Рождение экзекутора - Марика Становой

— Ты послал меня… Не пришёл… Нарочно?!

Тяжело спрыгнула, неуклюже вставая босыми ногами на пружинящий, словно кожаный, пол, бросилась к Джи.

И тьма унесла её снова.

Кружится, кружится… Хлопьями вьюжится.Солнце закроется, мраком закружится.Вихрем непомнящим сердце простудится.Все перемелется, стерпится, слюбится.

Она резко вздернула неожиданно лошадиной головой, вскочила, но сразу же потеряла равновесие и, судорожно перебирая всеми четырьмя ногами, рухнула на бок, глухо стукнувшись клювом о камни. Удар густой волной сотряс тело, отразился в ребрах и вернулся, тысячей иголок пронзив голову. Крошка осталась лежать, часто и тяжело вздымая рыжие бока. Крупные жесткие перья, покрывавшие спереди ее грудь и шею, несколько раз встопорщились и опали. «Выкинул! Выбросил!» — билась и кружилась раскаленная мысль во все еще одурманенной голове. Она несколько раз моргнула и закрыла глаза, сканируя себя изнутри. Она — кварг! Нет, кваржа. Глубоко вдохнула и выдохнула, пытаясь успокоить дыхание и колотящееся сердце. Медленно села, вонзаясь в скудную землю раздвоенными копытцами и раздвигая камешки. Наконец поймала равновесие, широко расставив передние ноги, и бессознательно хлестнула конским хвостом. Раздраженно огляделась. Бледная трава вокруг торчащих камней, бесконечные холмы, распадающиеся языками осыпей, плотно затянутый облаками горизонт. Умирающий промозглый день. Пустоши. Проклятые, дурные, дикие пустоши! Зло наподдала передней ногой, отшвырнув мелкие камешки. Потом встала и с силой подгребла под себя чахлую траву, выпустив боковые когти и пропахав ими глубокие борозды. Растопыренные когти легко прошли сквозь тонкий слой почвы и омерзительно шкрябнули по скальной подложке.

Кваржа застонала и легла, плотно поджав под себя ноги и повернув голову за плечо. Могла бы — заплакала. Тело била крупная дрожь. Она никуда не пойдет. Она не будет просить. Она останется тут и просто умрет. Ее Бог выкинул ее. Она… Да она сама виновата. Кваржа сжалась, плотнее подворачивая голову и вжимая клюв в землю. Что ей теперь делать? Он не хочет её? Она его часть! Навсегда! Он всё равно всё видит. Или прочитает из её дневника. Всё, что она думает, всё, что она чувствует, постоянно и безостановочно пишется в систему. Крошка всхлипнула, но кваржиное горло издало какой-то дикий писклявый всхрап. Но он бросил ее! Оставил на Гайдере, и ее убили там! Мучили и убили! Она сошла с ума от боли и тоже хотела его убить. Его, своего Бога, Джи, свою любовь, свою жизнь. Отомстить! Он бросил ее там! Он бросил её здесь! Лучше бы убил! Она сама хотела его убить! Он бросил её! Он разрешил мучить её…

Спазм сотряс кваржиное тело, и звериное горло выдало человеческий стон.

Она уронила голову. Шаркающий звук костяного клюва, чиркнувшего по камням, электрическим разрядом отразился в шее и она вскочила. Потопталась, растерянно кружась, и пронзительно закричала, опуская голову к земле. Острый истошный крик ударом бича хлестнул по жесткой сухой траве, прокатился по покатым пригоркам и затих у ползущего к закату солнца. В полукилометре сорвалась в бег семья голенастых дикусов — птицы благоразумно бросились искать себе ночлег подальше от хищного кварга. Крошка ждала, вздрагивая от напряжения. Внутри горела злость, горечь обиды и желание сделать что-то страшное, непоправимое. Что-нибудь уничтожить, разбить! Разбиться самой, но где можно разбиться в почти ровной южной степи? Разорвать себя! Разорвать Джи! Нет, прижаться к нему, слиться с ним!

Но должен же здесь быть настоящий кварг. Крошка сканировала так далеко, как могла дотянуться. Найдет и убьет. Или он убьет её! А! Вот от гряды слева пришел ответный свист.

Крошка снова закричала и помчалась за садящимся солнцем на запад. Там, далеко-далеко начинается безжизненная пустыня. Она уйдет туда и умрет. Она бежала, не разбирая дороги, рвала мышцы с каждым прыжком, обдирала шкуру и теряла перья в зарослях колючек, надеялась сломать ноги в каменных грядах…

Убийца! Они все убийцы. Она тоже хотела его убить, и ужас бился вместе с пульсом. Она! Хотела убить своего Бога! Она! Новый вопль вырвался пронзительным свистом, и дикий кварг ответил, подтверждая вызов.

А Генри! Её нянька. Её стюард. Пришел за ней. Поздно. Но пришел! Пришел и убил!

Темно-красный зверь с черным клювом на конской голове плавной рысью вынесся на пригорок ей навстречу и встал, ритуально копая землю. Животное! Она — тоже животное! И, наплевав на звериные ритуалы, она врезалась и сшибла его грудью, кусая и выдирая перья из горла, пытаясь рассечь его ноги кинжалами когтей. Убить хотя бы вот эту тварь, так самоуверенно выскочившую ей навстречу.

Кварг ухватил ее за гребень шеи и швырнул с горки, выдергивая гриву и разрывая шкуру. Прыгнул следом, чтобы придавить и удержать передними ногами. Он был больше и сильнее, но она — злее и отчаяннее. Он дрался за свои земли, за охотничьи угодья. А она хотела убить или умереть сама. Она вырвала кусок мяса из его плеча и распорола ему бок. Самец обескуражено оттолкнул бешеную самку ударом крупа и попятился. Она поднялась на ноги и снова бросилась, но самец коротко зашипел, признавая поражение, и убежал. Она упала там, где остановилась. Догнать дикого кварга не было сил. Раны тупо ныли, но уже начали регенерировать. Регенерация… Она не сможет даже убить себя. Тут, на домашней планете, ей даже не нужен кристалл ловушки души. Даже если она умрет, если она убьет это тело, и оно не сможет больше удерживать душу, то система, оплетающая незримой сетью всю планету, всосет ее и Джи снова… Нет! Он выгнал ее в степь. Хорошо. Она останется тут. Она его крошка…

За сердцем поселился ядовитый спрут и медленно распускал и сжимал свои горькие щупальца, отравляя и мучая ее. Кварг не может даже плакать. Кварг может только жить.

Спишь словно каешься, плачешь и маешься.Где потеряешься там и останешься.Глазки как лужицы в небо глядящие,Не настоящие, не настоящие!

Дни темнели, ночи светлели и менялись беспросветной вереницей. А она брела не зная куда, бездумно переставляя ноги, и медленно тащилась кругами. Тянулась сканом по бесконечной степи. На западе жалкая жизнь полупустыни совершенно иссякала, задушенная безжизненным каменным плато, которое обрывалось в Небесный океан. Она чувствовала Императорскую базу где-то там, далеко справа, где цивилизация предусмотрительно обходила негостеприимные пустоши широкой дугой по плодородному северу. Но пустоши были огромны, и она подозревала, что даже на четырех ногах ей бы пришлось бежать на восток почти полгода, чтобы добраться до великих рек и людей. Но зачем ей люди? Она не часть человечества. Она — часть Императора, которого она хотела убить, который убил её…

Монотонное движение облегчало боль. Голову жгло, кислотой отчаяния разъедало изнутри. Казалось, что если она остановится, то голова взорвется или упадёт от невыносимой тяжести мыслей, раздумья раздавят её, сломают каждую кость.

«Без темноты нет света, без боли нет радости, без расставания нет встречи… Я глаза твои, я рука твоя, я живу тобой, ты живешь мной…» Молилась, чувствуя, как прилипая к словам, боль вытягивается наружу, вытекает, уменьшается, и идти становится легче.

Южнее от базы земля становилась жирнее, было больше травы и воды. Но нужны ли ей обильные едой и населенные земли? Пусть осенью кочевники и уходили на зимовку вместе с отарами пегих овец. Нет, ей не нужны люди: кочевники ловят и объезжают кваргов… Мысли в такт шагам медленно появлялись и исчезали, а она шла и шла, иногда останавливалась и без удивления замечала, что возвращается к базе. К Джи. Тогда она разворачивалась и какое-то время ровно бежала на юг, но потом забывалась в круговерти тоски и опять брела незнамо куда, пока не падала, загнав себя до изнеможения. Когда она чувствовала голод, то раскидывала скан и приводила к себе первое подходящее животное. Глотала, пока брюхо не раздувалось тяжестью, а потом спала и снова двигалась механической походкой забытой игрушки.

Шла, не думая, куда несут её ноги, запрещая себе приближаться к Джи и пытаясь оставаться примерно в одном широком секторе степи. Но на самом деле незаметно уходила по кривой спирали дальше на юго-восток. В краткие минуты прозрения, когда она, все-таки проголодавшись, искала добычу или, укладываясь в сон, выпадала в реальность, она нащупывала ставшим почти всеобъемлющим сканом ориентиры. Взлетала мыслью высоко в небо сама или смотрела глазами кружащегося под облаками равнинного орлика.

Крошка шла и вспоминала, пытаясь объяснить сама себе, пытаясь успокоиться. Уговаривая саму себя.