Врата Славы. История Ашурран-воительницы - Тиамат

И ударил Дирфион мечом, и срубил клинок Ашурран у самой рукояти. Пошатнулась она, и правая рука ее онемела от силы удара. Лишь успела налокотником лезвие отвести, и пришелся удар в бок, а не в грудь, и прошел меч Дирфиона сквозь ее доспех, как нож сквозь масло, и вышел, сверкая, из ее спины. Обливаясь кровью, пала Ашурран навзничь. И в этот миг словно вся земля трауром оделась — почернело солнце, и тьма спустилась на поле Аланн Браголлах. Устрашившись ужасного знамения, бежали смертные, и гнали их Древние, как собак, и множество перебили в спину.

Дирфион же встал над своей поверженной противницей и снял с нее шлем, чтобы взглянуть в лицо того, кто так доблестно дрался. Изумился он, увидев женщину. Не было принято меж эльфов, чтобы женщины владели искусством меча, и неженским делом считалась битва. И пока он смотрел на нее, собрала Ашурран последние силы, взялась за кинжал и ударила им Дирфиона, разрезав ему сухожилия под коленом, так что долго он еще после того хромал.

И воскликнул так эльфийский воитель, наступив ногой на руку Ашурран с кинжалом:

—Эти смертные упрямы и стойки, и даже поверженные на землю норовят укусить. Верно, мы их недооценили.

И велел он забрать Ашурран в Великий лес, в эльфийскую столицу Линдалаи. Чудом воительница оставалась жива, и жизнь ее была подобна росинке, дрожащей на кончике листа. Ослабевшую от ран, пытали ее и мучили чародеи Древних, стремясь поработить ее волю и сознание подчинить.

Но тщетны были все их усилия. Воля Ашурран была как неприступная каменная стена, и в забытье твердила она только одно: «Кеанмайр! Элата! Матолви! Леворхам! Солх! Юнан!» И чародеи принимали слова ее за неведомые могущественные заклинания, ибо придавали они ей силы противостоять чарам.

История Фаэливрина из Линдалаи

Бывает так, что уже с колыбели можно судить, какое будущее ждет ребенка, что ему будет по душе: этот — книжником станет, ученым человеком; этот — будет лихим рубакой. То же верно и в отношении Древних.

Юноша Фаэливрин с самого нежного возраста проявлял склонность к занятиям наукой и лекарским делом, а больше того — языками и прочей словесной премудростью. Тем более удивительно это было, что старший брат его, рожденный от тех же родителей, был одним из самых великих эльфийских воителей.

Не достигнув и пятидесяти лет, что у Древних считается возрастом совершеннолетия, как у смертных восемнадцать, перечитал Фаэливрин все эльфийские книги и взялся за изучение языка людей. Не было у юноши учителя, однако учитель не был нужен тому, кто обладает талантами Древних. Правдами и неправдами раздобыв перевод эльфийского трактата на язык Юнана, стал он сличать тексты, силой ума и предвидением постигая чужой язык. И через несколько месяцев свободно смог он читать другие книги людей; хотя, конечно, множество слов и понятий оставалось ему недоступно, ибо не знал он человеческой жизни и обычаев.

Родные его, обнаружив подобные склонности юноши, были изрядно расстроены и даже разозлены. В качестве домашнего наказания посадили его под замок, запретив выходить из дому и общаться с сородичами. Всегда это было для Древних тяжелым испытанием. Но не таков был юноша Фаэливрин — без труда перенес он свое заключение, изучая драгоценные свои книги и свитки. А были человеческие книги в Грейна Тиаллэ действительно на вес золота, потому что достать их было негде, ибо не имели Древние с людьми никаких сношений. И то верно, что куда больше среди людей было эльфийских книг, и свитков, и умеющих писать эльфийскими рунами.

Увидев, что Фаэливрин упорствует в своем заблуждении, родные решили отобрать у него книги и запретить изучение языка людей как занятия недостойного. Но несмотря на кажущуюся мягкость и кротость, в нужный момент мог быть Фаэливрин тверд, как кремень. Бросился он к ногам своего старшего брата Дирфиона, бывшего наследником эльфийского правителя, и попросил о заступничестве.

Выслушав брата, Дирфион задумался. Знал он, что неизбежно столкновение с людьми, а потому пригодится рано или поздно знаток языка смертных. И повелел Дирфион, чтобы юноше не чинили препятствий в его занятиях, а наоборот, оказывали всяческое содействие. Дальновидно это было и предусмотрительно. Пригодились знания Фаэливрина, казавшиеся родичам его вредными и ненужными, когда пленную Ашурран привезли в Линдалаи после битвы Аланн Браголлах. Велено было юноше раны Ашурран осмотреть, залечить, а между тем склонить ее к уступкам учтивым обращением.

Однако даже Древние неспособны заглядывать далеко в будущее. И если бы Дирфиону был известен характер и склонности Ашурран, никогда бы не допустил он к ней своего брата.

Ашурран заперли в клетке из дерева куатилла, в которых обыкновенно Древние держали пойманных зверей. Дерево это обвивало жертву ветвями, не стесняя движений, но и не позволяя выйти. При попытке к бегству дерево сжимало ветви крепче, причиняя боль беспокойному пленнику. Лишь Древний мог приказать куатилле разжать стальную хватку и выпустить жертву.

Не в обычаях Ашурран было терзаться тоской и печалью, и лучше многих ей было известно, как переменчива судьба. Предаваясь притворному унынию, только и ждала она удобного случая, чтобы освободиться. Однако же, когда Фаэливрин подошел к ее клетке, воительница и думать забыла о побеге.

Прихотью ветра в этот миг ветви деревьев в вышине раздвинулись, и солнечный луч упал на юношу, озарив его с ног до головы, будто желая почтить его красоту. А красота его была такова, что отнимала ум и похищала дыхание, и даже среди Древних считался он совершенным, смертные же и вовсе не видали никогда подобной красоты. Про таких говорили поэты: «Если бы я был небесным светилом, я бы останавливал свой бег, чтобы взглянуть на него, если бы я был ураганом, я бы замирал у его ног, если бы я был океаном, я бы расступался перед ним, чтобы он прошел по мне, как посуху…» И прежде, и потом видела Ашурран много юношей, красивых и прелестных, обольстительных и изящных, но прекрасным среди них можно было назвать одного лишь Фаэливрина.

Был юноша строен, как ветка ивы, и длинное одеяние Древних из струящегося зеленого шелка красиво облегало его стан. Снежно–белые волосы его спускались до пояса, свободно рассыпавшись, ибо несовершеннолетние эльфы не носили прически. Брови его были подобны крыльям птицы–вестника, приносящей долгожданное послание. Серебром светилась его нежная кожа, губы и ногти были подобны розовому перламутру, а глаза были таковы, каких у смертных не бывает: фиолетовые, как аметист, как закат в пасмурную погоду, как лепестки лесной фиалки.

Смертельно ранит красота,