Телемак - Франсуа Фенелон

Думаешь ли ты, что Улисс, отец твой, великий Улисс, пример для всех царей греческих, не имеет слабостей и недостатков? Если бы Минерва не была на каждом шагу его руководительницей, сколько раз он падал бы посреди сетей и опасностей в превратных изменах счастья? Сколько раз она подкрепляла его колебавшегося, восставляла павшего, возводя к славе по пути добродетели? Не мысли, что он будет уже выше всякого несовершенства и в то время, когда ты увидишь его в Итаке на престоле, окруженным славой: не одно и тогда еще останется в нем. Но, невзирая на слабости, Греция, Азия, все острова чтут его имя. Слабости теряются во множестве великих его добродетелей. Счастлив ты, когда так же с благоговением будешь непрестанно смотреть на отца и поучаться!

Привыкай, Телемак, ожидать от самых великих людей только того, что по силам человеческим. Юность неопытная судит о всем с дерзкой надменностью и, отвергая полезнейшие примеры, остается в неисцелимом ожесточении. Ты должен не только отца чтить и любить, невзирая на все его несовершенства, но иметь отличное уважение и к Идоменею при всех его слабостях. Он от природы искренен, прямодушен, правдолюбив, щедр, благотворен, исполнен мужества, ненавидит обман, когда знает его, и свободно следует склонности сердца. Все внешние его дарования, блистательные, соответствуют высокому сану. Простосердечие в признании заблуждений, кротость, терпение, с каким он слушает от меня самые оскорбительные истины, победа над самим собой в исправлении торжественно погрешностей, победа, которой он возносится выше всей хулы человеческой, – показывают в нем прямо великую душу. Счастливый случай, совет друга могут остановить в преткновениях ум, весьма посредственный. Царя, давно упоенного лестью, одна только возвышеннейшая добродетель сильна заставить признать и исправить свое заблуждение. Восстать таким образом стократно славнее, чем никогда не падать.

Идоменей претыкался, как все почти цари претыкаются, но путем его редко кто шел к исправлению. Я не мог довольно надивиться ему каждый раз, когда он дозволял мне осуждать свои предприятия. Чти его и ты, любезный Телемак! Прими мой совет не столько для славы Идоменеевой, сколько для своей собственной пользы.

Кротким наставлением Ментор хотел показать Телемаку, сколь удобно и сколь опасно быть несправедливым, порицая других, и особенно народоправителей, отягощенных трудами и скорбями, строгим языком судии непреклонного.

Потом он сказал ему:

– Время зовет тебя на ратное поле. Прощай, любезный мой Телемак! Я останусь здесь до твоего возвращения. Помни: кто боится богов, от людей тому нечего бояться. Постигнут тебя большие опасности, но знай, что Минерва всегда с тобой.

Телемак чувствовал присутствие бога, горело сердце его, и он проразумел бы, что Минерва сама говорила с ним лицом к лицу, внушая ему упование на ее помощь, если бы богиня не напомнила ему о Менторе.

– Сын мой! – сказал старец. – Не забывай всех моих о тебе попечений с самого младенчества. Помни, сколько я трудился, чтобы ты был вторым Улиссом по сердцу и разуму. Отвергай все, недостойное столь великого примера и тех правил доблести, которые всегда я старался внушить тебе.

Солнце вставало, и горы светом оделись, когда цари возвратились к войскам. Полки тотчас двинулись из стана под предводительством начальников. Засверкали со всех сторон медь и железо на копьях, щиты блеском ослепляли глаза, пыль стлалась облаком. Идоменей и Ментор провожали царей далеко за стены Салента. Наконец они расстались, повторив изъявления взаимной искренней дружбы. Союзники не сомневались в прочном восстановлении мира, узнав благость сердца Идоменеева, столь отличного от всех о нем слухов. Все прежде судили о нем не по природным его чувствам, а по несправедливым внушениям лести, им управлявшей.

По выступлению войск Идоменей показывал Ментору все части города.

– Обозрим, – говорил ему Ментор, – город и область, исчислим здесь и там все население, рассмотрим, сколько в том числе земледельцев и сколько при посредственном урожае собирается у вас хлеба, вина, масла и прочих полезных произведений. Откроется, доставляют ли ваши земли достаточное продовольствие для обитателей и может ли еще за тем оставаться излишек для выгодной торговли с другими народами. Рассмотрим также, сколько у вас кораблей и мореходцев. Тогда можно будет судить о твоей силе.

Он обозревал пристань, посещал все корабли, расспрашивал, куда каждый купеческий корабль отправлялся, какие товары отпускались и привозились, как велики были издержки мореплавания, каким образом производились ссуды между купцами, составлялись ли торговые общества, была ли основанием их справедливость, верно ли наблюдались их учреждения; наконец, какие были правила на внезапные случаи кораблекрушения и другие по торговле несчастия к предупреждению разорения купцов, нередко предпринимающих, по алчности к прибытку, дела, с силами и способами их несоразмерные.

Ментор полагал, что купец, объявляющий себя несостоятельным, должен быть строго наказываем, потому, что если упадок его и не подготовлен умышленным обманом, то всегда почти бывает последствием безрасчетной отваги. Он установил правила к предупреждению несчастных случаев, учредил судей, которым купцы обязаны были давать отчет в товарах, в прибытках, в расходах и в предприятиях. Воспрещалось им отваживать на страх чужое достояние, в неверных случаях они могли жертвовать только половинной частью из собственного имущества. Дела, для совершения которых скудны были частные способы, предпринимались обществами. Правила обществ наблюдались непоколебимо по строгости наказаний за нарушение. Предоставлялась, впрочем, торговле полная свобода, не только она не стеснялась налогами, но еще назначены были награды купцам за открытие новой отрасли торга с иноземцами.

И скоро корабли стали со всех сторон приходить к берегу Салентскому. Торговля уподоблялась приливу и отливу моря. Товары следовали за товарами, как волны катятся одна за другой. Все свободно привозилось и отпускалось, все привозимое было полезно, все отпускаемое заменялось новым отечественным произведением. Нелицеприятное правосудие царствовало в пристани посреди разноплеменных народов. Правота, искренность, добрая вера с высоты башен великолепных созывали купцов из отдаленнейших стран на всеобщее торжище в Саленте. С берегов ли востока они приходили, где солнце вседневно выходит из влажной пучины, или с берегов того великого моря, где утомленное дневным течением солнце погружает лучезарное лицо в воды, каждый жил мирно и безопасно в Саленте, как под родным кровом.

Внутри города Ментор осматривал все лавки с товарами, заведения художников, рынки и площади, запретил иностранные товары, требуемые для неги и роскоши, определил пищу, одеяние, утварь, обширность, убранство домов для всех состояний, возбранил украшения серебряные и золотые, и в заключение сказал Идоменею:

– Сильнейшее и единственное средство обратить подданных к умеренности в иждивении – пример твой. Некоторый внешний блеск тебе нужен, но, окруженный телохранителями и государственными чинами, ты будешь иметь уже довольно явное отличие власти. Пусть одеяние твое будет из самых тонких рун багряного цвета. Первые сановники пусть носят такие же тонкие ткани, только с различием в цвете и в легком золотом вокруг одежды шитье, которое одному тебе должно быть предоставлено. По цветам одежды могут различаться все состояния. Не нужны для того ни серебро, ни золото, ни драгоценные камни. Состояния распредели по старшинству рода.

Возведи на первую степень роды древнейшие и знаменитейшие. Облеченные властью по личным достоинствам без ропота станут за родами, знатными древностью и как бы уже наследственным правом на первые почести. Беспрекословно уступят им место люди не столь отличного рода, если только ты не дозволишь им забываться в быстром возвышении счастья и будешь отдавать справедливость умеренности, скромной в благополучии. Зависть спокойнее смотрит на то отличие, которое издревле переходит от поколения к поколению.

Дух доблести, дух рвения к службе отечеству приобретут довольно могущественное ободрение, когда установишь в возмездие за отличные подвиги венки, изваяния, и когда они будут для потомков путем прехождения к степени высшей.

Все свободные люди разделятся на семь состояний, каждому состоянию присвоится приличная одежда, а первым и знаки отличия. Рабы все вообще могут носить одинакую одежду [19] .

Таким образом, каждому по состоянию дастся недорогое отличие, и все художества, изобретения и слуги роскоши, будут изгнаны. Трудящиеся в этой пагубной промышленности могут быть обращены или к другим необходимым искусствам, которых мало, или к торговле и земледелию. Никогда не должно терпеть изменения в качестве тканей и в покрое одежды. Людям, призванным к жизни разумной и деятельной, стыдно забавляться изобретением нарядов и даже дозволять женщинам такую слабость, для них, впрочем, простительнейшую.