История Спарты (период архаики и классики) - Печатнова Лариса

По мнению некоторых исследователей, члены союза были принципиально во всех отношениях независимы[006_72]. В качестве доказательства их независимости В. Шван, автор статьи "Симмахия" в "Реальной энциклопедии", ссылается на то, что некоторые из спартанских союзников, например, Элида сами имели подчиненные им общины.

Отчасти это верно. Принадлежность к Пелопоннесскому союзу не означала для его членов отказа от самостоятельной политики. Спарта не могла даже воздействовать на соседнюю Тегею, которая стала прибежищем для спартанских изгнанников. Там, например, в течение многих лет скрывались спартанские цари Леотихид и Павсаний, приговоренные у себя дома к смертной казни (Paus. III, 7, 9 (Леотихид); Xen. Hell. III, 5, 25-6; Diod. XIV, 89, 1; Plut. Lys. 28-29 (Павсаний)).

Но вряд ли можно говорить о полной независимости государств, входящих в состав Пелопоннесской лиги. Акценты скорее надо расставить иначе: спартанская гегемония не была безграничной, потому что ей противостояла автономия[006_73] союзников[006_74].

У Фукидида (V, 77,5-6) в договоре между Спартой и Аргосом, который, бесспорно, является подлинным документом[006_75], прокламировалась общая идея, лежащая в основе отношений между Спартой и ее союзниками: "Города же в Пелопоннесе, большие и малые, должны быть все независимы, по обычаям предков (ta;" de; povlia" ta;" ejn Peloponnavsw/ kai; mikra;" kai; megavla" aujtonovmou" eimen pavsa" katta; pavtria). Если какой-нибудь город вне Пелопоннеса пойдет со злым умыслом на пелопоннесскую землю, то обе стороны должны, договорившись, принять те меры, чтобы отразить врага, какие признают наиболее справедливыми пелопоннесцы".

Данная прокламация в целом совпадала с реальностью. До 404 г. степень независимости союзников от Спарты была весьма высокой и распространялась в том числе и на внешнюю политику. У Спарты было не много возможностей заставить своих союзников выполнять их союзные обязательства, если они того не желали. Так, в 428 г., несмотря на предписание спартанцев явиться на сборный пункт на Истме для вторжения в Аттику, союзники собирались медленно. Ибо они, как сообщает Фукидид, "были заняты сбором урожая и не проявляли желания воевать" (III, 15, 2).

Лишенная каких-либо значительных государственных средств, не имеющая флота и испытывающая большой недостаток в людских ресурсах, Спарта в большой степени зависела от доброй воли своих пелопоннесских союзников. Мы не знаем примеров того, чтобы Спарта насильно их заставляла принимать участие в военных кампаниях. В обращении со своими союзниками Спарта могла только просить, но не приказывать (случайно или нет, но Фукидид, говоря о сборе союзников, нигде не употребляет глаголов, бесспорно означающих приказ). Правда, степень независимости членов Пелопоннесского союза от Спарты была неодинаковой до и после Пелопоннесской войны. Превратившись в имперское государство, Спарта изменила свое отношение и к прежним союзникам.

Автономия городов, входивших в Пелопонесскую лигу, обнаруживается главным образом в том, что они, как это следует из источников, могли вполне самостоятельно вести войны с любыми государствами, включая членов союза (Thuc. I, 103; IV, 134; VI, 88). Так, например, в 423 г. имел место вооруженный конфликт между двумя крупнейшими общинами Аркадии Тегеей и Мантинеей, причем у обоих государств были собственные союзники. Спарта осталась в стороне от этого локального конфликта и никак на него не прореагировала (Thuc. IV, 134).

Фукидид, характеризуя тип отношений между Спартой и ее союзниками до Пелопоннесской войны, среди прочего обращает внимание и на то, что "стоя во главе союзников, лакедемоняне не заставляли их платить подати, но заботились лишь о том, чтобы у тех была всегда выгодная для лакедемонян олигархическая форма правления" (Thuc. I, 19). У современников сложилось стереотипное представление о Спарте как о государстве, которое насаждало в союзных городах олигархическую форму правления. В принципе это верно. Но кроме прокламации своих политических пристрастий нет ни одного факта военного вмешательства Спарты во внутренние конфликты союзных полисов с момента создания союза и вплоть до начала Пелопоннесской войны. И наоборот, есть факты, свидетельствующие о противоположном. Ради сохранения хороших отношений с союзниками спартанцы - вопреки своим принципам (Thuc. I, 19; 76, 1; V, 81, 2) - иногда закрывали глаза даже на то, что в некоторых союзных общинах к власти пришли демократы. К примеру, они не предприняли никаких усилий по уничтожению демократических режимов в Элиде и Мантинее, установившихся там в первые десятилетия V в. (для Элиды - Arist. fr. 492 Rose3; Diod. XI, 54, 1; для Мантинеи - Arist. Pol. VI, 2, 2, 1318 b).

Правда, здесь нужно учитывать следующий момент: большинство полисов, входящих в Пелопоннесский союз, имели олигархическую форму правления. Демократии же, против которых спартанцы не возражали (в Элиде и Мантинее), скорее были таковыми только по названию и имели мало общего с радикальной афинской демократией. В свое время Полибий, хваля устройство Ахейского союза, назовет такую демократию "истинной" (dhmokrativa ajlhqinhv), что в его устах означало, конечно, умеренную демократию (II, 38, 6)[006_76].

Однако Спарта все же пыталась бороться с анархией союзников, в том числе и с помощью норм международного права. Так, в 418 г. при заключении мирного договора с Аргосом она включила в него пункт, согласно которому свои взаимные распри члены Пелопоннесского союза должны решать мирным путем, приглашая в качестве третейских судей города, не замешанные в их споре (Thuc. V, 79, 4). Включение подобного пункта в договор с Аргосом - свидетельство сознательных усилий Спарты, направленных на создание правовой базы, регулирующей поведение союзников между собой. Спарта не имела права приказывать что-либо своим союзникам, но она могла воздействовать на их религиозные чувства и правовое сознание, ссылаясь на общие для греков международные обычая и заветы отцов. Себя она, разумеется, мыслила в качестве высшего арбитра в подобных спорах. И действительно, при разборе тяжб между союзниками верховное право суда принадлежало Спарте (Thuc. V, 31, 2-3).

Уже в ходе Пелопоннесской войны Спарта начала вмешиваться во внутренние дела своих союзников и насильственным путем устанавливать там олигархии. Так, рассказывая о событиях 417 г., Фукидид сообщает следующее: "Сначала лакедемоняне одни пришли в Cикион и установили там еще более удобное для них олигархическое правление, а потом оба союзника вместе покончили с демократией и в самом Аргосе, заменив ее дружественной лакедемонянам олигархией" (V, 81, 2). Насильственное установление в Сикионе олигархического правления - первый случай откровенного вмешательства Спарты во внутренние дела союзных полисов.

Следует, однако, заметить, что Пелопоннесская война, по многим параметрам оказавшаяся поворотным пунктом для всех греков, явилась своеобразным водоразделом и в отношении Спарты к своим союзникам. Уже в ходе войны Спарта постепенно усиливала давление на последних, а по окончании Пелопоннесской войны это давление только усилилось. Спарта, почувствовав себя империей, пыталась обращаться со своими союзниками как с подданными и с позиции силы диктовать им новые правила игры (например, расправа с Флиунтом в 379 г. - Xen. Hell. V, 3, 25). В 378 г. спартанцы решительно вмешались в войну между двумя маленькими аркадскими городами Орхоменом и Клитором: спартанский царь Агесилай просто увел наемников из-под Клитора и приказал орхоменянам воздержаться от войны, пока продолжается его собственная военная кампания (Xen. Hell. V, 4, 36-37).