Мат - Юрий Алкин

– Скучаешь? – спросила она, делая шаг навстречу неловкой, но такой радостной улыбке.

Все-таки кое-что этот мерзавец не знал…

– Уехать? – Кларк тщетно попытался сдержать зевоту. – Сейчас?

– Мне надо срочно уехать, – повторил Крис. Кларк снова зевнул.

– Который час?

– Одиннадцать.

– Что у вас стряслось? Да вы заходите, зачем в дверях-то стоять?

– Ничего, – Крис остался на пороге. – Я хочу как можно быстрее выехать.

– Как знаете. Так что все-таки произошло?

– Дома неприятности, – Крис вздохнул. – Жену скрутило, отвезли в больницу. Подозревают аппендицит. Пока еще не решили, но, может, будут резать.

Кларк перестал зевать и сочувственно кивнул.

– Конечно, о чем речь. Уезжайте. Или, может, подождете до утра?

– Нет, я уж лучше сейчас. К утру уже там буду. Мне надо что-то подписать?

– Что вы, – Кларк замахал руками, – какие еще подписи. Мы же не изверги какие-нибудь. Я просто напишу, что вам пришлось уехать на третий день по семейным обстоятельствам. Вам, разумеется, сейчас не до этого, но отзыв о вас будет самый благоприятный. Вы замечательно поработали. Очень жаль, что именно вам приходится уезжать.

Крис равнодушно отмахнулся.

– Мне сейчас действительно как-то не до этого. Что напишете, то и будет.

– Будет хорошо, – улыбнулся Кларк. – Все, не надо из-за меня больше задерживаться. Спасибо, что предупредили, и желаю, чтобы все окончилось благополучно.

– Спасибо, – отозвался уже на ходу Крис.

Кларк проводил задумчивым взглядом статную фигуру и, возобновив зевание, закрыл дверь.

Крис швырнул последнюю рубашку в чемодан и с треском захлопнул крышку. Что-нибудь еще осталось? Он оглядел комнату, потом заглянул в ванную. Ехать, конечно, надо срочно, но не пропадать же из-за этого вещам. Две-три минуты погоды не сделают даже при таких обстоятельствах. Хотя чем быстрее, тем лучше. Он вернулся в комнату, проверил ящики и взял с тумбочки часы. Похоже, все. Холодный металл браслета обхватил запястье. Можно идти. Нет, не можно – нужно. Страшно жаль все вот так кидать, но выбора нет. Так и тянет остаться здесь, но есть вещи, перед которыми бледнеет даже карьера.

Он стоял, застегивая и расстегивая браслет, и все никак не мог заставить себя взять чемодан и покинуть номер. Все ведь так хорошо шло. Они уже почти все были на крючке. Уже и Джоан удалось немного приручить, и Брендон уважительно кивал при разговоре, и этот чистюля Кевин смотрел в рот. Все было хорошо, все налаживалось. И тут на тебе – такая гадость приключилась. И сразу все голосования и интриги стали детскими и игрушечными. Да, сразу. И все же жаль… Жаль. С утра можно было бы все укрепить, набрать еще голосов. Может, все-таки остаться? Может, это неверное решение? Не просчитаться бы… И тут его взгляд упал на скомканную простыню в углу. И при виде этого бесформенного кома к нему мгновенно вернулся липкий, охватывающий все тело почти что животный страх. Нет, решение было верным. Еще как верным. Он быстро поднял чемодан и вышел.

Страх не отпускал. Он должен был уйти, стечь с тела на землю, исчезнуть, как ночной кошмар. Но при каждом шаге он лишь сильнее впитывался в кожу. Крис прибавил шаг, слыша за собой тихое шуршание катящегося чемодана, но страх никуда не ушел. А все эта проклятая простыня. Нечего было глазеть по сторонам. Решил, собрался, ушел. Вот как надо было делать. Не на пустом же месте надумал все кинуть. И зачем вдруг понадобилось тянуть? И снова видеть эту вонючую тряпку…

Властно зазвучали неуправляемые воспоминания. Еще час, да какой там час, полчаса назад все было хорошо. Вечер прошел великолепно, и к крепнущему предчувствию победы добавилась перспектива заманчивого приключения. Такие многообещающие взгляды неверно истолковать было невозможно. Он вернулся в номер, раздумывая, не стоит ли ему сделать первый шаг самому прямо этим вечером, и думал об этом все время, пока стоял под душем. Но потом все-таки решил, что развлечения развлечениями, а карьера важнее, и что этот самый шаг подождет до завтра. Оставалось еще слишком много работы, и расслабляться было еще рано. Кроме того, она могла кокетничать не только из-за его прекрасных глаз и хоть немного, но рассчитывать на какую-то выгоду. Тем более стоило подождать один день. Размышляя об этом, он потушил свет и скользнул под одеяло.

И вот тогда это и произошло. Точнее, происшествием это и назвать-то было нельзя. Просто вместо приятной, холодящей тело прохлады под одеялом его ожидала невыносимо мерзкая холодная сырость. Какое-то мгновение он еще удивлялся глупости подобного ощущения, а затем как ошпаренный выскочил из-под одеяла. Щелкнул выключатель, одеяло полетело в сторону – и он замер, глядя на кровать. Именно в этот момент по телу щемящей волной прокатился страх. Прокатился и оставил свой неистребимый след. Вся простыня была пропитана кровью.

Огромное, в человеческий рост, темно-багровое пятно было еще влажным. Ему вдруг показалось, что эта кровь – его, и он стал яростно ощупывать себя. Но еще до того, как он прошелся рукой по спине, ему стало ясно, что это никак не может быть его кровь, и он снова замер. Внезапно он понял, что здесь убили человека. Эта мысль не оставляла никакого простора для сомнений. Она была четкой, ясной и конечной. Прямо здесь, в его номере, в его кровати убили человека. Никто не мог бы выжить, потеряв такую лужу крови. И произошло это совсем недавно, может быть, пока он был в душе. А потом убийца куда-то забрал мертвое тело и ушел. Или еще хуже – спрятался где-то в номере. Может, на балконе. А ему осталась эта страшная простыня. Что-то мешало сделать самое очевидное – одеться, выскочить в коридор, позвать людей, срочно позвонить в полицию. И, несмотря на страх, это что-то заставило его медленно опуститься как был голым на колени перед жуткой кроватью и так же медленно глубоко втянуть в себя воздух.

И тогда это что-то оказалось слабым знакомым запахом. А кровь – вином. Кровать была щедро полита вином, красным словно кровь, подсыхающим вином, обычным вином. Он вдруг ощутил это вино у себя на спине, на пальцах, на ногах – и бросился снова в душ. И пока он с неожиданным ожесточением драил себя, смывая эту холодную липкость и этот дразнящий запах, ему вначале стало смешно, а потом страшно. Страшно по-другому, не так, как было в тот с размаху ударивший момент. То был леденящий, отдающийся гулом в висках страх ситуации, граничившей с невозможным. А это была жуть реальной неподдельной опасности. Потому что от этой нелепой странной шутки за милю веяло опасностью. Да и не была эта вымоченная в вине постель шуткой. Намеком, предупреждением – вот чем она была. А вовсе не шуткой.

Кто-то зашел в номер, пока его здесь не было, откинул одеяло, хладнокровно вылил на кровать бутылку, а то и две бутылки вина, также хладнокровно вновь застелил постель и ушел, не забыв прихватить с собой пустые бутылки. Этот человек знал, что делал, и делал это абсолютно намеренно. И он заведомо старался сделать так, чтобы это пятно выглядело кровавым. И с какой целью он, спрашивается, эти все странные действия совершал? Маньяк, идиот, шутник с извращенным чувством юмора? Нет. При всей их странности, цель этих действий была очевидна. Кровать была конвертом, пятно – посланием. Посланием, жестко говорившим: «Сегодня – вино, завтра – кровь. Твоя кровь». И какой бы нелепостью это ни было, почему-то верилось, что человек, способный отправить подобное послание таким способом, способен выполнить эту угрозу. А если и не способен, то проверять почему-то не хотелось. И вопрос стоял очень просто: а стоит ли эта игра таких свеч? И ответ тоже был простым… Крис еще немного постоял перед кроватью и начал собираться. До отъезда надо было еще зайти к Кларку… Теперь он шел по стоянке, и неумолчное бормотание катившегося сзади чемодана все больше и больше действовало на нервы. Наконец он с коротким ругательством подхватил чемодан за ручку и почти бегом бросился к машине. Кабриолет стоял в дальнем конце стоянки, куда едва доходил рассеянный свет подслеповатого фонаря. Крис с облегчением кинул надоевший чемодан в багажник, грохнул крышкой и, уже представляя себе, как по прошествии нескольких часов заходит домой, сел за руль. Рука привычным жестом полетела к замку зажигания… и остановилась, не достигнув цели. Медленно-медленно Крис опустил руку с ключом и замер, глядя на белеющий справа квадрат. Он не мог понять, как не заметил его раньше. Небольшой лист бумаги угрюмо гласил: «И не думай! Найду». Жирные напечатанные буквы грозно темнели в желтоватом свете. Держал лист невероятных размеров гвоздь с перекошенной шляпкой, под углом вбитый в глянцевую кремовую панель. Почему-то при одном взгляде на эту перекошенную шляпку сразу же становилось ясно, что вбит был гвоздь с одного удара. Тонкая длинная трещина выбегала из-под бумаги и терялась, немного не доходя до стекла.

Крис прикоснулся к гвоздю, ощутив бездушный холод металла. Мыслей не было вообще. Такой вандализм начисто выходил за рамки всего, к чему он привык, к чему привыкал всю жизнь. Так поступали хулиганы в новостях и злодеи в фильмах. Для людей, с которыми он общался день за днем, подобные действия были немыслимы. Затем появилась одна мысль: «Скорее отсюда!» Но вслед за ней пришла другая: «Нельзя. Найдут». И эта вторая мысль становилась все настойчивее, все беспардонней. Она грубо навалилась на слабо попискивающую первую и безжалостно мяла ее, пока, наконец, не пересилила окончательно. Уезжать было нельзя. Никак нельзя.