И аз воздам - Надежда Попова

— А я все еще не знаю, как все на самом деле. И на самом ли деле. Вот посмотри на себя: ты сейчас хочешь схорониться от меня под стол или вытолкать меня из комнаты, и я вижу, как ты все больше и больше уходишь в эту свою колючую скорлупу… И этот багрянец снова над тобою. Тебя раздражает и пугает, что я… такая.

— Готтер, — с расстановкой произнес он, стараясь говорить как можно мягче, но все равно слыша, как в голос просачивается неприятная и неуместная жесткость. — Поверь мне. Любой мужчина захочет спрятаться под стол от женщины, которая «видит движения его души». Ну, или вытолкать ее из комнаты… А мне, — добавил Курт, улыбнувшись в ответ на неровную, унылую усмешку ведьмы, — так и вовсе по чину не полагается быть для кого-то читаемым, подобно книге; и то, что хоть кто-то умудряется вот так видеть меня — говорит о моей несостоятельности как следователя, что меня отнюдь не радует.

— Другие не увидят, — повторила Нессель. — С ними ты не… И все же, — оборвав саму себя на полуслове, продолжила она, — покоя между нами нет. Такие, как я, работают с вами или на вас, вы пользуетесь их услугами и позволяете жить между людьми, вы уже не преследуете всех подряд лишь за одно только отличие от простого человека, да… Но все равно всё не так, все равно мы словно два разных существа, и как человека меня не принимают.

— Не ты ли рассказывала, что в вашей деревне…

— В нашей деревне, — перебила Нессель, — ко мне относятся, как к убогой. Сперва — боялись, а когда поняли, что употреблять свой дар во вред я не желаю — стали меня принимать так, будто я какая-то скорбная рассудком или увечная… То есть, ты понимаешь, что я сказать хочу? Я не думаю, что это — из-за того, что я сирота или одинокая, я просто уверена, это потому что я — такая. Не бывает так, чтобы относились ровно, точно так же, как к соседу своему, как к любому из людей; нас либо боятся (или хоть опасаются, вот как ты), либо снисходят. Но боятся — чаще.

— Это дело времени, — помедлив, отозвался Курт, снова поправив одну из фигурок на доске. — Слишком мало лет миновало с тех пор, как мы были по разные стороны, и люди еще не привыкли, не поняли, что им положено думать и чувствовать — в самих себе не разобрались; пока еще живо поколение тех, кто помнит, как это было — с обеих сторон. Люди меняются медленно, а в лучшую сторону — еще и неохотно. Надо просто подождать… И, разумеется, делать что-то для того, чтобы это положение изменилось. Мы стараемся, как можем. Все наладится, просто не сегодня и, быть может, не завтра.

— Хотелось бы надеяться… — тихо произнесла Нессель, даже не пытаясь скрыть недоверчивость в голосе. — В этом мире, который строите ты и твои собратья, жить моей дочери…

Она запнулась, на миг опустив взгляд и поджав губы, и тут же распрямилась, встряхнувшись точно кошка под дождем.

— Если все в вашей Конгрегации такие упрямые, как ты, у вас должно получиться, — с неискренней улыбкой подытожила лесная ведьма и кивнула на доску с крохотными фигурками: — Этим ты себя развлекаешь, когда нечем заняться?

— Обыкновенно да, — так же вяло и фальшиво улыбнулся Курт. — Лучше б, разумеется, было иметь себе соперника, но в игре против самого себя тоже есть свои плюсы; в конце концов, именно себя одолеть зачастую и трудней всего. Проверено не единожды… Хочешь, научу? Хоть будет чем убить время в мое отсутствие, если мне вновь потребуется уйти одному.

— Не думаю, что я это постигну, — покривилась Нессель; он отмахнулся:

— Чушь. Меньше слушай высокородных зазнаек; на самом деле — это просто. Единственное, что нужно — запомнить правила, по которым полагается переставлять каждую фигуру, а остальное всецело во власти твоей выдумки… Двигайся ближе. Двигайся, двигайся; обещаю, что под стол не спрячусь.

— То есть, я должна остаться тут одна? — уточнила Нессель, исподлобья глядя на то, как он копается в дорожной сумке. — На всю ночь?

— Никто не будет знать, что меня нет, — вынув, наконец, веревку, повторил Курт уже во второй раз и поднялся с корточек, ногой задвинув сумку под кровать. — Для того и выбираюсь вот так, тайно. Тебе ничто не грозит.

— Ты не в заботе о моей безопасности так выбираешься, а чтобы никто не знал, куда ты направился и что вообще куда-то направлялся, — хмуро возразила она. — К той женщине идешь?

— Не совсем, — мотнул головой Курт, отвернувшись, дабы она не видела его лица, и не зная, поможет ли этот детский трюк вкупе с высказанной полуправдой оградиться от всепроникающего взора ведьмы. — Хочу кое-что проверить и кое за кем проследить; и поверь мне, тебе там делать нечего совершенно… Оружие есть?

— Сам же знаешь, что есть… Стало быть, мне ничего не грозит, — размеренно повторила Нессель, — но ты спрашиваешь, есть ли у меня оружие?

— Никогда нельзя быть слишком готовым, — пожал плечами Курт, привязывая веревку к ножке кровати. — Когда спущусь, втяни ее и закрой окно на задвижку; вернусь я утром, посему она мне больше не понадобится.

— И ты мне, конечно же, не расскажешь, где ты будешь шляться до утра? — насупилась Нессель; он усмехнулся, усевшись на подоконник:

— Вот я и дожил до этого дня: женщина задает мне такие вопросы… Поговорим, когда возвращусь; все будет зависеть от того, что мне удастся узнать. Не забудь запереть ставню на задвижку, — повторил Курт уже серьезно и, подергав за веревку, кивнул: — Сядь на кровать. Она и так тяжелая, но… на всякий случай.

— А что мне делать, если утром ты не вернешься?

— Я вернусь, — отмахнулся он; ведьма насупилась, зло шлепнувшись на постель и пробормотав под нос нечто неразборчиво-ожесточённое, и Курт вздохнул: — Хорошо, ты права. План действий надо иметь и на этот случай тоже… Если со мною что-то случится, не обращайся к нашим в Бамберге; иди в тот трактир, где мы были сегодня днем, и расскажи всё Яну — вообще всё. Пусть немедленно валит из города вместе с тобой и отыщет Бруно. Он придумает, как.

— И этот охотник будет со мной тетешкаться, а не пошлет куда подальше?

— Он — будет, — кивнул Курт уверенно. — Но еще раз, главное: не вздумайте сунуться в Официум. Это — понятно?

— Веришь бродячему жулику больше, чем своим собратьям?

— Чем кой-каким из них — да, — вздохнул Курт, бросив взгляд на пустынную улицу, и повторил снова: — Закрой за мною задвижку.

Нессель кивнула, вздохнув и упершись ладонями в кровать, словно надеясь таким образом придать этому и без того массивному деревянному монструму лишнего веса, и Курт улыбнулся ей — натянуто и нарочито жизнерадостно.

Вниз он спустился в два прыжка, поморщившись, когда слегка не рассчитал первый толчок и подошва соскользнула, едва не угодив в окно этажом ниже; Нессель появилась наверху молча, втянула веревку внутрь и, не задержавшись у окна, аккуратно, без стука, закрыла ставню. Курт на миг замер, прислушиваясь; внутри трактира и на душных безлюдных улицах царила тишина, лишь сверчки надрывались во всю мощь, будто стремясь заполнить неестественную пустоту и безмолвие. Та же тишь и пустота сопровождали его по извивам холмов между домами, и единственным живым существом, встреченным на пути, была откормленная ленивая кошка, вальяжно развалившаяся у одного из мостиков и проводившая майстера инквизитора равнодушным взглядом.