилась по вашим меркам совсем недавно. Мы, как и вы люди не все одинаковы. Кто старше, кто младше, – улыбнулась она. – Некоторые из нас родились до, как вы говорите «Великой Катастрофы», но и они выглядят ненамного старше меня.

– Это конечно жутко познавательно, но я так и не понял, как ты связалась с этой шайкой упырей?

– Вань, она ведь тебе уже раз пять это объясняла, – вмешался Юра. – Сестру она искала, которая любит влипать в неприятности.

– Ах да, – кривясь от боли потер мастер ноющий висок. – Прям как ты.

– А теперь, господин мастер, нам нужно пообщаться с вашим подмастерьем.

Оксана, которая была и не Оксана вовсе, а Осина, взяла парня за руку и не дожидаясь ответа буквально волоком потянула его наверх.

– Ну, пообщайтесь–пообщайтесь, – усмехнулся им в спины Иван. – Ох, моя голова. Вот позорище, – говорил он сам себе, потирая виски. – Если бы не Юрка, кранты были бы нам всем. Надо же, как пацана вокруг пальца обвели, нелюди.

***

За настежь открытым, окном, заливисто пели птицы. Со двора доносилось стрекотание кузнечиков. Ласковый, теплый ветерок, врываясь в открытое окно, гладил иссеченную шрамами спину парня, что обнимал и целовал в плечико, необычное лесное существо воплоти.

Существо ласковое и безумно красивое.

Они лежали на смятой кровати, совершенно нагие. Остывали юные, разгоряченные страстью тела. Юра был самым счастливым человеком на свете. То, что было у него в груди, он чувствовал в своей жизни только раз. Он смотрел в ее колдовские, необычайно зеленые глаза и гладил, золотистые волосы. Она тем временем тонким пальчиком считала веснушки на его лице.

Сейчас ему ничего на свете не нужно было кроме нее. Пусть хоть весь мир снова провалится в бездну. Плевать. Сейчас он обнимал целый мир. Свой мир.

Осина досчитала конопушки и ткнула пальчиком в его курносый нос. Он поцеловал ее ладошку, потом потянулся и коснулся ее сладких губ. Когда он снова взглянул в ее глаза, они были полны грусти. По щеке Осинки, стекла кристальная слеза и растворилась на подушке. Она положила руку ему на грудь, там, где пылко стучало юное сердце.

– Я люблю тебя, – тихонько сказала Осинка.

– И я тебя люблю, – ответил Юра, стирая новую набегающую слезинку, на ее щеке.

– Я люблю тебя, и от того в груди так больно. – Из ее глаз хлынул целый поток. – Отпусти меня, мой хороший!

– Никогда, – он прижал ее к себе и боялся отпустить, будто она растворится словно виденье. – Я брошу охоту. Я останусь с тобой. С тобой навсегда. Я поговорю с Иваном. Он хороший, он меня поймет.

– Ты погубишь и себя, и меня, – ответила Осинка, нежно целуя его щеку. – Я скоро увяну и исчезну, если не обрету свободу.

– Нет. Это не справедливо. Я не смогу без тебя.

Юра сел, свесив ноги с кровати. Его лицо посерело. Он больше не мог представить себя без нее. Он готов был расплакаться