Аббатство кошмаров. Усадьба Грилла - Томас Лав Пикок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В таком-то духе и застал его однажды утром за чтением преподобный отец Опимиан. Мистер Принс, завидя пресвитера, вскочил и воскликнул:
— Ах, ваше преподобие, как я рад! Какую оду более всего цените вы у Пиндара?
Его преподобие нашел этот вопрос несколько странным для первого приветствия. Ему показалась бы более уместной забота о выздоравливающей красавице. Он понял, что уклонение от сего предмета есть следствие внутренней борьбы. И, сочтя за благо поддержать избранный хозяином тон, он отвечал:
— Говорят, Чарлз Фокс более всего любил вторую Олимпийскую; и по мне вряд ли сыщется что-нибудь прекраснее. А на ваш взгляд?
Мистер Принс:
— Что-то в ней, верно, соответствует особому строю чувства. Для меня же ничто не сравнится с девятой Пифийской.
Преподобный отец Опимиан:
— Легко могу понять пристрастие ваше к этой оде. Вы видите образ идеальной красоты в нимфе Сирене.
Мистер Принс:
— «Умному зову тайные вверены ключи святых ласк»[289] [290]. По-английски это странно. Но сами слова греческие звучат особенною негой. Как бы точно ни передавали мы смысл слов, отличие от склада ума, их породившего, мешает нам воспроизвесть истинную суть мысли. Слова те же, но впечатление, ими оставляемое, иное, и причин можно доискаться лишь в существенном отличии английского склада души от склада души греческой.
Преподобный отец Опимиан:
— Да, и не только со словами так, но с образами тоже. Нас чарует борющаяся со львом Сирена; однако ж английская красотка в такой роли вряд ли бы нам понравилась.
Мистер Принс:
— Сирену надобно представлять себе подобной не английской красотке, но греческой статуе.
Преподобный отец Опимиан:
— Правда, когда человек влюблен, все прекрасное невольно обретает для него формы и черты его избранницы.
Мистер Принс:
— Иначе говоря, влюбленный все видит в неверном зеркале. Какое это, должно быть, бедствие — влюбиться!
Преподобный отец Опимиан:
— Нет, отчего же, ничуть, если все оборачивается счастливо.
Мистер Принс:
— По мне это худшая из незадач.
Преподобный отец Опимиан:
— Однажды в жизни каждому суждено поддаться любви. Власть ее необорима. «Любовь, — сказано у Софокла, — непобедима в битве»[291][292].
Мистер Принс:
— Боюсь, ваше преподобие, эта Моргана, которой вы меня представили, настоящая чаровница. А во мне видите вы человека, решившего избегнуть колдовства.
Преподобный отец Опимиан:
— Прошу прощенья. Представили вас ей те же точно силы, что представили Семеле Юпитера — гром и молния, к счастью, не столь роковые в вашем случае.
Мистер Принс:
— Но уж я поберегусь, как бы они все же не оказались роковыми; иначе я рискую сделаться triste[293] bidental[294]. Я собирался, подобно древним эпикурейцам, вести жизнь покойную. Я считал, что против всех напастей защитился тройными доспехами. Кроме изучения древних, сельских прогулок и домашнего уединения, мне ничего не надобно было для счастия: «дни, чредой прекрасной катящиеся в Лету»[295].
Преподобный отец Опимиан:
— Как можно предопределять ход собственной жизни? Мы рабы мира сего и рабы любви.
Скажи, коль можешь, в чем не властен ты?
Подобен разум дню Отца Богов,
Но люди нас разуверяют в том[296][297][298][299].
Мистер Принс:
— По той безмятежности, с какою вы говорите о любви, ваше преподобие, я заключаю, что у вас нет причин на нее жаловаться.
Преподобный отец Опимиан:
— О, ничуть. Я составляю исключение из общего правила, что «путь истинной любви покойным не бывает»[300]. Покойнее моего пути и придумать нельзя. Я влюбился. Посватался. Мне ответили согласием. Мы мирно принесли обычные обеты. Мы ни разу не повздорили. В брачной лотерее я вытянул счастливый нумер.
Мистер Принс:
— Полагаю, ваше преподобие, что и супруга ваша так же об этом судит.
Преподобный отец Опимиан:
— Я много старался, чтобы она так об этом судила. И я вознагражден за мои труды.
Мистер Принс:
— Да, ваш случай исключительный. Книги и собственные мои скромные наблюдения доказывают мне, сколь редки счастливые браки. Старинный поэт комический сказал, что «человек, вводящий в дом жену, вводит вместе с нею доброго либо злого гения»[301][302]. И можно прибавить еще из Ювенала: «Лишь богам известно, что это будут за жены»[303][304].
Преподобный отец Опимиан:
— Все так, но скоро начнутся репетиции Аристофановой комедии, и, не говоря уж о вашем обещании наведаться в усадьбу Гриллов и об их искреннем желании вас там видеть, вам следует явиться для предварительных переговоров касательно представления.
Мистер Принс:
— Еще до того, как вы ко мне вошли, я решился туда не показываться; ибо, если честно признаться, я боюсь влюбиться.
Преподобный отец Опимиан:
— Ну, бояться тут нечего. Кто не влюблялся? Иные излечивались. Это недуг, которым каждый должен переболеть.
Мистер Принс:
— Чем позже, тем лучше.
Преподобный отец Опимиан:
— Нет, чем позже, тем хуже, если любовь придется на ту пору, когда невозможна взаимность.
Мистер Принс:
— Но сейчас для нее самая пора. Будь я уверен в невзаимности, я бы согласился ее претерпеть.
Преподобный отец Опимиан:
— Значит, вы рассчитываете на взаимность?
Мистер Принс:
— О нет! Я просто полагаю, что она возможна.
Преподобный отец Опимиан:
— Кое-кто радеет о том, чтобы вас миновала эта забота.
Мистер Принс:
— Неужто? И кто же?
Преподобный отец Опимиан:
— Гость в усадьбе, пользующийся расположением и дяди и племянницы, лорд Сом.
Мистер Принс:
— Лорд Сом? Но прежде вы поминали о нем как о лице, достойном одних лишь насмешек!
Преподобный отец Опимиан:
— Я думал о нем так, покуда с ним не познакомился. Если забыть о его нелепостях, лекциях о рыбе и участии в глупом обществе пантопрагматиков, он внушает уважение. И в нем вижу я одно неоцененное достоинство. Он делает все возможное, чтобы всем понравиться, и старается весьма успешно. Думаю, он хорош с близкими и с разумной женой может стать образцовым супругом.
Его преподобие, не совсем против воли, играл роль невинного Яго. Он сказал только чистую правду и сказал ее с доброй целью; ибо, как ни остерегался он всякого сватовства, он не мог выбросить из головы мечту видеть
