Ночи Клеопатры. Магия любви - Татьяна Вяземская

Но он, похоже, не понял.

Или, наоборот, понял и… испугался. Похоже, Цезарь вовсе не жаждал стать царем Египта ли, Рима или их вместе взятых.

Ну что же, этот человек и так сумел стать для нее многим. И подарил ей ребенка, который обязательно будет похож на своего отца не только внешне. Не Цезарь – так Цезарион станет величайшим в истории Египта фараоном.

Александрия приятно порадовала: на месте руин уже кое-где строились, а кое-где и стояли новые дома. Город стал чище и как-то наряднее, что ли.

Вскоре Цезарь отбыл со своими легионами: сначала в провинцию Африка, где в Утике засел Катон-младший, потом – по исходу кампании – в Рим.

В том, что военная кампания окончится успешно, Клеопатра не сомневалась ни капли: боги войны благоволили Юлию.

«Его убьет Рим, – думала она. – Лучше бы эта война никогда не кончалась».

Однако новости приходили самые радужные; Цезарь разгромил последний оплот республиканцев и отправился домой.

А вскоре прибыл гонец с сообщением, что римский диктатор Гай Юлий Цезарь приглашает великую царицу Египта Клеопатру посетить «столицу мира» вместе со своими царственным супругом и царственным сыном.

Глава 19

– Римляне должны увидеть то, чего никогда не видели. Чтобы от изумления дара речи лишились. Чтобы челюсти у них поотвисали, и вернуть их на место они смогли только тогда, когда… Словом, нескоро.

– Моя царица, что-то произошло?

Сицилиец по-прежнему понимал ее не с полуслова даже – с полувзгляда. Ему она могла ничего не объяснять: Аполлодор сразу чувствовал настроения «своей царицы».

Аполлодор за прошедшее время успел обзавестись животом и маленькой дочкой, которую, с личного разрешения царицы, назвал Клеопатрой. Это было немыслимо – чтобы простой ребенок носил царское имя, – и жители Александрии обсуждали новость больше месяца. Но наличие семьи не уменьшило его преданности царице, а наличие живота – скорости исполнения поручений.

– К вечеру представлю свои идеи.

Она кивнула. Быстрее это не сделал бы никто.

Надо же – «великую царицу и ее царственного супруга и царственного сына»!

Умудрился оскорбить всех!

Птолемея Неотероса – ведь правильнее было бы сказать: «царственных супругов, повелителей Египта царицу Клеопатру и царя Птолемея». Хотя она сейчас и сама оскорбила брата: с точки зрения законов, первым надо было бы называть царя, а царицу – второй. Впрочем, она – фараон, а Птолемей – нет. Если бы Цезарь сформулировал «фараона Египта Клеопатру и ее царственного супруга», никакого оскорбительного смысла фраза не несла бы.

Цезарь – юрист, законотворец, он всегда точен в своих формулировках. Если он сказал именно так, значит, он хотел, чтобы так и звучало: владетельница Египта – она, Клеопатра, а при ней находятся ее малолетний муж-соправитель и сын-соправитель.

И своего сына он тоже оскорбил. «Твоего царственного сына»! Как будто это только ее ребенок!

В дверь робко постучали. Птолемей – только он стучит так… деликатно. Не робко, не подобострастно, а именно деликатно.

Ласковый и умненький, брат всегда радовал ее, но и причинял некоторое беспокойство: уж слишком он был хорош для этого мира.

– Цезарион заснул.

Днем? Трехлетний мальчик засыпал днем с трудом, несмотря на уверения всех нянек, что для ребенка такого возраста дневной отдых обязателен.

Да Клеопатра и сама видела: когда мальчика днем не укладывали, к вечеру его становилось трудно выдерживать. Он мог расплакаться, слушая музыку, и ни нянькам, ни самой матери долго не удавалось успокоить мальчика. А мог, наоборот, бегать и прыгать безостановочно, так, что у наблюдавших за ним начинала кружиться голова. Мог начать капризничать… Нет, в том, что ребенок днем должен спать, у Клеопатры не было никаких сомнений.

К счастью, именно Птолемею периодически удавалось утихомирить племянника и уложить его спать. Мальчик вообще проводил очень много времени с малышом, и Клеопатра частенько наблюдала, не показываясь мальчикам на глаза, как они играют, как Птолемей учит совсем крохотного Цезариона словам латыни или сирийского языка. Няньки бурчали себе под нос: им казалось, что такого маленького ребенка просто грешно обучать чему-то, ведь некоторые другие детки в таком возрасте только на собственном языке и разговаривают, а то и вовсе мычат. А тут богам надо хвалу воздавать, малыш уже и по-гречески лопочет, и по-египетски, так они, изверги, его еще двум языкам учат!

Но малыш на удивление легко усваивал новые слова и вообще, похоже, получал от учебы удовольствие. Клеопатра радовалась: весь в отца! Хотя, кто его знает, каким был маленький Гай Юлий в почти два годика? Может, Цезарион и умнее! Птолемей всегда смеялся, когда она делилась с ним своими размышлениями: «Это обычное материнское тщеславие, сестра!»

– Как тебе удалось уложить его?

– Очень просто. Я рассказал ему начало сказки и пообещал, что расскажу дальше, только если он поспит. Он сразу улегся и уснул довольно быстро. А что у тебя с лицом? Ты расстроена, сестра?

Он ни разу – если не считать, собственно, дня бракосочетания, – не назвал ее женой.

– Нет, ничего…

Птолемей ласково улыбнулся.

– Но я же чувствую!

Мальчик и в самом деле всегда ощущал, какое у нее было настроение. С младшим братом ей повезло, как повезло с Мардианом и Аполлодором. А вот с Цезарем…

– Скажи! А то я начну предполагать самое плохое.

Вздохнув, она пересказала ему формулировку приглашения.

Мальчик весело рассмеялся. Кажется, он вообще не умел обижаться.

– Сестра, но ведь все правильно! Правишь ты, я – только царствую. Надеюсь, когда Цезарион подрастет, ты избавишь меня и от этой, не слишком-то приятной для меня, обязанности.

Она не поняла. Что значит – «избавишь»? В этой стране «избавляли» от власти только одним способом – таким, каким отец «избавил» Беренику. Или она сама – своего первого мужа, хотя ее вины в том, что он утонул, и не было.

– Я напишу отречение в пользу племянника. А сам посвящу свою жизнь науке.

Отречение? Но никто и никогда в Египте не писал отречения…

– Все когда-то бывает впервые, – философски заметил тринадцатилетний мальчик. – Вся эта мишура вообще не по мне.

– Царская власть – это не только мишура. Это еще и громадная ответственность.

– Не чувствую склонности ни к одному, ни к другому, – брат ухватил ее за талию и закружил. – Ты – моя царица, а я твой самый верный подданный. Твой и маленького Цезариона. Когда мы вернемся из Рима, я напишу отречение; соправителем ты сделаешь Цезариона и будешь править, как и правила. Кстати сказать, у тебя это довольно неплохо получается.