Ревность - Диана Чемберлен

Ему нелегко придется без мальчиков. Он любил Джейми и Кейта, и он любил Хэзер тоже. Хотя не так, как она. Он был способен как-то отключить свою любовь, когда она умерла, поэтому он не испытывал боли. Она презирала его за это. Точно так же он отнесется к разводу. Чик! И мы отключаемся от боли, идем по жизни дальше. Он легко мог найти себе другую женщину. У него были для этого все возможности. На его столе каждую неделю накапливалась груда писем от фанатичных поклонниц. Как только информация о разводе появится в газетах, его завалят предложениями. Ей казалось, отвратительным выставлять напоказ свою личную жизнь. Когда в газетах появились сообщения о смерти Хэзер, она испытывала такое чувство, будто люди на улице изучают ее горе и судят о том, насколько оно подобает ситуации. Письма с соболезнованиями потоком шли от незнакомых людей, проживавших в Сан-Диего и его окрестностях, почти все они были адресованы одному Дэвиду.

Значит, он будет первым, кто найдет себе новую пару. И это хорошо. Она не нуждалась в мужчине. Ни в каком положении она не хотела снова делить свою жизнь с мужчиной, и, уж конечно, она не хотела делить своих детей. Она доказала себе, что может обходиться и без секса. Ничего хорошего, но жить можно. И все же ей следовало найти себе мужчину, который занимал бы ее мысли, иначе она не сможет отвлечь их от Ивена, а это нечестно по отношению к нему. Этот развод будет тяжелым ударом и для Ивена тоже. Ведь он любит их обоих.

Лодка мягко плыла вперед под монотонное жужжание мотора. С воды поднимался легкий ветерок, но густой воздух по-прежнему сдавливал грудь. Лодочные огоньки мерцали на черной поверхности воды, над ней висели тысячи звезд и одна тощая луна. «Вокруг никого нет, – подумала она. – Только мы».

Какие-то звуки послышались с носа лодки, где сидели рядом Тэсс и Чарли. Они расположились перед каютой, из гамака Чарли их не было видно. Она могла различить только кольца дыма от сигарет Тэсс и расслышать звяканье бутылки с ромом о края их рюмок.

Они разговаривали совсем тихо. Время от времени Шон слышала смех Чарли, и по мере того как сгущалась ночь и ром начинал оказывать свое воздействие, до гамака стали доноситься различимые обрывки фраз. Они говорили об общих друзьях; казалось, их было очень много. Один осенью возвращался в Боготу, другой открывал ресторан в Сан-Франциско.

– А Мег? – спросила Чарли.

– Слишком молода, – сказала Тэсс. Долгая пауза, еще одно кольцо дыма. – Она думает, что знает, чего хочет, но…

– Я знаю, чего она хочет, – сказала Чарли. – Такое выражение было когда-то и в моих глазах.

– Она должна понять, что этого не будет. По крайней мере, в том виде, в каком это ей представляется. – Послышался недобрый смешок Тэсс. От него по коже Шон пробежали мурашки.

– Должна сказать, что я была разочарована, увидев ее здесь. Я надеялась, что… Столько времени прошло с тех пор, как мы с тобой… – Казалось, Чарли не хватает слов.

– Только не с этой группой, есть тут Мег или нет ее. Жутко скованные. Не знаю даже, как проживу с ними эти две недели.

Шон сжала кулаки. Сука. Может быть, они не знали так хорошо джунгли, как она, и, может быть, она вела себя как сумасшедшая, там, на грузовике возле Икитоса, но что касается скованности, то по этой части Тэсс заткнет их всех за пояс.

– Смогу ли я повидаться с тобой, прежде чем ты уедешь в Калифорнию? – спросила Чарли. Точнее, она умоляла Тэсс. В ее голосе послышалась неожиданная нотка, как будто это говорила маленькая девочка. – Ты не смогла бы провести несколько дней здесь?

Шон затаила дыхание в ожидании ответа Тэсс, но та ответила по-испански и так тихо, почти шепотом, что звук ее голоса растворился в тихом плеске воды, омывавшей берега. Затем наступила тишина. Ни дыма, ни звяканья бутылки.

Ей показалось, что теперь она понимает, почему Чарли не может возвратить права на своих детей несмотря на усилия лучших адвокатов.

Мягкое урчание мотора убаюкало ее. Ей снился шатер, и темная вода, и Ивен, занимающийся с ней любовью в гамаке, на его туго натянутой сетке.

14

Связь с Ивеном продолжалась немногим дольше года. Ей не нравилось это слово: связь. Оно намекало на что-то недозволенное и грязное, такие слова не выражали суть их отношений. Шон не чувствовала за собой никакой вины, даже за ту ложь, которую она изливала на Дэвида, объясняя ему, где и с кем провела время. И чем дольше это продолжалось, тем легче ей было лгать; слова лжи так же легко слетали у нее с языка, как слова правды. Дэвид ничего не подозревал. Он брал домой все больше книг для слепых, и когда она возвращалась домой, знак «чтение», как правило, красовался на ручке двери туалета. Дэвид присутствовал в доме, только изредка пытаясь вторгнуться в ее жизнь, но по большей части он молчаливо соглашался с предложенной ей дистанцией. Если бы он, паче чаяния, обвинил ее в связи с другим мужчиной, она почувствовала бы себя оскорбленной. Она убедила себя в собственной невиновности. Просто пыталась выжить.

Ей хотелось бы, чтобы это давалось так же легко и Ивену. Однажды он сказал ей, что не был допущен к причастию, когда пошел к мессе.

– Почему? – спросила она.

Он увидел, что она действительно не понимает.

– Вряд ли я заслуживаю этого в последнее время, – сказал он.

Она была поражена тем, чего стоила ему эта связь, какую цену он был готов за нее заплатить. Она ненавидела католицизм за ту боль, которую он причинял Ивену. Ей было трудно понять его приверженность к церкви, его готовность подчиняться ее законам.

– Объясни мне насчет исповеди, – просила она. – Ведь она призвана снять с тебя твой… – Поколебавшись, она отказалась использовать слово грех. – Освободить тебя от чувства вины.

Он улыбался, глядя на ее уловки и эвфемизмы.

– Нельзя надеяться на прощение, если ты не собираешься пресечь грех, – ответил он.

В минуту откровенности он сказал Шон, что ненавидит предательство, что отсутствие в ней чувства вины изумляет его. Он сказал, что любит Дэвида. Как это было странно: он любил Дэвида, а она нет. Сначала Ивен пытался говорить с ней о том, чтобы признаться во всем Дэвиду, вымолить у него прощение и простить его. Своим молчанием она давала ему понять, что не намерена говорить о Дэвиде. Между тем Ивен и Дэвид продолжали играть в теннис каждую субботу, как будто ничего не изменилось. Она тем временем ходила с мальчиками за покупками, на каток или в горы. Она знала, что ставит Ивена в немыслимое для него положение. Если она чувствовала за собой хоть какую-то вину, то только за это.

В страданиях Ивена была еще и другая сторона, менее очевидная для нее. Только иногда, глубоко заглянув ему в глаза, она понимала: он хочет, чтобы она принадлежала ему целиком. Тогда она не могла даже помыслить о разводе. Мальчики просто не перенесли бы этого сразу после гибели сестры. Но ее нежелание разводиться с Дэвидом коренилось глубже, не только в мальчиках тут было дело. Ее преследовало такое чувство, что если она разорвет союз, в результате которого Хэзер появилась на свет, то тем самым предаст ее, поставит под сомнение самый факт ее существования, сотрет память о ней. Шон знала, что эта мысль алогична, как многие ее мысли в последнее время, и все же оставалась подверженной этому предубеждению.