Талли - Паулина Симонс

Джулия с беспокойством поняла, что все-таки что-то было. Должно было случиться что-то, из-за чего Дженнифер из пухленькой, всем довольной девушки, превратилась в угасающую тень. Но, честно говоря, Джулия ничего не хотела знать. Просто не хотела, и в этот ветреный солнечный мартовский день, когда они шагали к дому Джулии, ей было стыдно. Ей было стыдно, что сердечная рана Дженнифер слишком глубока и Джулия не может принести ей исцеление. Не может, потому что это потребует слишком много времени и энергии и займет весь этот день, а можно было бы провести его, наслаждаясь телевизором и перебрасываясь шутками. А вместо этого весь день пройдет в слезах.

Джулия опустила голову. Она вдруг вспомнила, что когда в школе мимо них проходил Джек и улыбался им своей насмешливой улыбкой, она физически ощущала, как напрягалась Дженнифер. Вспомнила, как опускала голову, чтобы не видеть этого — улыбающегося Джека и натянутую, как струна, Дженнифер. И поняла, что и тогда, и сейчас опускала голову от стыда.

Джулия посмотрела на осунувшееся бледное лицо Дженнифер. Ее губы, всегда такие яркие, сейчас приняли синевато-розовый оттенок. Ее светлые волосы перестали мягко светиться и стали безжизненными. Тело Дженнифер надежно скрывали длинная широкая голубая юбка (взяла у Талли?) и огромный свитер. Дженнифер теперь постоянно так одевалась. Широкие юбки и просторные блузы. Девяносто шесть фунтов? Неужели правда? И что теперь делать?

Джулия прокашлялась.

— Джен, ты похудела?

— Господи! — воскликнула Джен высоким срывающимся голосом. — Да что с вами со всеми такое? Все задают мне один и тот же вопрос! Не можешь быть пооригинальнее и спросить о чем-нибудь другом? Например, как у меня дела в школе…

— Дженнифер, как твои дела в школе? — тихо спросила Джулия.

— Великолепно! На экзамене по английской литературе я получила 62. Мистер Лидэрэ сказал, что я начинаю делать успехи. Что-нибудь еще?

— Да, — сказала Джулия. — Что с тобой, черт возьми, происходит?

Дженнифер не ответила.

Придя домой, девушки поиграли с младшими братьями Джулии — Винни и Анджело. Возясь с Винни, своим любимцем, Дженнифер немного оживилась. Стоило ей появиться в их доме, как малыш немедленно повисал на ней и ходил по пятам из комнаты в комнату.

Но наступило время обеда, и Дженнифер ушла, сказав, что хочет поесть дома. Джулия провожала ее. На углу Уэйн-стрит и Десятой улицы девушки остановились, чтобы попрощаться.

Поколебавшись, Джулия спросила:

— Дженнифер, скажи мне, что тебя беспокоит.

— Ничего, Джулия, ответила Дженнифер. — Я просто слишком долго сидела на диете. И от этого стала несколько вялой. Но сейчас я стану есть больше.

Джулию это не убедило.

— У меня был период сомнений, — призналась Дженнифер.

— И как Долго длился этот период? — поинтересовалась Джулия;

— О, около семнадцати лет, — ответила Дженнифер, и обе засмеялись.

— Сомнения? У тебя? — удивилась Джулия. — Джен, в чем же ты сомневаешься? Ты умная, красивая, сильная… в чем тебе сомневаться?

Дженнифер помолчала.

— Да, со всем этим трудно спорить, — сказала она наконец, так и не ответив на вопрос Джулии.

Девушки обнялись и сказали друг другу до свидания. Джулия смотрела, как Джен уходит, у нее засосало под ложечкой. «Она любит эту скотину», — думала Джулия, ошеломленная нахлынувшими на нее нежностью, жалостью и завистью, да, завистью, черт побери. Любит его! Но потом жалость все перевесила в сердце Джулии. Любит его со всем отчаянием первой любви и ищет способ справиться со своей любовью. «Дженнифер нужно чаще делиться с Талли, — думала Джулия по дороге домой. — Талли научит Дженнифер, как справиться с этим».

«Яркая, красивая, блестящая, пропащая, слепая — думала Дженнифер по дороге домой, глядя перед собой невидящими глазами. — Да, все эти слова применимы ко мне, так много слов, и таких хороших, даже замечательных. Всю жизнь я слышу только это и ничего другого не услышу до конца своих дней. И что же — все неправда? Да, как раз это я всегда подозревала. На самом деле все эти слова означают «дерьмо», потому что в мире полно красивых людей, полно красивых и блестящих. И что из того? Внутри меня уродство. Красивая! Какая разница, красивая я или нет? Он не хочет меня. Все вокруг говорили, что он — ничтожество, а я рядом с ним — просто драгоценность, но этот ничтожный парень не хочет этой драгоценности.

Но если даже ему, такому, ничтожному, я не нужна, как же можно ожидать, что на меня обратит внимание кто-нибудь стоящий?

И он не ничтожный. Он — серьезный и сильный. И во многом похож на Талли. Может быть, именно поэтому я не могу выкинуть его из головы. Я пыталась сделать, как меня учила Талли. Я пыталась слушаться ее, спрятаться за Талли, потому что знаю, как сильно она за меня переживает. Я пыталась есть, спать и слушать музыку. Я пыталась смотреть на других ребят и думать о Стэнфорде. Но что мне Калифорния без него?

Я пыталась забыть его. Но каждый день я видела его лицо над моим. Надо мной. Я видела его улыбку, когда я была капитаном болельщиков, а он — капитаном футбольной команды. Когда мы вместе играли в софтбол. Когда он танцевал со мной под «Диких лошадей». Когда он был моим другом. У меня совсем немного воспоминаний, но все они подступают к горлу, когда он проходит мимо и улыбается мне этой своей улыбкой «Эй, Джен-что-такое?» Я даже не могу ненавидеть его. Он ничего мне не сделал, он ни в чем не виноват. Тут вообще никто не виноват. И я тоже. Талли учила меня, как с этим бороться, но даже она не может помочь мне избавиться от этой боли; от этой внутренней усталости. Именно так я себя чувствую последнее время — больной и усталой.

В среду, двадцать первого марта, Талли с большой неохотой отправилась к Дженнифер обедать. В доме у Мандолини теперь появилось нечто, очень напоминавшее ей ее собственный дом.

Молчание. Молчание на кухне, молчание за столом. Дженнифер, Линн и Тони Мандолини ели спагетти с соусом и мясные тефтели, жевали хлеб, и не было ни телевизора, ни радио, ни слов — одно молчание! «Прямо как дома», — подумала Талли. Она поспешно проглотила кусок хлеба и закашлялась, разбивая барьер беззвучия. Уняв кашель, она подумала: «Все, я хочу домой».

Линн закурила, не дожидаясь конца обеда. Тони смотрел только в свою тарелку.

Талли взглянула на Дженнифер, которая воспользовалась единственным доступным ей средством, чтобы абстрагироваться от происходящего. Она сосчитала все квадраты на скатерти и теперь считала количество волосков у себя на руках.

«Господи, раньше хотя бы играло радио. Может быть, они стали выключать радио, чтобы слышать друг друга.