Мир человека в слове Древней Руси - Владимир Колесов

Слово завѣтъ из древнего славянского перевода в русском переводе заменяется словом уставъ (Евсеев, 1905, с. 96), но нередко древнерусские книжники, переписывая с оригиналов X в., воспроизводили и такую замену старого слова завѣтъ, которую предлагали болгарские редакторы оригиналов: за-логъ, зарокъ, законъ (Ягич, 1884, с. 51), иногда еще и съвѣтъ. Любопытно постоянное отталкивание от высокого слова завѣтъ, стремление приспособить бытовые свои слова для выражения понятий, связанных с законодательством, в том числе и с церковным. Даже приставку за- заменяют другой — приставкой у-, которая также имеет значение предела, границы, за которые не дозволено переходить; вместе с тем слово уставъ развивает и значение установления, закона, по-видимому, под влиянием книжных слов, которые соответствуют в переводах славянскому уставъ и более раннему завѣтъ. Интересно также постоянное кружение мысли вокруг корня -вѣт- (съвѣтъ), сосредоточение внимания на том, что надлежит по уговору (у-лож-ение, за-логъ). Ход новой мысли всегда ограничен хорошо известными корнями слов, и это известное неизбежно ограничивает возможности развития мысли. Движение мысли вперед затрудняется постоянной соотнесенностью с внешне сходными старыми представлениями, и выход возможен только один; сами слова постепенно утрачивают ясность внутренней формы, получают другое, новое значение, которое определяется в новых условиях уже не родовой их связью по общности происхождения, а системным отношением друг с другом по новой функции. Так постепенно организуется ряд, в котором кроме слов с корнем -вѣт- появляются слова с другими корнями (законъ, зарокъ, залогъ и др.), а это отчасти подтачивает прежнюю цельность словесного образа «речи, говорения» — изрекания истин, на которых строится закон. Важнее теперь оказывается то, что он установлен, есть и является общим для всех; то, что он высказан (устно), уже не столь важно. В новых обозначениях обращается внимание на следующий по важности признак — на определение границ дозволенного, края, рубежа, конца.

В таком случае, конечно, слова законъ, залогъ и уставъ важнее, чем завѣтъ, заповѣдь, зарокъ. Слово завѣтъ в древнерусских источниках встречается редко, но в одном употреблении становится сакрально важным: Ветхий завет и Новый завет. Иногда встречается это слово в житиях, однажды — в летописи: «Данилъ же и Василко створиста завѣтъ, положивъ имъ, река: — Не помогайте князю своему» (Ипат. лет., л. 268, 1245 г.). Завѣтъ означает здесь "запрет", в нем проглядывает тот самый смысл, что и в Библии: только то, что под запретом, что не рекомендуется делать. Отрицательность смысла, прямое принуждение, отсутствие внимания к положительной стороне закона — вот причины, по которым данное слово не закрепилось позже в русском языке. В известном уже в XV в. слове завещание сохранилось отмеченное значение корня. Словосочетание завещание завета, известное с этого времени, означает "заключение договора о чем-либо"; в XI—XII вв. бытует другое выражение — заповъди завѣта (Хрон. Георг. Амарт., с. 326)—в значении "статьи договора". Снова обнаруживаем стремление выделить слово завѣтъ из числа тех, которые обозначают закон. В XVII в. выражение въ завѣтъ не добыти (чего-либо) значит "совершенно невозможно добыть": «3 голоду многие помирають... яйцо купят по алтыну, хлѣба и мяса и в завѣтъ не добудутъ» (Вести, с. 66, 1622 г.). «Заветным» становится то, что обещано наследникам или в дар церкви; заветным же оказывается нераскрытое, сложное в постижении, что необходимо исполнять, не вдумываясь в смысл и тонкости дела.

Слово заповѣдь под пером русских переписчиков старинных книг также часто заменяется другими; уставъ, зарокъ, завѣтъ, но кроме того еще и нравъ; всем этим словам свойственно одно значение — "повеление". Если заветы дают, то заповеди кладут, если завет — нечто сложенное, то заповедь — догма (греческое dógma — "учение, мнение, взгляд", но также "решение" (причем коллективное), т. е. постановление). Заповедь так же связана с запретами, как и завет, но это запрет решительный, безоговорочный, нарушение которого влечет за собой наказание, главным образом штраф. Заповедный означает "запретный, закрытый". Заповедная грамота — запретительная грамота, заповедные деньги — штраф за нарушение закона, заповедные лета — годы, когда запрещен переход крестьян от одного владельца к другому, заповедный лес — лес, закрытый для перехода. Если завет завещали, то заповедь заповедывали, т. е. оставляли какое-либо распоряжение, одновременно запрещая что-либо делать. Заповедь — скорее запрет, чем завет, вот почему и слово заповедь не стало позже родовым именованием закона. Заповеди в Древней Руси были не только церковными, но часто и мирскими: не один герой наших летописей получил осуждение современников за то, что преступил «заповедь отню» — завет своих отцов (Лавр. лет., л. 616, 1073 г.; и др.).

Основное значение слова законъ — также повеление бога; слово встречалось обычно в сочетаниях типа вѣра и законъ, отсюда и беззаконие, беззаконно. Древние переводы показывают, что и закон понимался первоначально только как закон божий, и законник был человек святой, знавший законы, правивший с их помощью. Закон уже шире, чем завет или заповедь, он многогранней в своих проявлениях: закон дают, кладут, его преступают, ему «прилежат», от него отлучают, его «твердо правят», укрепляют или разрушают, на основе его совершают обряды (ср. выражение законный бракъ, известное уже в XII в. — см.: Клим.). Слово беззаконие означает "нечто неподобное" (при переводе греческого manía "исступление, безумие"), беззаконникъ — это "преступник" (Ягич, 1884, с. 48); в древнерусских переводах (например, в «Книге Есфирь») слово законъ передают как указ или приказ царя, как судебное постановление, как самый суд, вообще законное понимается уже как установленное правилами общежития, которые нарушаются, «где дѣтий не наказають цѣломудрию и законнымъ вещемъ» (Пчела, с. 216; на месте греческого amelúntes páteres — т. е. там, где отцы не учат детей правилам общежития). «Твердый закон — норовъ добръ» (Мерило, с. 24), здесь законъ равнозначно nómos "обычай", однако норовъ соотносится с таким словом (trópos), которое также означает "обычай", но вместе с тем и "нрав человека". Мало-помалу норов вступает в противоречие с законом.

В самом начале «Повести временных лет» говорится о законах и обычаях древних славян, и вот какими словами: «Имяху бо обычай свой и законъ отець своих и преданья, кождо свой нравъ. Поляне бо своих отець обычай имуть кротокъ и тихъ... брачныи обычаи имяху... Радимичи и Вятичи и Сѣверъ одинъ обычай имяху, живяху въ лѣсѣ... Си же творяху обычая Кривичи [и] прочии погании, не вѣдуще закона божия, но творяще сами собѣ законъ. Глаголеть Георгий в лѣтописаньи, ибо комуждо языку — овѣмъ исписанъ законъ есть, другимъ же обычай, зане [закон] безаконьникомъ отечьствие мнится... Закон имуть от своих обычай: не любодѣяти и прелюбодѣяти, ни красти, ни оклеветати ли убити, ли злодѣяти весьма... [и в каждой стране — свой закон] — Половци законъ держатъ отець своих кровь проливати... и ины обычаи отець своихъ [творят]. Мы же христеане, елико земль... въ едину вѣру законъ имамъ единъ» (Лавр. лет., л. 5—6).

Из этого описания выясняется, что закон — установление обязательное, обычно писаное, принятое многими на основе свободного изъявления воли; закон христианский лучше языческого, но и у поганых есть свой закон. Обычай же — обыкновение, то, к чему все привыкли, что ведется исстари. Закон выше обычая, поскольку он объединяет правовыми отношениями больше людей, чем обычай; кроме того, закон — благодать, а беззаконие — зло. И часто в дальнейшем в русской летописи упоминается слово обычай (как замена слова закон) в самом известном его значении — "устное предание, обыкновение (как водится)". «По обычаю» сделали то или это, и даже волхв «по обычаю своему почалъ свою речь» (Лавр. лет., л. 60). Обычай выше закона только в том, что он — всегда «свой», и каждое племя имеет свои обычаи. В перечень явлений, подпадающих под понятие «обычай», входят привычки семейной жизни, черты быта, которыми в X в. отличались друг от друга славянские племена. Сюда же относятся запреты на такие преступления, которые больше всего тревожили людей в те времена: убийство, обман, клевета разного рода, но еще и воровство, особенно преследуемое с развитием частной собственности.