Незакатный свет. Записки паломника - Владимир Крупин

Северо-восточный берег – более обдуваемый ветрами, море здесь беспокойное, но красота все та же, афонская, то есть неописуемая. За день побывали мы еще в четырех монастырях. Вечером вспоминали и даже самим не верилось: в четырех. Будто время растянулось. Вроде и не спешили. Все вспоминалось: и то, как в Каракале угощали крупными сладкими сливами, как в Филофее все, у кого были фотопринадлежности, схватились за них: дивная, прямо-таки тропическая цветущая зелень возвышалась над изумрудным ковром, застелившим весь монастырский двор. Пышные кусты роз по метру и более украшали двор. И каждый куст был на одном стебле. А запахи! Только, думаю, высоким специалистам парфюмерии было бы под силу различить их благоухающие ноты. Лаванду, магнолию, медуницу и чабрец я различил. Стояли мы совершенно замершие. Интересно, что если и была у кого усталость, то она прошла от этой красоты и этого благоухания. Вдобавок негромко и мелодично заговорили колокола. Прошел монах со сверкающими и гремящими кадилами и золотым блюдом и скрылся в розово-красном храме. Повеяло ладаном.

При выходе – смоковницы, но плоды высоко, не достать. Стада бабочек.

И вот – место, где на берег Афона вышла Божия Матерь. Иверский монастырь. Надкладезная часовня на берегу, уровень воды в ней на полтора метра ниже уровня моря, и диво – вода пресная, даже сладкая.

Мы везде возили с собой, вносили в храмы икону Святителя Николая Зарайского. Трепетно, тихо прикоснулись мы им к иконе Иверской Божией Матери – Вратарнице. Список с нее, исполненный на Святой Горе, можно видеть в Иверской часовне при входе на Красную площадь. И представить, что часовни не было семьдесят лет, невозможно. Она была всегда. И всегда был Афон. И его благословляющие знаки внимания к России.

В монастырской лавке монах говорит: «Псков, Печоры – браво, прима!» Он был там. Ловко торгует, ведет счет. Вдруг звуки колотушки в деревянное било. Монах решительно говорит: «Аут, аут! Баста! Финиш!» И прекращает торговлю. Идет на молебен. Хотя и ненадолго, идем и мы.

Путь в Ставроникиту, монастырь Святого Креста. Вдоль дороги к главным воротам длинные каменные колоды с водой, в которой золотые рыбки. Их тут на сотни сказок о рыбаке и рыбке. Хорошо, что у моря не сидят старухи у разбитых корыт, не гоняют туда-сюда стариков.

У источника умылся, напился, сел под иконой «Живоносный источник» и показалось, что гудит в голове. И немудрено, решил я, такой нескончаемый день, под солнцем, в тесной машине. Гудит в голове и гудит. А потом гляжу, да это же пчелы! Не одни мы пить хотим. И так их много. Вот вы где – авторши знаменитого монашеского каштанового горького меда. Да, этот мед незабываем. Он стоит у нас в келлии, так сказать, на открытом доступе, но много его не съешь. И не могу объяснить, отчего. Пчелы и по мне ползали, но какой с меня взяток?

Иверский Собор. Валдайский Иверский монастырь. Новгородская область, Валдай

Знаменитая икона монастыря – «Никола с ракушкой». Икона пролежала на дне моря пятьсот лет. Достали рыбаки, принесли в монастырь. Стали отдирать от иконы раковину и полилась из-под нее кровь. Из раковины Византийский патриарх сделал Панагию и подарил ее русскому Патриарху Иову, тому, кого в Смутное время сменил священномученик Ермоген.

«Наступил уже час пробудиться нам от сна». Это из Писания. Сказал к тому, что тексты из Писания, из Богослужебных книг, благодаря молитвам, поселились в нас, в душе, в памяти, но молчат, задавленные хлопотами дня. А здесь, когда молишься, прикладываешься к святыням, спасительные тексты возникают из памяти слуха и зрения. «В скорби будьте терпеливы, в молитве постоянны, в усердии не ослабевайте». Это и есть то самое «возгревание» молитвенного состояния души. «Духа не угашайте». То есть слова, «сложенные в сердца», должны в нас не просто жить, но и влиять на мысли и поступки. А пока «бедный я человек…не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю». И все равно – «ночь прошла, а день приблизился: итак, отвергнем дела тьмы и облечемся в оружие света». Афонского света.

О, как трудно «не угашать» духа. Жизнь там, в России, продолжается. Дела наши без нас не делаются, родным там без нас трудно. В непрерывной связи с Москвой отрок Михаил, сын Валерия Михайловича. И у взрослых сотовые телефоны звенят и пищат постоянно. Сотоварищи мои – люди деловые, они продолжают кем-то и чем-то руководить. Впервые вижу не просто новых русских, а православных русских деловых людей. Искренность их в молитве изумительна, тяга к святыням сердечная, вера просто детская, то есть самая крепкая.

В усердии не ослабевайте…в скорби будьте терпеливы, в молитве постоянны (Рим. 12, 11–12).

Спас в силах. Икона работы Андрея Рублева. 1408.

Ибо никто из нас не живет для себя, и никто не умирает для себя… и потому, живем ли или умираем, – всегда Господни (Рим. 14, 8)

Франсуа Жозеф Навез. Успение Пресвятой Девы Марии. Собор Святых Михаила и Гудулы в Брюсселе. 1847. Фото Р. Седмаковой.

И уже вот-вот все полетит в прошлое: и это солнечное сияние, и эти тихие теплые, благостные дни. Они были счастьем, которое потом надо будет оправдать.

Когда едешь, летишь, идешь по морю на Афон, то не надо говорить: поехал на неделю, на пять дней, нет, ты едешь не на дни, а на дни и ночи Афона. Здесь другое время.

Вернулись наши паломники. Измучились, с трудом шагают, загорелые, радостные. «Ну, выла гора?» – «Выла. Но не гора, а шакалы». Служили на вершине Литургию. Рассвет встречали. Весь Афон виден. Шутят: «Вас сверху видели. Ползаете как муравьи». Отец Сергий одаривает драгоценным подарком – камешками мрамора с самой вершины от самого древнего креста у храма Преображения.

Читаем Правило ко Причастию. Завтра уезжать, надо увезти главное благословение Афона – причастие Крови и Тела Христовых в афонском храме.

Но вначале вечерняя, переходящая в ночь, молитва. С пяти утра ранняя.

Причащаемся. Братство во Христе выше любого другого. Роднее людей не бывает.

Провожает братия монастыря. Послушник Валерий отдает насовсем оттиск из редкой книги позапрошлого века о змеях на Афоне. Тайком выношу кусочки сыра и кормлю вначале Мухтара, потом кошек. Есть нахальные, есть и забитые. Не лезут, наоборот, отходят, надеясь, что и до них долетит лакомый продукт.

Все мгновенно проносится – дорога до Дафни, каждый поворот которой знаком, обилечивание, суета встречи прибывшего парома «Пантократор», вот и нам пора. Крестимся, дай Бог, не последний раз, на земле Афона, и входим на палубу. Вот и поплыли назад берега, вот там, вверху, монастырь Ксиропотам, а вот и наш родной Пантелеимонов, мелькнула знакомая дорога к Старому Руссику, к мельнице преподобного Силуана, пошла дальше к Ксенофонту, к Дохиару. Да, тут мы отважно продирались через кручи, как-то там канарейки, подобрел ли пес-охранник?

И вот, вроде сюда мы принеслись моментально на быстроходном катере, а кажется, что паром утаскивает нас к Уранополису еще быстрее катера. Дельфины дают концерты, усиливая будущую тоску по святым берегам, чайки внаглую пикируют, осматривая пассажиров: что ж они не обратят внимания? А нам не до них, мы до слез в глазах, таясь друг от друга, вглядываемся в вершину Святой Горы, прощаемся со счастьем Богом данной недели. И звучит в душе и сердце: «Ибо никто из нас не живет для себя, и никто не умирает для себя; а живем ли – для Господа живем; умираем ли – для Господа умираем: и потому, живем ли или умираем, – всегда Господни» (Рим.14, 8).

Как-то там, в Ксилургу, наша икона?

Гора Фавор – гора святая

Колокольня и ворота православного монастыря на вершине Фавора. Фото Ori~.

Метанойя

Гора Фавор. Гравюра. 1837.

И вот пятый раз я на святой Фаворской горе. За что мне, такому грешному, такая Божия милость? А нынче и вовсе полное счастье – быть на Фаворе в ночь Преображения Господня. Господи, Боже мой, помоги мне взойти на Святую гору своими ногами. Не жалко мне ни шекелей, ни долларов на такси, но только дай, Господи, почувствовать усталость и счастье восхождения на Фавор. Ведь все-все в мире свершается преображением. Преображается яйцо в птенца, семечко в травинку, облако – в дождь, тропинка – в дорогу, надежда – в свершение, мальчик – в мужчину, жизнь земная – в жизнь вечную… – все преображается и приближается ко престолу Божию. И как было бы славно, думал я, чтобы тысячи обветшавших ступеней Фавора, его серпантинное шоссе, помогли мне постигнуть это великое слово – «Преображение» по-гречески – метанойя!

Церковь Преображения на горе Фавор. «Врата ветра»

Увы, увы, увы! У нас было время, чтобы пойти на гору Фавор пешим ходом, было. И наш водитель, молчаливый палестинец, забыл его имя, обещал остановиться внизу, чтобы нас выгрузить. Но вот гляжу, мы едем и едем, уже внизу огни Иерихона, а далеко огни Заиорданья.

– Матушка! – взмолился я. – Тех, кому трудно, пусть везут, но кто в силах, оставьте. На вершине встретимся.