Бредущая по мирам (СИ) - Евдокименок Елена

Я рисую змею реки, как она огибает Казанский собор синеющей мглою.

Я рисую деву Марию, что освящает стену собора. Она, словно самое небесное стихотворенье, она - песня солнца.

Ее глаза печальны, ибо она знает что потеряет. Она укутана в голубые и алые одежды, и одной рукой удерживает Христа, ребеночка, в золотистом и белом одеяниях.

Я рисую, и говорю с Аланом, изредка прерываясь.

Но, несмотря на это, я вижу, что он несчастен. Я не знаю почему, а на вопросы он лишь отнекивается.

Я в ярости от того, что он не хочет быть со мной – я думаю это настоящая причина, я бросаю:

- Хочешь - возвращайся!

Он хрипло смеется:

- Мери, Мери дело не в этом!

- Так в чем же?

- Я не могу ничего изменить,- говорит он мрачно, и такое бессилие в его словах, что я вспоминаю свои картины после смерти Ежика.

Мрак, смерть, отчаяние. Боль. Лужа крови. Разорванные крылья черного неба. Голая пустыня.

Девушка с разорванным горлом. Девушка перерезавшая его себе.

И у нее мое лицо.

Я жаждала смерти. Я хотела ее.

И лишь одно удержало меня – я была не одна в своем горе. Я была не одна.

Я показываю ему красоты наших музеев.

Мы бредем по залам Эрмитажа.

- Я и не думал, что все это существует,- замечает он,

- Вы так привыкли к сумраку, что не замечаете свет,- говорю я ему.

- Возможно,- соглашается он.- А возможно он просто погас,- добавляет затем.

Я любуюсь многими картинами. Я чувствую дух времени. Я слышу голоса картин, я слышу их души.

То тонкие и нежные, то яростные и бушующие, то полные изысканной лирики, то сумасшедшей боли.

Я обожаю все музеи. Я обожаю многие картины. Я надеюсь на то, что когда-нибудь и мои творенья будут висеть здесь.

И вам не понять этих безумных надежд, если вы не творите. Вам не понять, как взрывает вены изнутри вдохновенье, вам не понять, как любишь ты каждый штрих в своем произведении.

Вам не понять, как совершенны мои фантазии (правда, картины мои не всегда отражают эту божественную красоту в полной мере, иногда они лишь убогое подобие грезы).

Вам не понять моей мечты о бессмертии моего творчества.

Я хочу жить сквозь века в том, что я создала.

И дни уходят, тают, как дым над городом. А дни исчезают, как миг рассвета.

Чарующие дни, когда мы вместе.

И однажды он уходит, уверившись, что все в порядке.

Я едва не плачу. И в своем мире, он с застывшим лицом, презрительно улыбаясь, говорит:

- Мери, мне надоело твое общество. Я не хочу тебя больше никогда видеть.

Его слова с размаху бьют меня, точно кулак врезающийся в солнечное сплетение на животе.

Резкая боль едва не заставляет меня согнуться.

Но я держусь. Прямая спина, гордо вскинутый подбородок. Я, словно струна боли в бесконечной агонии.

Я, прищурившись, смотрю на лицо этого мерзкого предателя.

Я одаряю его взглядом кипящей черной ненависти.

Меня словно окатили ведром лжи.

- Прощай! – говорю я и ухожу в мой мир, отныне полный мрака.

И я не вижу, как душа умирает в его светлых глазах.

Глава шестнадцатая. Мрак

Я не знаю, сколько я лежала на леденящем паркете.

Я не знаю, сколько я смотрела на потолок.

Я искала выход, но его не было. Был лишь вход и лабиринт, из которого не выбраться, лишь стены, рвущиеся в небо, серые стены, которые не сломать…. Никак!

Я открыла двери собственному безумию. Я открыла двери любви, но вместо нее пришло отчаяние.

Я видела, что это правда, правда, правда.

Меня предают все. Почти

Я забилась в рыданиях Я била пол стиснутыми кулаками.

Нож боли вошел в мою грудь, и взрезал кожу, плоть, ломая ребра. Ломая меня. Снова…

Я кричала, не зная что, как тогда.

« Он умер!!! Зачем мне теперь жить!!!! Незачем!!! Незачем!!!! Незачем!!! Смысла нет!!!»

Когда я звала к себе смерть, любя своего отца, своего умершего отца.

И сейчас я тоже хотела… умереть.

Если истинной любви нет.

Он был частью меня, он был мною, потому что я любила, люблю его.

Как я тогда билась головой о диван, о стену этой жизни – жестокой жизни, в которой столько ужаса, мерзости и зла, и совсем отсутствует справедливость. О стену этой жизни, что рушится на тебя, безжалостно сминая твою душу, как ты сминаешь конфетную обертку пальцами, и выбрасываешь ее на помойку.

Я кричала его имя.

Имя того, кто предал меня.

Мама крепко обнимала меня. Мама пыталась вытащить меня из той бездны, в которую я рухнула…

Но эта бездна бесконечна…

Зеркальный коридор боли, зеркальный коридор без выхода.

Мама крепко обнимала меня – милая, родная, любимая.

Запах дома, уюта, тепла – ваниль и легкие, плывущие в воздухе духи… Терпкие и сладкие.

Я плакала на ее коленях и рассказывала, рассказывала и плакала. Несбывшуюся историю любви.

Но слезы вскоре ушли. Подействовала валерьянка - отстранено поняла я.

А мама все гладила и гладила меня по волосам так ласково и нежно, пока я задыхалась от этой безграничной, всеобъемлющей боли, которую не снять никаким обезболивающим или успокаивающим.

Никогда.

Можно лишь научиться жить с ней, терпеть ее, - твое второе я, смиряясь с тем, что ты не станешь полноценным, живым человеком без него, никогда.

Я так любила его.

А ее лицо было освящено нежностью и тоской, милосердием, как лик девы Марии – Мадонны…

Я останусь здесь ради нее, как осталась тогда.

Потому что у нас нет права на смерть, пока за нашей спиной есть хоть один человек, которому мы необходимы, как жизнь, сияющая звездою, как солнце режущее воздух своими золотыми лучами, как вдохновение, дарующее смысл бытия.

Все проходит.

Все проходит.

Ты уговариваешь себя, что это ничего не значит. Что он ничего не значит для тебя.

Да, он ничего не значит.

А душа твоя под толщами камня, под тоннами веса надгробной плиты.

И ты не веришь самой себе.

Есть любовь, которую не стирают века.

Дни бегут, петляя извилистой тропкой. Дни уходят один за другим. Закаты сливаются с землей в страстном поцелуе, дождь орошает землю слезами, ветер приглаживает мокрые кудри деревьев, а…я … все та же.

Я сижу с Линой как раньше.

Я говорю с ней. Иногда.

Я … только …не …могу …сказать…ей… о нем. Она видит, что я не хочу открывать причину своей депрессии, и перестает терзать меня вопросами.

«Его не существует» - уговариваю я себя.

Это лишь сон.

Но кошмар начался.

Сейчас.

И я не перестаю гадать – зачем же он сделал это? Как мог он из доброго, светлого Алана так быстро стать… предателем.

Предавшим не то, что могло бы быть – не неистовую, небесную любовь, а дружбу.

Зачем он помогал мне? Зачем он спасал меня? Зачем он вытаскивал меня, когда у меня не было документов, прикрывая от патруля? Зачем? Зачем он берег меня под кислотным дождем? Зачем он прикрывал меня от убийцы, и забрался за мной на крышу?

И спас от Кринтии? И залечил рану?

Зачем?

Он мог просто уйти…

Как сделал это недавно…

Тысячи вопросов громоздятся в моем мозгу, словно холсты, сваленные в моей комнате, словно стопки книг в библиотеке, громоздящиеся до потолка.

Почему?

Я ведь знаю, что это был не он.

Он не мог оставить меня.

Здесь что-то не так.

И лишь гордость и стеснительность и страх мешают мне выяснить это. И глубинный ужас – вдруг все это правда… И он – последняя ….

Легче просто стоять на месте, чем прорываться вперед.

Я не могу бродить по мирам. Я не могу открывать новые земли. И чувствую себя так, будто я без руки.