Ночи Клеопатры. Магия любви - Татьяна Вяземская

– Когда мы вернемся, мне нужно будет отправляться в Рим.

Она склонила голову. Не возражает. Другие его женщины тоже не возражали, когда он ставил их в известность о своем отъезде. Не возражали просто потому, что возражать Цезарю – нет никакого толка.

Эта же непостижимая женщина, молодая, но уже столько пережившая и такая мудрая, не возражает, потому что действительно понимает: ему пора вернуться. Он проторчал здесь, на египетской земле, почти полтора года. Еще пара месяцев, и в Рим можно будет вообще не возвращаться, потому что станет некуда. Правитель не должен оставлять страну слишком надолго. По крайней мере такую страну, как Рим.

А вот Египет, пожалуй, можно. Здесь фараон – все, это видно хотя бы из того, как местные жители встречают их корабль. Ежедневно палуба утопает в свежих цветах; рыбаки на своих утлых лодчонках кружат около корабля и предлагают свой улов – не за деньги, просто так, в дар фараону. Ибо если с фараоном все в порядке, то и страна процветает.

– Потом я пришлю тебе гонца, и ты приедешь погостить. Вместе с сыном, конечно.

Она потерлась носом о его плечо.

– И с маленьким Птолемеем Неотеросом.

Он усмехнулся.

– И с Мардианом, конечно.

Обычно Клеопатра находилась в хорошем расположении духа, и это тоже подкупало Цезаря. Всегда спокойной и улыбчивой была и Кальпурния, но Кальпурния – это огонек хорошей свечи, который горит всегда ровно, но неярко. Клеопатра же – огонь, вулкан. Но – огонь позитивный, не обжигающий, а согревающий и поднимающий настроение.

Сейчас же она сузила глаза, став похожей на одну из гибких дворцовых кошек: тут вроде ходит, спинку изгибает, мурлычет и трется о ноги, а потом р-раз! – и выпускает когти, больше похожие по остроте на маленькие кинжалы.

– А чем тебе не угодил Мардиан?

Цезарь погладил ее по руке.

– Успокойся, радость моя. Я абсолютно ничего не имею против Мардиана: во-первых, я понимаю, что он твой друг, во-вторых – отношусь с большим уважением к его уму и личным качествам. Я просто – на всякий случай! – озвучил свое приглашение для него. Я буду рад его видеть.

Женщина продолжала глядеть подозрительно.

– Ты не издеваешься надо мной?

Цезарь усмехнулся; складка губ стала почти мягкой.

– Я завидую тебе, девочка моя. У меня нет и никогда не было такого друга, каким для тебя является Мардиан. У меня нет человека, которому я мог бы доверять настолько, насколько ты можешь доверять Аполлодору. Он и в самом деле готов отдать за тебя жизнь.

– Это просто потому, что я не велела сделать из него евнуха, – смущенно буркнула она.

– Это просто потому, что ты – это ты. Ты – маленькое пламя, негасимое даже на самом сильном ветру. И ты согреваешь тех, кто находится рядом с тобой.

Чего-чего, а таких поэтически-возвышенных слов Клеопатра от своего возлюбленного не ждала.

Она смутилась окончательно, и разговор иссяк.

А совершенно случайно услышавший его окончание Мардиан, который шел задать Клеопатре какой-то вопрос, требующий срочного ответа, смутился еще сильнее – так, что даже забыл, что же, собственно, ему было нужно.

Цезарь ценит его ум и личные качества! И ведь сказал не просто так: Мардиан чувствовал, что Юлий не солгал.

Юлий завидует Клеопатре, имеющей такого друга!

И евнух понял, что готов стать для римлянина почти таким же другом, как для своей царицы. «Почти» – просто потому, что Клеопатра занимала в его сердце большую часть, но оставшуюся он вполне может подарить Цезарю. Если тому, конечно, это будет нужно.

Они посетили храм Пта и храм Сераписа, и еще дюжину разных храмов: каждый египетский фараон стремился строить новые храмы и перестраивать и украшать уже существующие, а каждый царь, мечтая стать фараоном, делал то же самое.

Пожалуй, самую незаметную лепту внес Птолемей Авлет: то ли потому, что ему пришлось сбежать из собственного дома, то ли потому, что он всегда жил настолько на широкую ногу, что средств для строительства храмов звероголовым богам у него просто не оставалось.

– Я хочу, чтобы ты обязательно увидел храмовый комплекс, посвященный Исиде.

У Цезаря в голове уже давным-давно перепутались все эти Хатхор и Аннукет, Амаунет и Мут (кажется, вторая представляла собой то же самое, что и первая, но почему-то на пути им встретились храмы обеих). Одну Таурт только ни с кем не перепутаешь: бегемотиха – она и есть бегемотиха.

Исида, конечно, одна из главных богинь, но так ли ему нужно видеть ее храм?

Но Юлий не пожалел о том, что их баржа пристала к острову Филе.

Островок был совсем небольшим: чуть больше двух стадиев в длину и чуть меньше одного – в ширину. Тем более величественным казался храм Исиды.

Он был абсолютно египетским и вместе с тем эллинистическим. Птолемей Авлет, приносящий Исиде в жертву волосы врагов, традиционные для Египта хаторические колонны с коровьими ушками – и дромос в совершенно греческом стиле. Да и колонны – не совсем такие, какими им полагалось быть. Нечто среднее между по-настоящему хаторическими колоннами храма Нектанеба (уж это сооружение выглядело полностью египетским!) и – коринфским ордером.

А неподалеку находился небольшой храм самой богини Хатхор (его достраивал погибший брат Клеопатры). Обезьянка, играющая на лютне, почему-то напомнила Цезарю Авлета. Интересно, это ему кажется или сынок и в самом деле таким образом «увековечил» своего папочку? Хотя на самом деле Птолемея Неоса Диониса скорее должен символизировать вон тот жрец, играющий на флейте…

– Тебе нравится? Правда, потрясающе выглядит?

Клеопатра явно чего-то ждала. Слов восхищения, быть может, или просто слов любви…

Цезарь промолчал. Египет и так слишком втянул его в себя. Заставил полюбить, почувствовать себя его частью. Нужно срочно возвращаться домой, иначе эта страна расплавит его и впитает в себя.

Эта страна и эта женщина…

Он почувствовал приступ раздражительности. Еще ни одна женщина так не… поглощала его. Она ничего не делала для этого, просто была рядом. Может, потому, что он так долго рядом с одной и той же женщиной уже давненько не находился, она стала ему совершенно необходимой. Это… лишало покоя.

– Нам надо поскорее вернуться, – сухо сообщил он Клеопатре. – Твой народ тебя видел, и затягивать с возвращением нет никакой нужды.

Женщина, закусив губу, сдержала слезы. Она специально потащила Цезаря сюда, на остров Филе, чтобы он понял: Египет и Рим вместе – это намного прекраснее, чем Египет и Рим по отдельности.

Но он, похоже, не понял.