Sindroma unicuma. Finalizi (СИ) - Блэки Хол

    Вдалеке завопили сирены.

    - Прыгай, говорю! - потребовал кудрявый. - Не бойся, удержу. И не хватайся за края, а то руки оторвешь!

    Свесив ноги, я зажмурилась и соскользнула вниз с тонким писком, упав на импровизированный мат, то есть на кудрявого.

    - Чуть башку из-за тебя не проломил, - пробурчал он, поднимаясь и помогая мне встать. - Маленькая, а тяжеленная. Зато ножки - ничего, и чулочки тоже.

    А я не смутилась и не покраснела из-за задравшегося при падении платья, потому что слишком устала.

    - Спасибо вам, - поблагодарила кудрявого.

    - Не за что. Сейчас Михалыча спустим и тикаем к проспекту.

    Мужчина, замыкающий вояж по клубной вентиляции, рухнул как подкошенный. Его опять била судорога.

    - Михалыч, ты как? Ноги-руки целы? - ощупал его кудрявый.

    - Вроде бы, - выдавил тот.

    - Не нравится он мне, - сказал кудрявый тихо. - С него пот льет ручьями, и лихорадит. В любой момент язык откусит. Пошли, поймаем машину.

    - А остальные? - поглядела я по сторонам. Кроме нас троих, в проулке никого не было.

    - Двинули кто куда, и нам нужно поторапливаться. Слышишь, соловьи заливаются?

    Действительно, шум города разбавился визгливым многоголосием сирен.

    Кудрявый подхватил Михалыча и потащил по темному проулку, а я шагала рядом и беспрестанно оглядывалась, не в силах поверить, что выбралась на поверхность, что иду по твердой земле и дышу почти свежим столичным воздухом. Мне казалось, мы затерялись в нереальном, неправильном мире без правил и законов, и за поворотом нас ждало возвращение в задымленную раздевалку в подвале. Путанице в голове способствовало то, что путь пролегал вдоль глухой стены здания, абсолютно непохожего на "Вулкано". С фасада клуб потрясал воображение фееричностью красок и необычностью форм, а сейчас по левую руку от нас тянулось темное высотное строение.

    Однако морозец был самый, что ни на есть, реальный. Чтобы не озябнуть, я натянула перчатки и капюшон. Наверное, шубка из кролика после путешествия по вентиляционным туннелям стала шубкой из крота, жившего в угле.

    - Где мы? - спросила у кудрявого.

    - На задворках, - сплюнул он и выругался. - Чертов ср*ный клуб! С*ки, чуть заживо не сожгли!

    Только сейчас, когда извилины продулись на ночном морозце, я осознала масштабы нечеловеческой злобы, из-за которой едва не погибли пять человек, и я в том числе. Вот так запросто - создать задымление, пусть иллюзорное, и, похохатывая, выкуривать слепых, словно они не люди, а какие-нибудь крысы или тараканы.

    - Михалыч, в больницу? - спросил кудрявый.

    - Н-нет, - засипел тот. - Д-домой.

    - Какое "домой"? Не ровен час, отдашь концы.

    - Д-домой! - задергался мужчина.

    - Ладно, как скажешь. С одной стороны, хорошо бы в больницу, с другой стороны, там уже ждут, голубчики.

    - Михалыча нужно показать врачу, - потребовала я. - Сами видите, что он плохой.

    - Мало висоратских носов он сегодня оприходовал, да? - ответил кудрявый. - У нас свои врачи есть, не хуже. А если надумает помереть, то уж лучше дома, нежели семью заставят выплачивать компенсации на лечение висоратских морд, поняла?

    - Поняла.

    Может, Михалыч и Петин нос сломал или вывихнул челюсть Мэлу?

    Мы вывернули из проулка и попали в освещенную теплую зону. Кудрявый прислонил Михалыча к стене здания и бросился ловить машину.

    А у меня как назло нет телефона. Узнать бы, что сталось с Петей, и не пострадал ли Мэл.

    Отвратительно широкий проспект.

    Как же я устала!

    У обочины остановилось знакомое клоунское такси с малиновыми ромбиками по бокам. "Десять и два сверху".

    - Деньги есть? - бросился ко мне кудрявый. - У меня ни капли бабла, не успел заработать.

    - У меня двести висоров, - я поспешно достала бумажки.

    - Сотенку пока придержи, а вторую давай, - сказал кудрявый. Подхватив Михалыча, он поволок его к машине и завалил на заднее сиденье. - Садись с ним, только за руку не бери. Сожмет и пальцы переломает, - объяснил и занял место рядом с водителем. - Нам на Спичечную и... куда? - повернулся назад.

    - На Институтскую, - добавила я торопливо, охваченная радостью. Дом, милый дом, я еду к тебе!

    - За двести в один адрес, - объявил водитель ночной тариф.

    - Как за двести? - подкинулся кудрявый.

    - Почему за двести?! - воскликнула я одновременно с ним.

    За двести висоров пешком дойду до общаги, если не заблужусь по пути. А нужно еще Михалыча доставить домой.

    - Ты сказал, что за сто развезешь, - напомнил кудрявый.

    - За сто - одного пассажира и в один конец. А чтобы кататься по городу, гони пятисотку.

    - Ну, ты жук! - огрызнулся кудрявый. - Какая тебе разница, одного везти или троих?

    - Не нравится, проваливай, - парировал агрессивно водитель. - И девку с дедом забирай, у меня полно клиентов.

    - Ладно, ладно, - сказал примирительно кудрявый и обернулся ко мне: - Давай еще сотню.

    Я протянула вторую бумажку.

    - Поедем на Спичечную, а там уж разберемся, что делать, ладно?

    На Спичечную, так на Спичечную, всё равно некуда деваться.

    - Тебя как зовут? - обернулся кудрявый, когда машина тронулась.

    - Эва, - ответила, зевнув.

    - А я Кирилл. Будем знакомы.

    Пора бы уж познакомиться, когда прошли вместе через дым и вентиляционные трубы.

    Навстречу такси проносились вереницы машин скорой помощи и черные тонированные машины с мигалками, наверное, из Департамента правопорядка или первачей*. Михалыча лихорадило беспрерывно, и он сдавленно стонал. Видимо, боль была невыносимой, коли сильный крепкий мужчина не смог сдержать голос.

    У любой усталости есть предел.

    Мой предел - это крутой обрыв перед бездонной пропастью. Нет, это стена без конца и края, в которую упираешься носом, а ноги бессильно разъезжаются в разные стороны.

    В такси меня разморило, и я задремала.

    Мне снился нескончаемый длинный-предлинный день, который начался утренними сборами и проводами на прием, продолжился великолепным представлением в амфитеатре Дома правительства, знакомством с премьер-министром, встречей с отцом и мачехой и сбившей с ног новостью о том, что Мэл несвободен. Автомобиль ехал, и сон наматывался на колеса, завершившись несостоявшимся убийством в клубе, уединением с Мэлом в убогой комнатушке и побоищем во время нелегальных боев.

    Как много событий для маленькой крыски! Столько потрясений и стрессов, от которых любая голова опухнет, сойдя с легкостью с ума!

    Смутно запомнила, что машина остановилась в заснеженном квартале, и кудрявый тащил Михалыча по тротуару, а того, с обескровленными губами, трясло в судорогах. Я шла следом и спала на ходу, отмечая мимоходом ущербные ступени лестницы, разрисованные стены, мусор по углам.

    Кирилл стучал в зеленую дверь с аккуратными цифрами "1" и "5", выведенными краской.

    Какие-то женщины охали, суетились, всхлипывали. Плакал младенец, сохли пеленки, отчего на кухне была влажность.

    - Его нужно в ванну, - сказала я вдруг. - Есть ванна?

    - Ванна? - переспросил Кирилл. - А ты-то откуда знаешь?

    - Мы в интернате так делали.

    Я вспомнила: после неудачных попыток создания piloi candi* мальчишки целыми днями отмокали в местном пруду. Вода облегчала мышечные судороги, снимая боль. Хоть убей, а не пойму, почему помогало.