Сальто-мортале - Гергей Ракоши

Спокойным и тихим голосом я продолжала:

— Возьмем, к примеру, человека, — скажем, директора научно-исследовательского института, — который предлагает своим подчиненным выдвинуть на совещании самые важные и интересные на их взгляд темы и идеи. Он одобряет ничего не стоящие темы, поддерживает их и, разумеется, тут же сваливает на плечи других. Услышав о действительно стоящих идеях, он только хмыкает, машет рукой и старается предать их забвению…

Тамаш уже повернулся ко мне, уже глядел на меня.

— …Некоторое время спустя он вылезает с ними, выдает их за свои собственные темы, свои собственные идеи. Теперь уже на более высоком уровне он излагает их как свои основные идеи. Прошу критиковать, прошу высказываться. И люди критикуют, люди высказываются. Усердная секретарша записывает все слово в слово, потому что она хорошая секретарша, хорошая стенографистка. А директору не остается ничего другого, как глядеть в потолок. Но и это не обязательно. Мысли его далеко отсюда, он, например, может думать о том, как хорошо было бы сменить свою «шкоду», или о чем-нибудь в этом роде…

— Постыдилась бы! — сказал Тамаш.

Я не постыдилась и продолжала:

— И вот он возвращается с совещания на высоком уровне и велит красиво, по пунктам, отпечатать на машинке все выступления. Но, разумеется, это уже не выступления, не критические отзывы, а его собственные замечания относительно собственной основной идеи.

— Ах ты, дрянь! — крикнул Тамаш.

Я не смутилась.

— Теперь остается только передать всю пачку бумаг какой-нибудь светлой голове, дескать, в сущности все уже готово, вот только у директора нет времени обработать все это и придать всему этому законченный вид.

Тамаш встал.

— Затем появляется научный труд, чествование, гонорар, переводы на другие языки, естественно, под именем директора. Разве этот человек не украл? Не ограбил? Разве этот человек…

Я не смогла продолжать, Тамаш набросился на меня, сбил с ног и, ухватившись за пальто, поволок меня по полу.

— Ты, торговка тряпьем, ты, королева отбросов, подстилка на потребу всяких дряхлых врачишек! Вот как с тобой надо — подтереть тобой пол!

Я закрыла лицо руками, во рту у меня было липко и солоно от крови. Я была ко всему равнодушна и ни о чем не думала.

Он уже давно отпустил меня, когда я сквозь оторопь сообразила это. Потом я услышала, как хлопнула дверь.

С этой минуты я не знаю точно, что и зачем я делала, по каким соображениям. Но я могла бы поклясться, что соображений у меня не было никаких. Я знала одно: надо немедленно уйти отсюда, но отправиться домой, к матери, во всяком случае в таком состоянии, я не могу. Остается отправиться в свою лабораторию, там всегда кто-нибудь задерживается после работы, можно будет войти.

Я пошла в ванную и отмыла лицо. Боже мой, какой у меня вид, все лицо в кровоподтеках, губы рассечены. Я попробовала привести лицо в порядок кремом, но у меня не хватило на это терпения, и к тому же в мозгу все настойчивее билась мысль: Тамаш не должен застать меня тут, когда вернется. А он может возвратиться в любую минуту.

В автобусе все пялились на меня, и я закрыла глаза, как будто так меня не могли видеть.

Потом длинный, темный, гулкий коридор, немые залы, большая лаборатория.

В маленькой лаборатории, похоже, кто-то шебаршился.

Может быть, Дюла?

Хорошо было бы поговорить сейчас с кем-нибудь. Может быть, именно с ним. О чем угодно.

Но тут мне вдруг представилось мое лицо в зеркале в ванной. Не хочу, чтобы кто-нибудь видел меня такою. Я и сама не хочу себя видеть.

Надо бы отдохнуть. Надо бы поспать. Я чувствовала, что, если я не отдохну, не отдохну сейчас же, я сойду с ума.

Я прилегла на обтянутую искусственной кожей узкую кушетку. Но сон не приходил.

Надо непременно заснуть! В мозгу уже ничего, кроме — заснуть. Я встала, налила в фаянсовую плошку спирта и воды, выпила залпом. Снова легла. Но алкоголь не оказал на меня ни малейшего действия, как будто я напилась воды. Ладно. Я снова встала, в сумке у меня было снотворное, я приняла три таблетки. Но сон по-прежнему не приходил. Не знаю, сколько времени прошло между тем. Не могу восстановить в памяти. Помню только, что в голове у меня орал Тамаш, бил меня изнутри по лицу, по рту… «Закажи еще пива!» — говорил Иван. «Тиби, дорогой, еще пятьдесят грамм!» Рот у меня как у губастого негра, но, собственно говоря, он начал распухать только сейчас. Я встала. Еще одну плошку спирта, вода выплеснулась мне на чулки, потекла в туфли. Я выпила. Плошки уже не было у меня в руках — мне как будто послышался отдаленный звон. Я с трудом добралась до кушетки.

Комната качается. Комната колеблется. Кушетка кружится.

Чье-то лицо. Осязаемое.

Голос Дюлы:

— Боже мой, Магдика!

Голос кружится вокруг меня: божемоймагдикабожемоймагдика.

Я собираюсь с силами:

— Мой брат. Иван. Восемь тысяч форинтов… Посадят. Посадят!

То лицо совсем близко к моему. Мы кружимся вместе. Горячее кружение, хорошее кружение.

В машине «скорой помощи» мои глаза были раскрыты, и я слышала разговор. Я помню это отчетливо. Но кого или что я видела, о чем шла речь, не знаю. Словно за стеной. Просто слышишь, что разговаривают, но и только.

Промывание желудка.

Теперь уж я отчетливо разобрала, когда один санитар сказал другому: «Ну, эта набралась. Желудок накачался спиртом!» Мне сделали укол. Я видела это, но не чувствовала.

Много позже я ощутила, что дышать мне ни к чему, ведь это требует особых усилий. Я не переводила дыхания и легко парила в воздухе. Кто-то сказал: «Это конец». Мне было все равно. Между тем я не только слышала, но и понимала смысл сказанного. Конец так конец. Трень-брень, ну и что, как сказала бы Зизи. Мне даже пришло на ум: Зизи в Канаде. Apt. означает апартамент, то есть большая квартира. И фраза: «Поправка: если тигр хорошо прыгает и констелляция благоприятна, тогда не исключено, что вы натолкнетесь на такие носки, которые не бррр!» Парение. Кружение. В кружении уже было и то лицо. Божемоймагдика! В легком кружении мое лицо осязало то лицо. Я втянула в себя воздух и, хотя и с паузами, принудила себя дышать. Мое лицо осязало то лицо. Я не смела заснуть. Ибо что тогда будет с самым важным для меня на свете: дыханием?! Если я перестану дышать, мое лицо тоже перестанет осязать то лицо.

Всю ночь я хватала ртом воздух, пока наконец под утро не почувствовала, что теперь уже дыхание налаживается само собой.

Тогда я заснула.

Проснулась я, наверное, очень поздно. Я опять видела все. Сперва белый железный остов кровати, потом окно, за окном деревья. Я долго смотрела на их ветви: дул ветер. Потом отвела взгляд в сторону.

— Дюла, — сказала я, и мне было странно слышать собственный голос. Я как будто ревела. — Боже мой, какая я, наверное, безобразная!

И тогда я снова ощутила то лицо близ своего. Я крепко прижала его к себе. Крепко-крепко прижала. Но ничего ему не нашептывала. Ни неуверенно, ни горячо. Да я и не смогла бы. Тогда я ревела по-настоящему.

Примечания

1

Перевод А. и В. Смирновых

2

Имеется в виду «Авель в пуще» (1932), первая книга трилогии известного венгерского писателя Арона Тамаши (1897–1966), действие которой развертывается в Секейском крае (ныне входящем в состав Румынии).

3

Бем Йожеф (1794–1850) — видный деятель революции 1848–1849 гг., генерал народной армии, соратник Кошута. Пользовался популярностью у секейских крестьян.

4

Небольшая пещера в Секейском крае (ныне Румыния) на горе Водок. Из ее глубины выделяется углекислота и сероводород.

5

 Ты знаешь край лимонных рощ в цвету,Где пурпур королька прильнул к листу…

6

Мой дорогой господин (нем.).

7

Лимонных рощ в цвету (нем.).

8

Сударь, я также знаю (нем.).

9

На (нем.).

10

Высоко над городом, на высокой колонне, стояла статуя Счастливого Принца (англ.).

11

Прошу вас, не наступайте мне на мозоли. Курица, курицы (нем.).

12

Добрый, вечный, великолепный, пахуче-славный, лакомо-ядреный, придающий силы, сочно-огненный, полезный, пряный, ароматно-аппетитный, густой, вкусный, здоровый, дымящийся, молниеносный, неотразимый (нем.).