Берег тысячи зеркал (СИ) - Кристина Ли

блестящий, как обсидиан, взгляд, — прячется за полами черной мужской шляпы. Сейчас он похож на настоящего француза, и если бы не разрез глаз, я бы не смогла отличить его от любого мужчины вокруг.

Если бы не твои глаза, которые смотрят так, словно я центр вселенной.

Как же справиться с ними, как перестать отвечать так же? Как прекратить видеть только тебя?

— Не надо так глазеть, я не экспонат из Лувра, Вера, — Сан говорит все так же сухо, но во взгляде мужчины играет нечто, от чего его глаза блестят еще больше.

— Прости, — смущенно извинившись, я пытаюсь улыбнуться, но выходит явно по-дурацки. — Так… Ты хотел прогуляться.

— Нэ, — он кивает, а когда подходит ближе, я стараюсь смотреть куда угодно, но не в глаза. — Как насчет экскурсии?

— Экскурсии? — вскидываю брови, а Сан кивает, и продолжает:

— Я хочу купить дочери подарок, а города совсем не знаю. Ты не против помочь выбрать, а за одно показать холм Монмартр. Хочется привести домой несколько фото для нее.

— Дочери? — спрашиваю сипло, в каком-то совершенно идиотском состоянии ступора.

Я застываю, ощущая, только мимолетное дуновение ветра. Сдавшись, заглядываю в его глаза, тут же ловя блеск, который завораживает.

Сан проводит взглядом вдоль моего лица так, будто прикасается рукой. Осматривает пристально, а прищурившись, тихо отвечает:

— Откровенность, Вера. Начнем с нее. Я вдовец, и у меня есть дочь, которой десять лет.

Слова повисают в воздухе между нами, образуя новое расстояние. Я действительно не знаю о нем ничего. Но это не помешало заметить именно его. Было бы так, знай я об этом сразу? Ничего бы не изменилось. Сан нравится мне, и с этим невозможно спорить. Это все равно, что утверждать, будто лед теплый, или вода твердая.

Все — глупость. Она замирает между нами точно так же, когда я произношу:

— Меня зовут Вера Лазарева, Сан. Преображенская это фамилия моего отца. Именно он… — я опускаю лицо, прячу его, потому что стыд давит. — Мой отец настоял на работе в Сорбонне. Мой муж… Он… Он военный, Сан. И он…

Заметив то, как мужчина делает шаг, и становится ближе, вздрагиваю. Я не могу поднять глаза, не могу посмотреть на него, а прямо сейчас хочу сбежать. Господи, как я хочу сбежать, и забыть все, что произошло за последний месяц. Однако же, рука Сана медленно поднимается, а пальцы, ровные и холодные пальцы, обхватывают подбородок и приподнимают его. Сан цепко впивается взглядом опять, а я дрожу. Господи, почему все выглядит так странно? Зачем ему это? Почему он просто не послал меня? Не высказал в лицо, что я обманщица, не нагрубил, как сделал бы любой из тех мужчин, которых знаю? Почему? Потому что он другой. Он не такой, как те мужчины, к общению с которыми ты привыкла. Он видит мир иначе… Наверное, потому и произносит, так нужные в этот момент, слова:

— Давай, сперва, мы просто найдем магазин с куклами, Вера. Если хочешь, я расскажу о дочери. Я не собирался лезть тебе в душу. Просто… Я не хочу, чтобы ты запомнила меня вот так, — как свою ошибку. Хорошо?

Мне бы кивнуть, и согласиться, но все, что хочу, — чтобы он не убирал руку с лица, не отпускал. Его пальцы, только что холодные, как лед, стремительно нагреваются. Они становятся теплыми, потому что прикоснулись ко мне. Дотронулись настолько приятно, будто подобное естественно и правильно.

Заметив едва уловимую улыбку на его лице, киваю. Сан отступает на шаг, и протягивает свой локоть. Осмотрев его, улавливаю новую улыбку, а следом слышу:

— Ты на каблуках. Опять. Боюсь, как бы снова не пришлось тебя ловить. Это превентивная мера, Вера. Не более. Позволишь?

— Конечно, — немного успокоившись, берусь за его локоть.

— Так намного лучше, — он продолжает говорить отрывисто и холодно.

Странно, но это не обижает, не задевает, а наоборот дарит новое чувство защищенности.

Даже его голос красивый. С этой мыслью, я решаюсь, наконец, расслабиться. Хотя рядом с Саном, подобное сделать сложно, я нахожу в себе силы начать воспринимать нашу встречу, как обычную прогулку друзей. Понимая, какая это чушь, и что мы по сути занимаемся самодурством, все больше замечаю, что от этого легче. Из мыслей уходит сумбур, в груди больше не давит стыд, а походка становится легкой.

Сан не спешит расспрашивать. Он внимательно слушает рассказ о том, как впервые, год назад, я попала в Париж. Мы долго гуляем у Монмартра, а когда спускаемся обратно, решаем пройтись вдоль улиц, где совсем недавно, я проводила экскурсию для дочери Дже Сопа.

Вскоре, я перестаю замечать течение времени, а разговор становится легким и непринужденным. Сан ненавязчиво располагает к тому, чтобы вести беседу, не спрашивая ни о чем. Он слушает, и не перебивает, иногда уточняя моменты, которые ему непонятны. Рассказывает все сам, улавливая мой интерес, а замечая улыбку, продолжает описывать свой мир, который кажется слишком незнакомым и далеким.

Когда мы останавливаемся у магазинчика с музыкальными инструментами, я замечаю в его витрине небольшую музыкальную шкатулку.

Поджав губы, сжимаю локоть Сана крепче, и решаюсь предложить:

— Ханна… Она любит музыку? — аккуратно спросив, вижу, как он преображается полностью.

Как завороженная, смотрю на то, как на лице мужчины появляется настоящая улыбка. Пухлые губы растягиваются, обнажая ряд ровных белоснежных зубов, а на щеках Сана появляются едва заметные ямочки.

— Она занимается балетом, Вера, — отвечает Сан. — А ты, похоже, нашла идеальный подарок для нее.

Он переводит взгляд с витрины на меня, и я пропадаю. Потому что вот так он смотрит впервые. Его глаза не обжигают, не пытаются утянуть в свой омут. Напротив, в них читается такая нежность, от которой невозможно оторваться. Она согревает, окутывает теплом, ослепляет не блеском, а игрой света в темных гранях.

— Спасибо, — прошептав, Сан заставляет опомниться, и краснея, опустить и спрятать лицо.

Купив музыкальную шкатулку с балериной в нежно-розовой пачке, мы возвращаемся на один из склонов холма.

— Посиди здесь, — Сан указывает на скамейку над спуском, а я хмурюсь, кутаясь в воротник плаща.

— Куда ты собрался? — переспрашиваю, но Сан снова кивает в сторону скамейки.

Отдав в руки коробку с подарком для Ханны, он уходит вниз по лестнице. Присев, кладу сверток рядом, а скрестив ноги, обхватываю себя руками, чтобы согреться. Весна в Париже должна быть теплее, но почему-то, я чувствую, как замерз кончик носа. Ветер, то и дело, играет в волосах, и, наверное, они выглядят совсем растрепано. Почему-то мне все равно. Всунув руки в карманы, я смотрю на то, как