Время огня - Пол Андерсон

— Ты думаешь, мне позволят учиться? — с беспокойством спросил Хейвиг. — Это многое бы значило для моего народа и для меня самого. Но я ведь чужак…

Лоханносо по обычаю маури положил ему руку на плечо.

— Не бойся, друг. Во-первых, мы торговый народ. Мы платим за купленные товары, а какой будет плата на этот раз, не могу себе представить. Во-вторых, мы хотим как можно шире распространить знания и цивилизацию. Нам нужны союзники, нужны умелые руки и мозги.

— Вы надеетесь переделать все человечество?

— Отставить! Ты думаешь, мы хотим превратить всех в своих двойников? Ответ — нет. Конечно, я не член парламента или Адмиралтейства, но я слежу за политикой и читаю философов. Одна из бед старой машинной цивилизации была в том, что она по своей природе заставляла людей становиться все более и более одинаковыми. Это было одной из причин катастрофы… но в чем-то эта цивилизация преуспела, с еще более катастрофическими результатами. — Лоханносо могучим кулаком ударил по ограждению. — Черт побери, Томас! Нам нужно все разнообразие, все различные способы жизни, все взгляды и мысли!

Он рассмеялся и закончил:

— Конечно, внутри определенных рамок. Пиратов необходимо уничтожить. И тому подобное. Но во всех остальных отношениях… Ну, мы с тобой стали слишком серьезны. Скоро полдень. Сейчас я отмерю высоту солнца и произведу свои расчеты, а потом меня сменит Тераи, и мы поедим. Ты не знаешь жизни, пока не попробовал моего пива.

(— Я провел больше года у ранних маури, — рассказывал мне Хейвиг. — Стремясь распространить свое учение, они дали мне именно то образование, которое мне было необходимо для моих целей. Это веселые сердечные люди — о, конечно, и у них была своя доля плохих людей, были и неудачи, и несчастья, но в целом жить в Федерации того столетия было хорошо.

Разумеется, к остальной части мира это не относилось. И к прошлому тоже. Я иногда возвращался в Веллингтон и Гонолулу двадцатого столетия и летел на самолете в Стамбул, чтобы повидаться с Ксенией.

Когда наконец промежутки между моими возвращениями стали совсем короткими, я окончательно вернулся в латинский Константинополь. Ксении исполнилось восемнадцать лет. Вскоре после этого мы поженились).

Он мало мне рассказывал об их совместной жизни за те пять лет, что были им отпущены. Я ведь и сам не хотел бы рассказывать о том, что действительно имело значение для нас с Кейт.

Некоторые проблемы он, впрочем, упоминал. Их было три: необходимость достойно содержать Ксению, жить в окружении, к которому она привязана, и скрываться от Убежища.

Что касается первого, то это было совсем не просто. Он не мог начать свое дело в мире гильдий, монополий, сложных правил и среди народа, который даже в метрополисе — до появления печатных станков, регулярной почтовой службы и электронной связи — сплетничал, как в деревне. Потребовались значительные усилия, чтобы поддерживать личину агента вновь созданной голландской торговой компании, скорее наблюдателя, завязывающего связи, чем купца, чтобы не вступать в соперничество с франками. Финансы беспокоили его меньше всего: золота, которое он приносил с собой, хватало надолго. Но нужно было иметь правдоподобное объяснение происхождения этих денег.

Что касается второго, то он подумывал о том, чтобы уехать куда-нибудь подальше, может быть, в Россию или в Западную Европу. Или в Никею, где сохранилась византийская монархия, которая со временем вернет себе Константинополь. Но нет, там тоже небезопасно. С одной стороны надвигаются татары, с другой — святая инквизиция. Разграбленный и покоренный, великий город тем не менее был предпочтительнее безнадежно чуждого Востока; и тут Ксения была в знакомой обстановке, могла видеться с подругами и матерью. К тому же на них везде бы обращали внимание: она левантинка, называющая себя римлянкой, он — нечто совершенно другое. Из-за его легенды им пришлось купить себе дом в Пере, где обычно жили иностранцы. Но этот пригород на противоположном берегу Золотого Рога, а паромы ходят часто.

А что до третьего, он старался держаться незаметно, не быть ни подозрительно активным, ни подозрительно скрытным. Он принял новый псевдоним — Джон Андерсон, приучил Ксению пользоваться им и не распространяться о своем происхождении. К счастью, знакомые католики ею не интересовались, только слегка удивлялись тому, что сэр Джон так повредил себе, женившись на еретичке гречанке. Если она ему нужна, мог бы взять в наложницы.

— Рассказал ли ты Ксении правду? — спросил я.

— Нет. — Он свел брови. — Конечно, мне было больно иметь от нее тайны и лгать ей. Но даже если бы она могла понять, для нее было бы опасно знать… Она всегда была такой открытой. Ей и так трудно было придерживаться обмана, который я ей навязал. Я ей говорил, что новая личина нужна мне для работы. Она приняла это и никогда не расспрашивала меня о моих делах, как только поняла, что когда я с ней, я не хочу о них говорить. И это было правдой.

— Но как ты объяснил ей ее спасение?

— Я сказал, что молился своему покровителю святому, который, очевидно, и ответил таким поразительным образом. Ее воспоминания об этом эпизоде были туманными из-за ужаса и изумления; она без усилий поверила мне. — Он сморщился. — Мне было больно видеть, как она зажигает свечи и молится, чтобы бог послал ей ребенка. Я знал, что у нас не может быть детей.

— Гм, кстати о религии. Перешла ли она в католичество, или ты сделал вид, что переходишь в православие?

— Нет. Я не просил ее менять веру. Не было души, менее лицемерной, чем Ксения. Для меня, конечно, все это не имело значения, но мне нужно было выглядеть респектабельным в глазах итальянцев, норманнов и французов; иначе мы просто не смогли бы здесь жить. Нет, мы нашли православного священника, который совершил обряд венчания, и католического епископа, который за… гм… некую мзду отпустил мне грехи. Ксении было все равно. У нее были свои принципы, но она была терпима и не думала, что мне предначертано гореть в аду, тем более что святой уже однажды помог мне. К тому же она была безумно счастлива. — Он улыбнулся. — Я тоже — вначале и большую часть времени потом.

Дом у них был скромный, но постепенно она обставила его и украсила со вкусом, который унаследовала от отца. С крыши открывался вид на многолюдную Перу и на корабли в Золотом Роге, а дальше вставали стены, башни и купола Константинополя, казавшиеся на таком расстоянии почти нетронутыми. В другую сторону виднелась местность, куда Ксения любила отправляться на прогулки.

У них в доме было три слуги. Совсем не много для того времени, когда работы было очень много, а нанять людей было очень просто. У Хейвига в услужении был герум — каппадокиец с лицом мошенника. Он был женат на кухарке, которая работала у них на кухне. Ксения с удовольствием возилась с их детьми, баловала их. Она ухаживала за садом, который вскоре стал настоящим уголком рая. Остальное время она занималась шитьем, проявляя при этом настоящий талант, читала книги, которые ей приносил Хейвиг.