Я иду искать (СИ) - Гранд Алекса

Чужая жена. Ее бывший. Его новая невеста. Нелепое бракованное априори трио.

Глава 28

Время не лечит, нет, хочет убить.

Убить, что любил я, однажды меня.

Такая же как все, но лучше других.

Тебя разорвал идеальный твой мир.

Твой взгляд меня губит, без него мне не жить.

Игнат

Солнце раскаленное шпарит. Капельки пота стекают по спине, пропитывая футболку. Весь мир, за исключением нашего искалеченного дуэта, просто перестает существовать. Не въезжают во двор кареты скорой помощи, не фланируют утомленные жарой люди, звуки растворяются в окружающем нас плотном мареве.

И я застываю в этом моменте, упиваясь Лилиным сбитым дыханием. Любуюсь подрагивающими ресницами. Снова носом трусь о ее щеку, как самое настоящее животное, остро реагирующее на запах своей самки. А еще отчаянно боюсь разорвать то призрачное хрупкое нечто, что связывает нас невидимыми нитями. Приклеивает друг к другу, пришивает, спаивает.

Руки сами тянутся к тонким запястьям. Сковывают, ласкают, клеймят. Тело не слушается команд воспаленного мозга. Живет собственной жизнью.

— Какая же ты невероятная…

Позабыв обо всем на свете, произношу Лиле глаза в глаза и безумно хочу перенестись с ней на необитаемый остров. Где будет маленькое одинокое бунгало из тростника с большой вечно разворошенной кроватью, радующий душу бирюзовый океан, груда тропических фруктов и никого, кто потревожит наше уединение.

— Хватит, Игнат… Иди… Тебе пора…

Не отстраняясь, прерывисто цедит Аристова, а у меня крышу рвет, от того, какая она сейчас податливая, гибкая, мягкая. Как виноградная лоза, обвивающая своими ветвями стальной прут.

— Ну же, иди. Тебя невеста ждет.

Протискивающиеся в затуманенное сознание слова с привкусом безысходности, отрезвляют, но не слишком. Возвращают в реальность медленно, со скрипом. Натужно отцепляют мои пальцы от трясущейся, как в лихорадке, Лили, постепенно увеличивают разделяющие нас расстояние, заставляют шестеренки в мозгу крутиться.

Чему меня научило наше с Аристовой расставание — так это ответственности. А Вика сейчас — это ответственность. Пусть неприятная, неугодная, нежелательная, но все же ответственность.

Замуровав глубоко внутри разбушевавшийся шторм, я запираю на ключ все эмоции и на автомате двигаюсь к крыльцу приемного покоя, куда выскочила Левина и теперь буравит меня колючим раздосадованным взглядом. Ветер растрепывает ее короткие волнистые волосы, взметает подол лавандового платья и облизывает стройные ноги, только меня эта картина не торкает.

Не откликается.

— Игнат…

— Зачем ты за мной потащилась?

Злясь больше на себя, я грубо пресекаю возможный скандал и резким рывком распахиваю перед мгновенно побледневшей девчонкой дверь. Уговариваю себя быть лояльней, ведь Вика не виновата в том, что у меня к Аристовой еще не остыло-не отболело, ищу резервы, чтобы подбодрить пока еще свою невесту, и с треском проваливаю возложенную на меня внезапно проснувшейся совестью миссию.

Как ни стараюсь, не могу подобрать ни одной мало-мальски нормальной фразы, поэтому просто замолкаю, приближаясь к стойке администратора.

— В вашей карте отмечены кабинеты. После триста двадцатого — к лечащему врачу.

Передав Левиной медицинскую карточку, голубоглазая медсестра начинает заниматься следующим пациентом, я же без особого энтузиазма плетусь сначала на шестой, потом на третий, а затем снова на шестой этаж. Покорно держу Викину сумочку, по ее просьбе передаю то влажные салфетки, то бутылку с водой, то пузырек с какими-то ампулами, и пропускаю мимо ушей большую часть ее болтовни.

— А я контрольную пересдала на «отлично». И зачет автоматом получила. Представляешь?

— А еще с Ингой помирилась и договорилась, как выздоровею, записаться с ней на аквааэробику.

— А еще придется искать нового инструктора по пилатесу. Евгения скоро уходит в декрет. Ей двадцать восемь, так тяжело протекает первая беременность. Говорят, в девятнадцать-двадцать намного проще рожать…

Поток совершенно ненужной информации, засоряющей и без того гудящую башку, обрушивается на меня безжалостным бескомпромиссным тайфуном и все-таки смывает наносной слой спокойствия и самообладания. Так что я оглашаю пустынный больничный коридор гремящим ревом-криком.

— Вика-а-а!

— Извини. Мы просто так давно с тобой не общались. Я соскучилась.

Опустив подбородок, робко бормочет Левина и, закусив нижнюю губу, ныряет в кабинет лечащего врача. Пропадает там не меньше получаса и возвращается с новостью о необходимости госпитализации.

— Окей. Что привезти?

Я все еще экономлю ресурсы. Не растрачиваю себя ни на длинные отступления, ни на выяснение обстоятельств у вынесшего вердикт доктора, уповая на квалификацию последнего. Успешно пропускаю несколько лишних стадий и сразу перехожу к принятию.

Как гласит закон Паретто, восемьдесят процентов вложений мы тратим практически впустую, получая в качестве профита жалкие крохи. Двадцать. Пятнадцать. Десять процентов. А вот если правильно расставить приоритеты, вполне можно изменить этот нелепый крен в свою пользу.

— Одежду какую-нибудь в палату, тапочки. Зубную щетку, пасту, полотенце. Что-то из посуды и, наверное, все.

Сминая подол платья, Вика перечисляет стандартный, в общем-то, список и всем своим видом вызывает добрую жалость у выруливающей из-за угла пожилой пары. По крайней мере, холеная женщина с проседью в уложенных в аккуратную ракушку волосах мягко похлопывает Левину по плечу, а молодящийся сухопарый мужчина ободряюще ей подмигивает.

Я же не могу выбить из себя ровным счетом ничего. Как будто имевшееся и без того в малых количествах сострадание полностью вытекло из моего организма и испарилось, как капли влаги в знойной пустыне. Сердце закостенело и начало стучать через раз, присущие нормальному человеку повадки атрофировались.

— Хорошо. Тебя проводить?

— Не нужно. Мне еще назначение забрать.

Выпустив ткань из трясущихся пальцев, кротко произносит Вика и делает шаг вперед, привставая на цыпочки. Мажет ладонью по шее, испускает едва слышный вздох и машинально облизывает тронутые бежевым блеском губы, напрашиваясь на законную ласку.

Изящная. Грациозная. Трогательная. С бриллиантами-бусинами слез на длинных пушистых ресницах. С аристократической осанкой. С высоко вздымающейся грудью. Она идеальная и вместе с тем до такой критической отметки не «своя», что тошно.

За всеми этими передрягами с Лилей, за терками с Бекетом я прозевал тот момент, когда между нами с Левиной разверзлась гигантская ледяная пропасть, выросла бетонная стена размером с двадцатиэтажный дом, выстроились незримые барьеры, которые я банально не хочу преодолевать.

Не готов ради затаившей дыхание отличницы-красавицы-комсомолки расшибаться в лепешку, доставать звезду с неба, покорять Эверест. Да какой там Эверест… Я-то и поцеловать ее не могу после того, как совсем недавно притискивал раскрасневшуюся Лилю к раскаленной бочине автомобиля.

— Я организую курьера. Доставит все в течение часа.

Заключив с собой сделку, я еле уловимо касаюсь Викиной щеки своей щекой и мгновенно отступаю на пару шагов назад. Что-то сумбурное ей выдаю и поспешно сваливаю из больничного крыла, навевающего тоску и уныние.

Балансируя между сформировавшимися и въевшимися в подкорку принципами и растущей потребностью, выламывающей к хренам все цивилизованное, витаю мыслями где-то у дома Аристовой. Рубашку с нее сдергиваю или что там на ней будет надето, в рот ее приоткрытый впиваюсь, колено между бедер протаскиваю. Стираю чужие прикосновения с ее белоснежной кожи, запахом своим помечаю, отвоевываю не принадлежащую мне территорию.