Самоход. «Прощай, Родина!» - Юрий Корчевский

Наше наступление постепенно выдыхалось, войска несли потери в людях и технике. Сейчас бы резервов из тыла – и немцев можно гнать дальше. Тем более не ожидали они, занимали позиции неподготовленные, без бетонных или бронированных дотов и укреплений.

В танковой роте, где служил Виктор, осталось четыре боеспособных танка, в остальных ротах или пехотных частях – тяжелый некомплект.

Немцы начали наступление – не привыкли они зимой атаковать. Обычно все свои наступления они планировали на лето, когда проходимы дороги и можно подвезти боеприпасы, топливо, вооружение. А зимой в России и дорог-то нет, а в иных местах – и направлений.

По своему обыкновению, немцы начали с артподготовки. Снарядов не жалели, но из-за плохой, скоропалительной подготовки и недостаточной разведки зачастую били по площадям, где наших войск не было. Виктор сам наблюдал, как совсем рядом, на берегу небольшой реки, рвались снаряды. Еще с сорок первого года там остались окопы и траншеи, сейчас заметенные снегом. Видимо, с подачи авиаразведки их приняли за действующие.

Потом в атаку пошли танки, поддерживаемые пехотой. Сначала Виктору показалось, что это уже знакомые ему T-III и T-IV, основные средние танки первой половины войны, рабочие лошадки немецких танковых войск, коих выпускали тысячами. Но немцы, столкнувшиеся в боях с Т-34 и КВ, броню которых короткоствольные пушки не пробивали, осенью сорок второго года значительно их модернизировали. На танках T-III поставили пушку с длиной ствола 60 калибров вместо 24, и теперь снаряд танка T-III модификации L или M пробивал с 500 метров бронебойным снарядом 75 мм брони, а подкалиберные – 115 мм. На танки навесили 20-миллиметровые броневые экраны, усилив защиту.

На танках T-IV с весны сорок второго года в модификации G и D 75-миллиметровая пушка вместо прежней длины в 24 калибра имела 48, а затем – и 70 калибров. Броню тоже значительно усилили.

На штурмовое орудие StuG III, или «артштурм», вместо 75-миллиметровой пушки в 24 калибра установили пушку в 48 калибров и увеличили толщину лба корпуса и рубки до 80 мм вместо прежних 50 мм. Однако ходовая часть осталась прежней, с узкими гусеницами, и до усовершенствования удельное давление на грунт было высоким. А после усиления защиты танки просто вязли в грязи и глубоком снегу.

Виктор об этих усовершенствованиях не знал – новинки поступили в немецкие войска зимой – и к появлению танков отнесся спокойно. Он сам воевал на «артштурме» и знал его возможности.

Его танк стоял за полуразрушенной избой, прикрывающей его слева. Это ухудшало обзор, но танк маскировало. А вот серые коробки немецких танков были отлично видны на белом снегу.

Наблюдая за атакой противника, он еще удивился, почему немцы так медленно идут? Не хотят отрываться от пехоты? И останавливаются часто… Если бы для выстрела, тогда понятно. Но только понаблюдав подольше, он понял – танки буксуют, вязнут в глубоком снегу, поскольку после остановок они сдавали немного назад, а потом снова, уже с разгона, продвигались вперед. Для наших танкистов и самоходчиков это было только на руку, легче поймать в прицел.

Виктор выжидал – пусть подойдут поближе, чтобы наверняка бить. Наводчик Алексей уже держал в прицеле T-IV, только команды ждал. Стоит выстрелить, как по пламени выстрела, по взметнувшейся перед танком снежной пыли их бы тут же обнаружили.

Наши самоходки не выдержали и открыли огонь. В отличие от «шерманов» их силуэт был низкий, и замаскировать их было легче.

«Рановато», – подосадовал про себя Виктор, но тут же услышал, как Маханин по рации приказал открыть огонь.

Ударили почти залпом, и Виктор увидел, как их снаряд попал в лоб танку, вызвав сноп искр. Попали!

Однако «немец» двигался вперед как ни в чем не бывало.

– Леша, по гусенице бей! – кричал Виктор наводчику. – А как остановится – под обрез башни, в заман!

Сразу после первого выстрела Алексей зарядил орудие бронебойным снарядом. Выстрел!

У немца разорвало гусеницу, разбило ленивец. Танк развернуло, но Алексей не подкачал, выстрелил в борт. T-IV вспыхнул как свечка и тут же взорвался. Взрывом сорвало башню с корпуса, видимо они попали в боеукладку со снарядами.

Не успели, однако, танкисты порадоваться, как совсем рядом прогремел взрыв – немцы успели их засечь и выстрелили по избе осколочно-фугасным снарядом. По броне ударили бревна, остатки полусгоревшей избы разметало, и высокий «шерман» стал виден как на ладони.

По огневой мощи модифицированные немецкие T-IV были равны «шерману», но по броневой защите превосходили его.

На немногочисленные советские танки и самоходки обрушился шквал огня. Довольно быстро загорелась сначала одна самоходка, потом другая… Броня на них была слабенькая, не для танкового боя. «Шерманы» же держались.

Танк Маханина стоял в ложбинке, и над поверхностью земли была видна только башня – цель малоразмерная и хорошо бронированная. Его танк вел огонь почти непрерывно, выстрел следовал за выстрелом. На поле боя уже горели или стояли неподвижно четыре поврежденных танка с черными крестами на башнях. Вот только танков было много, и шли они двумя эшелонами – по десятку в каждом. В первом эшелоне – T-IV, во втором – T-III. А позади них еще самоходки виднелись – но очень далеко.

– Бей по гусеницам, – скомандовал Виктор наводчику. – А как остановятся – в борт, «катушкой».

Если скорость танка невелика, 5—10 километров в час, он при срыве гусеницы остановится. Ну а если скорость будет побольше, его обязательно развернет – ведь неповрежденная гусеница будет толкать корпус в ту сторону, где находится поврежденная. Вот здесь уже медлить нельзя, нужно сразу стрелять. Опытные танкисты иной раз крутились на одном месте, делая оборот почти на триста шестьдесят градусов и подставляя противнику не борт, а лоб, наиболее мощно бронированный.

Алексей выстрелил, и ближайший танк замер неподвижно, но не развернулся – в глубоком снегу скорость мала.

Алексей выстрелил по другому танку – на этот раз удачнее. Танк подставил борт, и «шерман» снова выстрелил – на этот раз крупнокалиберным снарядом, называемым танкистами «катушкой» за характерную форму.

Немец вспыхнул.

И почти сразу же последовал сильный удар по броне «шермана» – это стрелял первый танк, у которого сорвало гусеницу. Экипаж его был цел, пушка исправна, вот он и «достал» обидчика.

– Леха, лупи по T-IV с перебитой гусеницей! Заряжающий – давай подкалиберный!

Лязгнул затвор, выстрел!

И в этот момент немец выстрелил снова.

Куда попал Алексей, Виктор уже не видел. Грохот, вспышка, запахло дымом… Подбил сволочь!

– Быстро из машины! – приказал Виктор.

Если тянет дымом, значит – сейчас полыхнет, и времени для спасения – секунды. Чего же парни медлят?

Виктор толкнул наводчика, и тот упал. Лицо его было в крови, и он не дышал. Виктор опустил голову, ища глазами механика-водителя и стрелка-радиста, но смотреть на них было жутко, мешанина из крови, мяса и обмундирования.

Не мешкая, Виктор открыл люк, и в танк сразу и резко ворвались звуки боя – выстрелы пушек, пулеметная стрельба. Под прикрытием бронелюка он посмотрел по сторонам, оценивая обстановку – сейчас был самый опасный момент.

Когда танкист покидает танк, он хорошо виден, и вражеские пулеметчики зачастую выжидают, когда же появится экипаж.

Из боевого отделения уже хорошо доносился запах горелой резины, клубами валил дым, и медлить было нельзя.

Виктор подтянулся, выбрался на башню и под прикрытием ее спрыгнул назад, на моторное отделение. А уж с него сполз с кормы на землю.

Слева, в сотне метров от него вовсю горел «шерман». Номера на башне Виктору было не видно, и потому непонятно было – чей экипаж и жив ли он?

Справа, невидимый за развалинами избы, чей-то «шерман» стрелял из пушки. Потом прозвучало несколько выстрелов из самоходки.

Опытный вояка всегда в состоянии различить на слух, что стреляет. У танка звук выстрела резкий, как будто пастух кнутом ударил. У самоходки более глухой, как у обычной ЗИС-3. Также и пехотинец различит, ведет огонь пулемет «максим» или «дегтярев», ППШ или немецкий МР 38/40.

Виктор упал в снег и подполз к углу избы. От нее остались только два нижних венца бревен, но от пулеметного огня они прикроют.

Неподалеку стояла самоходка СУ-76. Двигатель работал – на морозе был виден выхлоп. Но самоходка не стреляла.

Виктор подосадовал: наверное, командир неопытный. Спасение танка или самоходки в бою – подвижность. Если замешкался, встал – получишь снаряд. И, как говорится, кто не успел – тот опоздал. Так и хотелось Виктору крикнуть: «Парни, да двигайтесь же вы, не стойте!» Но в бою кто его услышит? Только голос сорвет.

Виктор пополз к самоходке. Снег был рыхлый, глубокий и хорошо скрывал его от пулеметчиков.

Он подполз к боевой машине сзади, встал в полный рост и заглянул в боевое отделение.

Весь экипаж самоходки был убит, пол, стенки бронеотсека – все было в крови. На лобовом листе рубки зияла пробоина. Но пушка была цела, и мотор работал, стало быть – воевать можно.