Ластики - Ален Роб-Грийе

А теперь еще Дюпон решил укрыться у него, как будто он единственный хирург в этом городе! Именно у него, «врача мафии»! Это определение, хоть и не очень-то подходящее в данном случае, вполне соответствует самоощущению, которое не покидает его после той, единственной встречи: он чувствует себя связанным. И поскольку он ни за что не станет использовать имеющуюся у него информацию против них, то его положение представляется ему однозначно: он у них в руках, в полной их власти. Малейший промах – и они избавятся от человека, который стал им не нужен. Например, если бы они вдруг узнали, что их последняя жертва со вчерашнего вечера скрывается у него в клинике…

Почему этот Уоллес не идет? Жюар начинает терять терпение. Не он добивался этой встречи; он только назначил место – здесь, на вокзале, – чтобы увести специального агента подальше от клиники. Слишком много народу крутится вокруг мнимого покойника.

Иногда маленький доктор даже удивляется, что катастрофа до сих пор не разразилась. Дюпона уже часов двадцать как не должно было быть в живых; а сам Жюар, предоставивший ему убежище… С другой стороны, он не мог обмануть доверие профессора и отдать его в руки врагов. Кстати, как бы доктор нашел их? Вот этим предлогом он и воспользуется, скажет еще, будто не разобрался, откуда был сделан выстрел, скажет, что… Но к чему все это? Тот тип не привык раздумывать, решая участь своих людей. С самого начала Жюар подсознательно понял, что подписал себе приговор, согласившись помочь профессору, – если бы еще от этой помощи был толк, но ведь того типа так легко не проведешь.

Однако сегодняшний день пока идет как обычно. Ничто не нарушает ровного течения времени. Дюпон спокойно ждет машины, которую обещал прислать за ним министр. По мере того как приближается час отъезда, к маленькому доктору постепенно возвращается самообладание.

Но теперь он боится, что этот некстати явившийся Уоллес в последний момент все испортит; непонятно, почему специальный агент опаздывает, ведь полчаса назад он так настаивал на этой встрече. У Жюара есть повод уйти, тем более что его профессиональные обязанности не позволяют ему торчать здесь до вечера, но он не решается: полицейский может явиться с минуты на минуту. И если у него сорвется встреча здесь, он пойдет на Коринфскую улицу, а этого нельзя допустить ни в коем случае.

Маленький доктор опять расхаживает между буфетом и телефонными кабинами: пять шагов туда, пять шагов обратно. Он не знает, на что решиться… Надо сделать паузу. Он смотрит на свои часы – хотя двадцать секунд назад проверял время по вокзальным часам. Он назначает себе предельный срок ожидания опять и опять – и вновь остается на месте.

Слева от часов красными буквами полуметровой высоты написано: «Не загораживайте выход».

А справа синими буквами по желтому фону – реклама газеты: «Уезжая, возьмите с собой "Время"».

Жюару вдруг приходит в голову, что его надули; это настолько очевидно, что вызывает почти физическое ощущение, вроде того, которое испытываешь, шагнув мимо ступеньки и теряя равновесие.

Уоллесу незачем торопиться на эту дурацкую встречу: его интересует клиника! Сейчас он там, перерывает все сверху донизу; он предъявил ордер на обыск, и никто не может ему помешать. Выбрав такое необычное место для встречи – зал ожидания на вокзале, – Жюар только усилил подозрения специального агента и разжег его любопытство.

Может быть, еще не поздно принять меры, чтобы Дюпона не обнаружили. Нельзя терять ни минуты. Проходя через зал, он прикидывает, как бы ему все уладить, но тут у него возникает новая страшная мысль: этот Уоллес – на самом деле никакой не полицейский, он ищет профессора, чтобы убить…

Маленький доктор останавливается: это надо обдумать.

Он стоит перед газетным киоском и делает вид, будто рассматривает витрину. Уезжая, возьмите с собой «Время». Он входит, якобы затем, чтобы купить вечернюю газету.

Человек, склонившийся над прилавком, выпрямляется и делает шаг назад, чтобы дать ему пройти – в киоске очень тесно.

– Ах, это вы, доктор, – восклицает он, – а я вас искал.

И доктор Жюар в третий раз рассказывает о грабителе, прокравшемся в кабинет, о револьверном выстреле, о «легком ранении» и смерти на операционном столе. Он уже выучил эту историю наизусть и чувствует, что сейчас излагает ее гораздо непринужденнее, чем утром, у комиссара; а когда ему задают какой-нибудь дополнительный вопрос, он, ничуть не смущаясь, приводит требуемую подробность, даже если приходится выдумывать ее на ходу. В его мозгу этот вымысел постепенно обрел такую силу, что стал автоматически диктовать ему правильные ответы, сам из себя порождать уточнения и сомнения; так действовала бы в подобных обстоятельствах правда. Иногда Жюар почти готов поверить в легенду.

Но его собеседник и не стремится усложнить ему задачу. По тому, как он ведет разговор, ясно, что он уже свыкся с этой версией и не собирается ее оспаривать.

– Можно ли хотя бы приблизительно определить, с какого расстояния был сделан выстрел?

– Примерно с пяти-шести метров; трудно сказать точнее.

– Пуля поразила его спереди?

– Да, спереди, ее всадили между четвертым и пятым ребрами. Меткий выстрел, если учесть, что убийца стрелял на бегу.

– Другой раны ведь не было?

– Нет, только эта.

Разговор течет плавно – настолько плавно, что это даже настораживает, напоминает чересчур искусно замаскированную ловушку. Жюар задумывается: а вдруг Уоллес на самом деле знает больше, чем говорит?

Да что там: специальному агенту наверняка известно все. Не стал бы он приезжать из столицы ради простого ограбления. Что же в таком случае ему нужно от доктора? Доктор осторожно задает несколько наводящих вопросов, пытаясь выяснить, стоит ли продолжать эту комедию; но Уоллес не переступает рамки уже установившихся между ними отношений, – то ли ему так спокойнее, то ли он не понял сигналов, которые посылает ему доктор, то ли по каким-то другим причинам.

Маленькому доктору прежде всего хотелось бы знать, в какой мере он может надеяться на помощь полиции. Несмотря на недоразумение, лежащее в основе их беседы, Уоллес ему симпатичен; но вряд ли этот агент в силах защитить его от столь могущественной организации. Он даже не носит форму. А что касается более авторитетных с виду полицейских из генерального комиссариата, то Жюар слишком тесно общается с ними, чтобы не понимать, на что они способны и чего от них следует ожидать.

Уоллес внушает ему относительное доверие, и все же он начеку: так называемый «специальный агент» вполне может быть на жалованье у того типа.

С другой стороны, он может быть и абсолютно искренним – то есть действительно не знать, что произошло на самом деле.

Жюар возвращается в клинику. Он не смог вытянуть из Уоллеса ни полезных сведений, ни обещаний. Все меньше и меньше надежды на то, что представители власти защитят его, если дело примет скверный оборот. Зато они охотно осудят его как соучастника.

С какой стороны на него ни взглянешь, все равно он виновен. В любом случае ему видится мрачный исход.

На фоне всех этих опасностей специальный агент, вначале вызвавший у него волну новых страхов, по зрелом размышлении представляется ему существом почти безобидным, а может быть, и спасителем. Жюар даже ругает себя за недоверчивость: наверное, надо было все же сказать правду – правду, суть которой, очевидно, неизвестна Уоллесу.

Но тут маленький доктор вспоминает, что он сказал Уоллесу перед тем, как расстаться: «Иногда бывает, что убийцу упорно ищут…» Он сразу же пожалел об этих словах, которые слишком ясно – более ясно, чем ему бы хотелось, – указывали на сложившуюся ситуацию. Теперь он рад, что произнес их. Он дал Уоллесу ключ к загадке: если тот как следует подумает и сумеет сделать выводы, то окажется на верном пути. Впрочем, как показалось Жюару, полицейский не проявил особого внимания к этим его словам.

Вернувшись на Коринфскую улицу, доктор входит в маленькую белую палату, к Даниэлю Дюпону. Входит без стука, как принято в клинике. Профессор, стоящий спиной к двери, вздрагивает.

– Вы меня напугали.

– Извините, – говорит Жюар, – зашел как к себе домой. И о чем я только думаю.

По-видимому, Дюпон расхаживал взад-вперед между кроватью и окном. Лицо у него расстроенное.

– С рукой все в порядке? – спрашивает Жюар.

– Да, да. В полном порядке.

– Температура поднялась?

– Нет, нет. Со мной все в порядке.

– Вы бы поменьше двигались.

Дюпон не отвечает. Он думает о чем-то другом. Идет к окну, отодвигает одну из занавесок – всего на несколько сантиметров, – чтобы можно было видеть улицу, но самому оставаться невидимым.

– Марша все еще не вернулся, – говорит он.