Год - тринадцать месяцев - Вагаршак Мхитарян

— Эй, рыбаки! Ловите скорее на уху, а то уже есть хочется.

Все время отреченно молчавший Юрка вдруг захлопотал, забегал, достал из своих путевых снаряжений свертки и, расстелив газету на землю, разложил на ней буханку хлеба, шмат сала, две луковицы, три котлеты, кусок говядины из борща. При виде этих яств, незваные гости начали исполнять танец благодарения, принятый у племени «Ам-Ам». Валерка, оказавшись слабонервным рыбаком, воткнул в землю удилище и тоже прибежал требовать свое место за столом. Но стола еще не было, я разогнал всех на время, пока хозяева приготовят порционные блюда.

Наконец вся снедь беглецов была разделена на равные порции. Умывшись, мы уселись кружком и горячо принялись за еду.

— Вот она, райская жизнь! — сказал я, макая луковицу в соль. — И надолго вы ее затеяли? — вопрос был обращен к хозяевам.

— Я б так все время жил! — поторопился со своей мечтой Леня.

— Если б у тебя еще скатерть-самобранка была, — заметил Борис.

— А чего? При коммунизме так и будет! — не унимался Ленька. — Захотел — сел в машину и поехал рыбачить хоть на день, хоть на неделю.

— А работать кто за тебя будет? — хором удивились мы.

— Машина! — не задумываясь, отвечал новоявленный философ.

— Как же ты машину бросишь, когда попало? — спросил я. — Вон Сашка с Юркой парты свои бросили не вовремя, и то мы прибежали за ними… Кстати, что нам в школе сказать: вы их надолго покинули? — Снова обратился я к хозяевам стола, возвращая разговор в старое русло.

Неожиданно Юрка вскочил и, отвернувшись, шмыгнул носом.

— А чего ж! Сразу из класса выгнали! Что я, хуже всех?!

— Хорошенькое «сразу». Целый год терпели твои штучки, — уточнил я.

— Григорий Иванович, попросите Василия Степановича, чтобы он Юрку назад перевел, — сказал Валерка.

— Ничего я не буду просить, — отрезал я, видя, что к Валерке готовы присоединиться и все остальные. — С нами Юрке все трын-трава, а там он пока один. Никто ему не будет мешать думать над своим житьем-бытьем. А думать дело полезное, по себе знаю. Со мной случай был почище, чем у Юрки. Могу рассказать.

Ребята сели теснее.

— Меня ведь тоже, как и вас, аист принес в клюве. Родители обыскали — никакого учительского диплома не нашли. Только соска во рту. Потом ел манную кашу. Потом пошел в школу, грыз гранит науки. Все было, как у вас, пока не началась война. Тут жизнь побежала бегом. Тяжелая была жизнь, особенно когда немцы город заняли. Но мы не унывали. Нас во дворе было трое друзей. У одного дед был фотограф. Он где-то доставал сводки нашего радио, печатал их, а мы расклеивали по городу.

— Вот интересно было! Скажи, ребята! — вырвалось у Сашки Кобзаря.

— Очень интересно, — горько сказал я, — особенно как мы первый раз увидели на углу, против аптеки, повешенного с дощечкой на шее: «Партизан»…

Когда фрицы драпанули из города, все мальчишки вышли на улицы и помогали нашим солдатам пленных ловить. Мы тоже двоих поймали, только не немцев, а румын, в подвале под типографией. Они, наверное, сами спрятались, хотели в плен сдаться. Мы как увидели их, так сразу душа в пятки убежала. А они руки подняли и кричат: «Гитлер капут! Гитлер капут!» Мы их забрали и повели через весь город в комендатуру. Там у нас винтовки отобрали, а пистолет я спрятал, думал, еще пригодится.

Потом мы пошли в школу. Все стало налаживаться. Только я никак не мог забыть про пистолет. Он у меня в сарае был спрятан. Совесть мучала. Война идет, а пистолет лежит без пользы. Надумал я его сдать. Взял с собой в школу, чтоб после уроков отнести куда надо. Терпел, терпел, а на последнем уроке вытащил и показал ребятам. Стали ко мне подсаживаться. Все лезут, каждый хочет в руках подержать. Тут я вскочил, на них пистолет и кричу:

— Расходись, стрелять буду!

Учительница за сердце схватилась.

Меня из школы выгнали… А потом я получил от отца с фронта письмо. «Самое главное, закаляй силу воли, — писал отец. — Человек без силы воли все равно что патрон без пороха или винтовка без боевой пружины. Немного мы навоевали бы таким оружием».

Тогда я только задумался и понял, что отец прав. У меня не было силы воли. Был я вроде Юрки: что левая нога захотела, то и делал. Взять хотя бы случай с пистолетом. Нужно мне было пугать старую учительницу? К ней потом «Скорая помощь» приезжала — так с ней плохо было.

В общем что вам долго говорить. Решил я закалять свою силу воли. Сел на последнюю парту один и начал себе разные задания задавать.

Первое упражнение называлось «гвоздь». Торчал на доске гвоздь, на который карту вешали. Был он загнут кверху и чуть виднелся на стене. И вот сяду я как-нибудь неудобно и сижу весь урок, смотрю на тот гвоздь, не шелохнувшись. Все болит, уже и гвоздя не вижу, круги перед глазами, а я терплю.

— А если вызовут, что тогда? — спросил Ленька.

На него зашикали: не перебивай!

— Не волнуйся, у меня было все предусмотрено, — продолжал я вспоминать. — Надо мне снять задание, я незаметно нажму на кончик носа — и все, вольно, значит. Могу идти к доске или отдохнуть минутку. А потом снова нажму — включено.

Ребята рассмеялись и тут же принялись включать силу воли себе и соседям. Близилась мала куча.

— Нажатием на кончик носа включить внимание! — скомандовал я.

Порядок воцарился в ту же секунду.

— Видите, — констатировал я, — действует без отказа. Я до сих пор пользуюсь этим способом и вам советую.

— А почему мы никогда не видели? — спросил, смеясь, Валерка.

— Ну как же, — возразил я, — разве вы не замечали, что когда я злюсь, сразу отхожу к окну? Там я потихоньку включаюсь и снова становлюсь нормальным.

Ребята согласились: действительно, окно — мое любимое место.

— Еще хорошая штука часы, — торопился я выжать все из случайной беседы. — Когда мать отдала мне отцовские карманные часы, сразу время прибавилось вдвое. Раньше, бывало, свистнет кто — выйдешь, и пошли тары-бары, хоть до вечера. Совсем другое дело с часами. Глянешь на них — время уроки делать. Привет, я пошел. Сначала ребята обижались и дразнили, потом привыкли. Зато в седьмом классе у меня не было троек, а в девятом выбрали членом комитета. Так я и дожил до того, что сам других учить стал. Вот какие дела… Заболтались мы тут, будет нам дома. Давайте, братцы, собираться.

Ребята нехотя начали одеваться. Тактичный народ, они ничего не напоминали беглецам об их участи, и те молча складывали свои вещи.

Домой мы вернулись с большим опозданием. Такое с нами и раньше случалось, поэтому никому особенно не влетело.

Юрка ходил в пятый «А», но душа его постоянно витала в нашем классе. Его место на первой парте оставалось пустым. По уговору ребят Оля никого не пересаживала туда. В «журнале дежурного» ребята с завидным упорством писали его фамилию в графе отсутствующих и рядом помечали «временно». На всех переменах Юрка околачивался около нашего класса и никак не мог привыкнуть к пятому «А».

— Разве это класс?! — повторял он в сердцах. — Маменькины сыночки. Карандаш попросишь поля отчертить, и то ехидничают: надо свой иметь!

Как-то Юрка заявился в школу, тяжело припадая на палку. Официальная версия гласила: подвернул ногу. Ребята, смеясь, просвещали меня:

— Вы думаете, чего Юрка хромает? Нога болит? Как бы не так! Это он силу воли закаляет. Такое задание себе дал: целую неделю хромать.

Дома

— Явился?

Мама произносит это слово с десятком оттенков в голосе. Чаще всего в нем слышится горечь. Горечь и радость вместе. Она обижается, что я подолгу задерживаюсь, и радуется окончанию своего одиночества. Ведь она совсем не выходит из дому. По воскресеньям я хожу на рынок и делаю запасы на неделю.

Я уже давно не пристаю к ней с вопросом «Как здоровье?». Возвращаясь с работы, я легко ориентируюсь в обстановке. Если вкусно пахнет из кухни, значит все в порядке, мама вставала, готовила. О том, что ей было плохо, скажут запахи лекарств. Во время приступа она сама делает себе уколы. Мама медик.

Все у нас в семье было ладно, пока не пришла война — время беспощадной амортизации сердец. Первый раз мать потеряла сознание прямо в операционной госпиталя. Дома она горевала, казалось, не столько из-за диагноза, сколько из-за потерянного обручального кольца, которое она во время работы хранила в кармане халата. «Больше мы не увидим отца», — твердила она суеверно.

И действительно, сбылось ее пророчество: мы получили извещение о гибели отца. Здоровье мамы ухудшалось. А два года назад она вовсе сдала. Врачи «Скорой помощи» знали наш адрес, как свой собственный. О работе уже не могло быть речи.

Последнюю неделю мама чувствовала себя сносно. Мы даже запланировали на воскресенье выход в город. С тех пор как я работаю, мама не упускала случая, чтобы не подразнить меня титулом главы семейства.