Твари в бархатных одеждах - Джек Йовил

Профессор начал расстегивать рубашку, но собравшиеся попросили не снимать ее. Они уже много раз видели истерзанную спину философа.

- Тебя высекли, а Стиглица изувечили и лишили руки, - фыркнул Клозовски. - Однако только меня повесили ненавистные аристократы…

Драматично, натренированным жестом, он размотал шарф и показал шрам. Веревка оказалась старой и порвалась, вместо того чтобы затянуться на шее Клозовски. Поэт написал несколько стихотворений, посвященных своим переживаниям.

- Можно сказать, я лицом к лицу встретился с богами! - воскликнул он. - И они были трудягами, как и все мы. Не плутократами и расфуфыренными франтами.

Брустеллин пробормотал что-то о надменности принцев. Клозовски топнул ногой, как капризный ребенок. Он терпеть не ног, когда ему напоминали о его благородном происхождении, хотя сам с большой неохотой опускал титул перед своим именем.

- Ты не можешь отрицать, что я пострадал вместе с моими трудящимися собратьями, профессор. Я прошел через грязь и унижения, как лучшие представители рабочего класса.

Ефимович простер руки, и революционеры прекратили спор.

- Тварь - это лучшее, что случилось в городе со времени налога «с большого пальца», - провозгласил он. - Наконец-то люди разозлились на своих господ. Их гнев - наша сила.

- Плохо, что Тварь убивает только бесполезных шлюх,- заметила Ульрика. - Народное негодование вспыхнуло бы с новой силой, если бы убийца охотился на достойных работящих женщин. Хороших матерей или их драгоценных дочек. Или, может, на жриц Верены.

- Это можно организовать, дорогая,- согласился Ефимович. - Простые люди винят Тварь со всех преступлениях, которые совершаются в городе. Если несколько смертей могут оказаться полезными с политической точки зрения, у нас найдутся люди, которым мы можем поручить эту задачу.

Ульрика кивнула, довольная, что ее идея нашла поддержку.

У каждого из присутствующих были свои мотивы. Стиглиц видел слишком много несправедливости, профессор Брустеллин пришел к выводу, что правление Императора причиняет только вред, а Клозовски привлекала революционная романтика. И только Ульрика Блюмештайн умела завести чернь, поскольку была безумна. Из всей группы лишь она представляла угрозу для Ефимовича. На безумцев часто находят озарения, не свойственные здоровым людям. Не стань Ефимовича, и эта фурия возглавила бы движение. С развевающимися волосами и горящими глазами она повела бы за собой толпу - прямиком на бойню, которую имперская гвардия устроила бы перед воротами дворца.

- Будьте готовы уйти немедленно,- предупредил главный смутьян. - Скоро утро.

Клозовски хлопнул в ладоши. Табачный пепел просыпался на его свободную рубашку. Он надел рабочую куртку и кепку - Ефимович был уверен, что поэт полдня перетирал одежду между двумя камнями, чтобы придать ей поношенный, пролетарский вид, - и вышел из комнаты. По кивку главаря сутулый профессор и однорукий наемник поспешили за своим товарищем. Каждый из них получил распоряжения на день. К вечеру в городе начнется раскол. Туман оказался на руку заговорщикам. Горожане были раздражены. Ефимович иронично подумал, что, если бы он произнес речь, возложив вину за туман на Императора, ему поверили бы.

Последней ушла Ульрика. У нее вошло в привычку задерживаться подле Ефимовича. Ангел Революции, она была обречена на одиночество. Но, в конце концов, женщина ушла вслед за остальными, отправившись в подземное укрытие, где искусные писцы копировали воззвания и стихи. Ульрика позировала для вдохновляющих картинок, которые распространяли в виде открыток и плакатов.

Через несколько минут крысиный скребущий звук за окном известил Ефимовича, что вернулся Респиги.

Предводитель бунтовщиков открыл окно, и его помощник залез внутрь. Респиги представлял собой плод причудливого смешения рас. Говорили, что его отец был гномом - убийцей троллей, а мать - человеком, подвергшимся влиянию варп-камня. Обычно Респиги выдавал себя за гнома, пряча хвост в широких штанах, однако в последнее время его физиономия начала вытягиваться, все больше напоминая морду грызуна. Сняв башмаки, это существо могло взбираться по стене, а высвободив хвост, висеть на балке под потолком. Респиги любил Тзинча столь же сильно, сколь ненавидел своего отца.

В настоящее время странное создание служило верховному жрецу, и в его обязанности входило доставать кожу, которая скрывала от мира истинное лицо Ефимовича.

Респиги положил мешочек на стол.

- Она свежая?

Мутант пожал плечами и присвистнул.

- Я добыл ее прошлой ночью, довольно поздно. Мне пришлось прибегнуть к хитрости. Много стражников на улице.

Ефимович знал, что Респиги просто заблудился в тумане. Не важно. Времени прошло немного.

Верховный жрец откинул капюшон и с удовольствием отметил, что Респиги вздрогнул, увидев огненный лик своего господина. Затем последователь Тзинча вынул новую маску из мешка и прижал ее ко лбу и щекам.

Легкое покалывание свидетельствовало о том, что магия действует и чужое лицо сливается с кожей. Когда маска приросла, Ефимович стер следы крови вокруг своих горящих глаз и облизнул губы, ощутив вкус помады.

- Что ты мне принес, Респиги? Это мужская или женская кожа?

Измененный снова пожал плечами:

- Откуда мне знать? В тумане не разглядишь.

Ефимович почувствовал, что может управлять мимикой.

Маска двигалась, приноравливаясь к чертам лица, на которое была надета. Новая кожа была гладкая, без щетины.

- Я могу сказать только одно, - пробормотал Респиги. - Она человеческая.

Дикон знал Шигуллу долгие годы. Управляющий был предводителем «крюков» задолго до Вилли Пика, когда стражник мог обойти территорию порта с закрытыми глазами, вытянув руки перед собой. Они не раз дрались и угрожали друг другу, и все же хозяева «Любимца Мананна» посылали Дикону ящик вина и корзину сладостей по случаю праздников. Компания ввозила больше товаров и платила меньше пошлин, чем все ее конкуренты в порту.

Когда нашли тело убитой девушки, Шигулла отправил гонца не к дому Дикона, а в дом его любовницы. «„Крюки" слишком хорошо меня знают», - размышляя стражник, пока Франсуаза (Фифи) Мессэн ругала его за то, что всякие проныры, сующие нос не в свои дела, испортили ей утро. Великий Детлеф Зирк выгнал Фифи из труппы, назвав ее бесталанной потаскухой. Однако актер глубоко ошибался. Фифи обладала множеством талантов, которые она могла проявить, по большей части в горизонтальном положении. Проведя с нею ночь, Дикон отправлялся домой к жене, чтобы отдохнуть и выпить чашку чаю. Но сегодня стражнику пришлось изменить своей привычке.