Теория бобра - Антти Туомайнен

Оба не сводят с меня глаз.

— Хочу обратить ваше внимание на истоки рассматриваемого нами вопроса, — продолжаю я, стараясь произносить каждое слово размеренно и отчетливо. — Принцип достаточного основания позволяет утверждать, что для каждого события икс — кстати, подчеркну, что буква может быть любая… Так вот. Если, предположим, происходит событие икс, то для этого должно иметься достаточное основание. Подход, который предложил Лейбниц, помогает вернуться к истокам, к базовым факторам, то есть к тому, что послужило отправной точкой нашего рассуждения и…

— Короче, слушай сюда, гребаный Лейбниц-Хрейбниц — перебивает меня Салми, и в его голосе снова слышится угроза, но, возможно, и легкое разочарование. — Мы все это и без тебя знаем. Ты сечешь в арифметике, а еще умеешь запудривать мозги. Звездобол, короче. Только осталось тебе недолго.

— Очень, очень недолго тебе звездоболить, — кивает Ластумяки.

— Когда мы придем в следующий раз, — продолжает Салми, — будет уже не до болтовни. То есть мы вообще разговаривать не станем. Тогда ты будешь соловьем заливаться. Когда во всем сознаешься.

Ластумяки явно одолевают сомнения, но потом он все-таки выдает:

— И никто не станет слушать твою мутоту про иксы и игреки.

Они остаются на месте еще какое-то время, затем с подчеркнутой медлительностью отходят на несколько шагов, по-прежнему пристально глядя на меня. Наконец поворачиваются и почти шаг в шаг направляются к дверям. Я нажимаю кнопку на стене, двери открываются и плавно закрываются за ними.

11

Мне надо спешить.

В этом почти не приходится сомневаться. Я иду из вестибюля в свой кабинет, сажусь в кресло и открываю компьютер. Начинаю составлять письмо — я планировал заняться этим еще до неожиданного визита Ластумяки и Салми. Однако шестнадцать минут спустя прерываюсь, встаю со стула, делаю несколько шагов к окну и выглядываю наружу.

День еще не наступил. Самое темное время года... Парковка пуста. На снегу видны следы «БМВ» — молодые полицейские покружили и погоняли тут на славу, оставив начертанные колесами круги и другие следы, словно гигантские письмена, которые последующие поколения смогут интерпретировать, как им заблагорассудится.

Я, разумеется, не очень хорошо знаю Осмалу, не говоря уж о том, что у нас никогда не было близких отношений, но заранее буквально слышу его голос, когда он, получив по электронной почте письмо, которое я только что сочинил, явится ко мне. «Интересно», — скажет он и замолчит. Затем по кабинету процокают его микроскопические туфли, и снова воцарится тишина. Мое письмо не приблизит арест Нико Орла. Потому что все, о чем я написал в этом письме, — все это не только логично, но и безупречно укладывается в общую картину, а вдобавок опирается на очевидные факты и серьезные расчеты — и, к сожалению, не доказывает моей невиновности. А главная моя проблема заключается в том, что я не могу рассказать обо всем откровенно.

«Итак, вы говорите, колун для льда, фаллоимитатор и безголовый водитель на снегоходе. Всему этому, вы полагаете, есть вполне разумное объяснение…»

Нет.

Еще с минуту я таращусь на парковку, потом возвращаюсь к письму.

Пытаюсь кое-что уточнить, добавить какие-то пояснения, но по прошествии семи минут все-таки сдаюсь. Мне ясно, что придется сделать то, чего очень не хочется делать, — снова навестить Нико Орла. Я должен раздобыть нечто убедительное, существенное, совершенно конкретное. Я вынужден подобраться к нему вплотную.

Причем — чего я не осознавал раньше — для этого мне вовсе не нужен сам Нико Орел.

Январским утром в среду в Лауттасаари тихо, холодно и, к счастью, пустынно — по крайней мере, на западной стороне полуострова и в его южной части Ваттуниеми, где преобладает жилая застройка. Я оставляю машину, не доехав до места, и остальную часть пути иду пешком.

Ветер дует с моря. Голые деревья, покрытая льдом земля. Никуда не деться от пронизывающего ветра; холод быстро проникает под куртку и пробирается под штанины. Солнце уже взошло, но осталось за облаками, как лампа, поставленная за ширмой. Все равно я должен постоянно щуриться. Я слышу свои шаги. Где-то вдалеке работает снегоуборочная машина, которая, должно быть, только что проехала здесь — по тротуару легко идти, сугробы по сторонам высокие, белые, из рыхлого, еще не слежавшегося снега. Эту часть пути можно считать приятной прогулкой. Дальше — неизвестность.

Я поправляю шарф, глубже натягиваю на голову шапку.

На самом деле мне не нравится, что приходится так много импровизировать. В большинстве видов человеческой деятельности спонтанность увеличивает риски и даже кратно их умножает. Страховая компания заинтересована в стабильности, предсказуемости. Наилучшие результаты достигаются при минимуме изменений в работе, а если что-то и менять, то только в том случае, когда вероятность успеха составляет сто процентов. Несмотря на все недавние события, я остаюсь в душе страховым математиком. Мне нравится стопроцентная уверенность, я не люблю…

Ловлю себя на том, что прибавляю шаг, и знаю почему. Вдалеке виднеется таунхаус, который по мере приближения все отчетливее проступает за черными стволами голых деревьев, и кажется, что дом движется. Конечно, он стоит на месте, это я перемещаюсь. Таунхаус — последний в этой части улицы, практически на берегу залива, хоть и отделен от кромки воды дорогой. Как я и предполагал, в это ветреное морозное утро дорога не выглядит особенно оживленной. Я подхожу к дому со стороны застроенной части улицы, готовый при необходимости быстро изменить и скорость, и направление движения. Однако на улице никого нет, да и около дома, стоящего по правой стороне, я не вижу никаких признаков жизни, поэтому дохожу до ворот, но следую мимо и одновременно смотрю на фасад таунхауса. Внедорожник Нико Орла одиноко стоит во дворе, других машин вроде бы нет. Быстрый вывод: жители Ваттуниеми в основной своей массе отправились на работу, а Нико Орел решил поспать подольше.

Это некстати…

Иду дальше и останавливаюсь только за торцевой стеной таунхауса. В ней нет окон, поэтому из дома меня никому не увидеть, даже если именно в этот момент кому-нибудь из жильцов приспичит выглянуть на улицу.

Не исключено, что мы стоим (возможно, впрочем, что Нико Орел занимается чем-то еще; он, как мне уже известно, большой затейник) в каких-нибудь пятнадцати метрах друг от друга — я на морозе, а он в помещении с центральным отоплением: двухэтажная квартира Нико Орла расположена в торце таунхауса со стороны улицы.

Первоначальный