Душенька - Наталья Аронова

Я была юной темпераментной женщиной, которая в силу обстоятельств уже полгода обходилась без ласки… Немудрено, что меня не смутила эта ситуация. В ту секунду я не находила в ней ничего не нормального, я вообще не чувствовала ничего, кроме опьяняющего влечения, иначе бы я заметила, что моя подруга не так малоопытна в сапфической любви, как я.

Моя одежда исчезла, словно растворилась в воздухе. Через пару минут я уже обнаружила себя лежащей навзничь, с раскинутыми ногами, а Соня ласкала меня, причиняя невероятно сладкую муку своими жадными, жаркими пальцами. Ее поцелуи обжигали меня. Ее дыхание опьяняло.

– Что же это, что же это? – шептала я в забытьи. – Разве это можно? Что это?

– Можно, Душенька, можно, – шептала Соня, склонившись надо мной. – И это любовь, можешь мне поверить. Видишь, какая она бывает разная… Тебе же хорошо со мною, правда? Я могу обнять тебя так… И прикоснуться так… Бедная моя девочка, я так давно хотела этого. Я влюбилась в тебя с первого взгляда, когда ты была такая смешная там, на кухне. Я сразу поняла, что ты моя судьба, ты моя любовь. А ты? Когда ты это поняла?

Я не знала, что мне ответить, но Соне и не требовался ответ.

– Какие только хитрости я не придумывала, чтобы удержать тебя рядом с собой. А ты все ускользала, как бабочка, оставляя на моих пальцах только радужную пыльцу с крыльев. Ты настоящая Психея, Душенька моя… Но теперь я тебя поймала, крепко держу. Не выпущу. Как я тебя хотела… Ты чувствовала это? Эту дурацкую вечеринку я придумала только для того, чтобы увидеть тебя снова. Ты ведь простишь мне этот обман? Тебе хорошо со мной?

Ее слова рождали во мне неясный протест, ее неутоленное желание давило на меня. Внезапно для себя самой я высвободилась, и теперь уже она лежала навзничь, беспомощная, тающая от моих прикосновений, извивающаяся в пароксизме страсти. Как сладко было осознавать, что она моя, моя, как странно было держать в руках тело, устроенное так же, как твое собственное… Лаская друг друга, мы получали удвоенное наслаждение. Наши поцелуи были жгучи, как укусы. Мед и яд был на ее языке, когда он вонзался в меня. Кажется, я кричала, а она отвечала мне тихими стонами, радостным воркованием голубицы.

А потом мы укрывали друг друга пледами, и желали спокойной ночи, и снова и снова истязали друг друга поцелуями – один раз поцеловавшись, мы уже не могли остановиться. Наши руки и ноги сплетались, губы горели…

Когда я проснулась, сквозь жалюзи просачивались солнечные лучи – был чудесный зимний день, морозный и яркий. Сони рядом не было, но у меня под головой лежала подушка, а я сама была укутана одеялом. До меня доносился запах кофе. Я приоткрыла глаза и вдруг увидела Камиля. Он стоял в дверях мастерской и беззастенчиво рассматривал меня. По счастью, я не настолько разомкнула ресницы, чтобы выглядеть проснувшейся, и сочла за благо и дальше прикидываться спящей. Но мне стало очень страшно и неловко, захотелось закутаться в одеяло с головой, хотя он немногое мог увидеть, я и так была надежно укрыта. Мне показалось, что Камиль сейчас кинется ко мне, вытащит меня из-под одеяла и вышвырнет из своего дома. Говоря по существу, его жена изменила ему со мной. Я наставила Камилю рога! Но разве он мог об этом знать? Одна подруга переночевала у другой, ничего криминального в этом нет, разве не так?

Он постоял немного, не больше десяти секунд, и исчез, а через мгновение на пороге появилась Соня. У нее в руках была чашка с кофе. Мне это показалось очень милым – мне никто еще никогда не приносил кофе в постель. Я стала мелкими глоточками пить кофе, радуясь отсрочке разговора. Но никакого разговора не произошло – Соня только мягко провела рукой по моим волосам и сказала негромко:

– Душечка, тебе во сколько? К девяти? Ты приводи себя в порядок, я тебя отвезу. Хочешь, заеду за тобой вечером? Сходим в кино.

– У меня сначала академия, потом на работу, – сказала я, улыбаясь в ответ на ее улыбку. – Сегодня не получится.

– Жаль. Но тогда, может быть, я тебя подкину до «Boule de Suif»? Чтобы тебе не толкаться в метро?

– Мне бы не хотелось так тебя затруднять…

– Решено, я заеду, – твердо сказала Соня. – А ночевать потом? Приедешь ко мне?

– Я не могу две ночи ночевать вне дома, – созналась я. – Мне придется уйти из «Boule de Suif» пораньше, чтобы успеть на электричку.

– Я тебя подброшу до вокзала, – кивнула Соня.

– Ну, уж это совсем лишнее, – запротестовала я.

– Нисколько не лишнее, – отмахнулась Соня. – Я не могу допустить, чтобы моя девочка в ночи шаталась по вокзалу…

– Да ведь пробки, – с отчаянием сказала я. – Пробки! Мы опоздаем на электричку. На метро мне удобнее.

– Хорошо, – вздохнула Соня.

На самом деле проблема была даже не в пробках. Просто мне не хотелось, чтобы Соню на ее машине видели у «Boule de Suif» Жюли и Надин.

Разумеется, в тот же вечер мне попало от бабушки за то, что не ночевала дома. Правда, я сказала ей, что отработала в смену другой, заболевшей официантки, но это не ослабило ее гнева.

– Девочка моя, я понимаю, работа, чувство долга, стремление себя проявить и сделать карьеру. Но нельзя же так пренебрежительно обращаться со своим здоровьем. Ты посмотри на себя, какая ты бледная, какие у тебя круги под глазами. И губы обметало… Все это плохо кончится, это я тебе говорю как врач. Почему у тебя так странно блестят глаза? У тебя, случаем, не температура повысилась?

Бабушка положила мне руку на лоб.

Мое экзотическое любовное приключение окончилось банально – мне поставили градусник. У меня оказался небольшой жар, краснота в горле, и я получила чашку чая с медом и таблетку парацетамола.

Но через пару дней я уже была на ногах и чувствовала себя превосходно. За эти два дня Соня позвонила мне не менее десяти раз. Она очень беспокоилась и то и дело предлагала приехать, чтобы привезти мне лекарств, витаминов, фруктов.

– У тебя там нормальные условия? – допытывалась она. – Ты не мерзнешь?

Соня, узнав, что я живу в деревне, пришла в ужас, вековой ужас горожанки перед сельским бытом. Ей сейчас, вероятно, казалось, что я лежу в хате, которая отапливается по-черному, на полатях, под каким-то тряпьем, а за печкой похрюкивает поросенок, взятый в избу из-за мороза.

Она приехала за мной в училище и чуть не заплакала:

– Как ты похудела, побледнела!

Соня повезла меня в кондитерскую, накормила всякими десертами, смотрела на меня, пригорюнившись, словно вот-вот собиралась затянуть «Лучинушку». Я испытывала неловкость. Ее забота была приятна мне, но я не знала, чем я могу на нее ответить. Она все время пыталась ко мне прикоснуться, и на нас уже стали обращать повышенное внимание – две чрезмерно накрашенные девчонки стали толкать друг друга локтями и смеяться, глядя на нас. В общем, все было не так, нехорошо, тревожно. Все же я согласилась ночевать у нее после «Boule de Suif»…

Потому что мне нужен был кто-то, просто живой человек рядом, к которому можно было бы прижаться и забыть обо всем: о промозглой московской зиме; о тяжелой работе, после которой гудят ноги и ломит спину; о том, что мужчина, в которого я влюблена, не любит меня и никогда, может быть, не полюбит…

Ее страсть не утихала – моей, пожалуй, не хватало топлива. Соня научила меня любить мое тело, но я так и не смогла полюбить ее тело. Неутомимая чувственность сапфической любви, так радовавшая меня вначале, стала утомлять. Она выматывала меня, пробуждала желания, остающиеся неутоленными…

Кроме того, быть с женщиной оказалось беспокойно и стыдно. Я стыдилась своих соучеников, которые видели, что за мной приезжала женщина на машине. Стыдилась бабушки, полагавшей, что у меня появился молодой человек и с добродушной улыбкой выведывавшей у меня имя нового кавалера. Стыдилась Жюли и Надин, жаловавшихся на хозяйку съемной квартиры, которая выбранила их за то, что они оторвали в ванной какой-то раритетный кран и попытались это скрыть – вызвали сантехника, который поставил новое китайское изделие, а кран выбросили на помойку…

Я стыдилась посторонних людей, которые видели, как Соня открывает мне дверцу машины, по-хозяйски обнимает меня, входя в кафе, как она заправляет мне за ухо прядь волос, когда я склоняюсь над меню… И как вальяжно она достает из сумочки свой бумажник, когда нам приносят счет. А Соня еще как нарочно стала носить костюмы, фасоном похожие на мужские!

Все же я была ей благодарна – за тепло, пусть несколько избыточное, которым она окружала меня, за ее неизменно веселое настроение, за вкус, который она прививала мне: «О нет-нет, Душенька, это платье нельзя носить с такими колготками! И не стоит так обводить губы карандашом, это же даже не вчерашний, а позавчерашний день!»

Увы, наш разрыв был неизбежен. Но, быть может, любовная лодка продержалась бы еще некоторое время на плаву, пока ветер страсти наполнял ее паруса…

Если бы не та злосчастная вечеринка.

Признаться, мне никогда не нравился День святого Валентина, потому что всем моим приятельницам доставались валентинки, а мне нет. Моя соседка по парте, помнится, с пятого класса получала целые горы открыток и беззастенчиво хвасталась ими, а у меня не было ни одной! Сейчас я думаю: да кто же, какие такие неведомые романтики могли присылать ей, неказистой, мосластой, жидковолосой девчонке, все эти бумажные сердечки? Не сама ли она их себе покупала в ближайшем магазинчике канцтоваров? И кто мешал мне пойти купить себе розовое сердечко, красное сердечко, сердечко, усыпанное золотыми звездами, с надписями: «Моей единственной», «Навеки твой», «Я люблю тебя», с котятами, цветами, ангелами? Подписала бы их левой рукой, идеально имитируя корявый мальчишеский почерк – Ваня, Саша, Петя, Артем, – и жила бы спокойно, чувствуя себя не хуже всех, потому что все сами покупали себе эти валентинки, боже мой…