Пятнадцать ножевых (СИ) - Вязовский Алексей

Всё это я излагал Давиду по дороге к метро. Может, чуть громче среднего уровня по окрестностям, но барабанные перепонки еще в норму не пришли, так что можно было и простить. Но вот поклонники кого-то из отечественных деятелей, не то «Машины Времени», нет Борис Борисыча, о которых я только что отозвался как об образце редкого даже для наших краев занудства и мастерства жевать одно и то же по сто лет подряд, почему-то решили, что оскорбление нанесено только им.

Напали подло, со спины. Толкнули, и я полетел вперед на несколько шагов, едва удержавшись на ногах. Давиду прилетело не прицельно, его всего лишь развернуло, но он быстро преодолел разделявшее нас расстояние и уже через пару секунд мы стояли лицом к лицу с нападавшими. Семеро явных пэтэушников с печатью отсутствия интеллекта на лице и с очевидным намерением просто тупо избить нас.

— Ты чо там на «Машину» гнал, урод? — поинтересовался симпатяга с сальными волосами и густо усеянным угревой сыпью лицом.

Понятно, что бить нас будут вне зависимости от ответа, даже если Кутиков — мой родной брат. Или Давид — замаскированный Петя Подгородецкий. Представив Ашхацаву толстым семитом в очках, я начал сначала тихо, а потом всё громче смеяться. Наверное, такая реакция оказалась слишком непонятной для предводителя школоты, и он уже не так уверенно переспросил:

— Чо?

Еще секунду я думал, что лучше: позволить противнику позорно нас догонять или всё же попытаться на практике проверить правдивость постановщиков фильмов-карате, но тут один из менее прыщавых адъютантов главного гопника выпалил:

— Атас, пацаны, менты!

Где он высмотрел наряд, я не знаю. Но поклонники Макарандреича исчезли из виду быстро. Интересно, он это был на концерте? А мы с Давидом развернулись и пошли к метро с гордо поднятыми головами. Нет, в следующий раз лучше про Шопенгауэра рассуждать. Вот найду книгу, прочитаю — и сразу начну. А то за всю жизнь только и сподобился научиться правильно произносить его фамилию и узнать, что книга «Мир как воля и представление» в двух томах, да и то, в последнем я не уверен.

Глава 15

— Свободные бригады! Ответьте диспетчеру!

Ничего хорошего такой вопль в эфире не значит. Диспетчера пытаются передать срочный вызов, хоть и не по профилю, лишь бы кому.

— Седьмая, — буркнул я в рацию.

Харченко озабоченно покосился на меня, обернулся назад в салон. Там, сидя в кресле, дремала Томилина, которая за смену сильно умаялась. Вроде и не было ничего сложного, а нервы нам потрепали. Обычная рутина, когда подвигов не совершаешь, а просто тупо ездишь с давления на сердце, а потом с живота на «всё болит», выматывает столь же неслабо. Особенно на последнем выезде, когда пришлось тащить пациента в Боткинскую. Увы, ближе никто нас не принимал. Слава богу, в восьмидесятом году знаменитых московских пробок еще нет, доехали быстро. К сожалению, в больничке к нам прицепился врач дежурного отделения и начал пить кровь литрами. Томилиной, потом мне. Не по профилю госпитализация, тут заполнено не так, а вот здесь почему нет вот этого... Чуть не врезал ему. С правой ноги. Нет, я понимаю врача. Принять пациента под конец дежурства — значит сильно усложнить себе жизнь. Надо же описать, про лечение, обследования не забыть, и всё это вручную, никаких компьютеров и благословенной копипасты. Вот и ворчат доктора, назначая виноватыми проклятых извозчиков, которые спят и видят, как бы подпортить жизнь благородным донам из стационара.

— Где вы сейчас находитесь?

— Едем по Горького со стороны Ленинградки.

— Срочно! Я повторяю, срочно езжайте в гостиницу «Метрополь». Вас встретят у главного входа, с площади Революции.

— Что там? — не из праздного любопытства спрашиваю, надо знать что брать. Всё барахло из машины придется долго носить.

— Суицид, реанимация.

— Приняли седьмая, «Метрополь» с Революции.

— Поторопитесь, пожалуйста, седьмая, спасибо.

Да уж, реанимацию в таком месте быстро пристроить — любой диспетчер благодарить будет. Потом, не дай бог, начнутся разборки, поднимут все журналы, поинтересуются, кто из бригад где был, почему не отзывались. Кому это надо? Ведь диспетчер — не телефонист, вызов принять, обработать, решить, кто поедет, много еще чего, в том числе и следить за бригадой — кто где сколько был и прочее. А тут приходится соблюдать баланс, не переусердствовать. Помнить, что по ту сторону рации тоже люди, которым надо поесть и сходить в туалет, заехать в магаз за куревом и водой. Короче, собачья работа. Даже если не считать придурков, набирающих 03 ради возможности услышать женский голос в трубке и подышать страстно.

Харченко без напоминания включил иллюминацию на РАФике, втопил педаль газа - с утра на Тверской почти пусто. Спустя пару минут мы подруливали прямо к центральному входу главной московской гостиницы. Нет, есть конечно, Россия в Зарядье, но... Метрополь — это уровень и шик. А также вековая история.

У входа нас встретили двое из ларца в серых костюмах, постоянно подгоняя, потащили на третий этаж. Бурильщики? И хоть бы одна зараза помогла тащить кислород с кардиографом. Взяли с собой почти всё кроме шин. Для показухи сгодится, надо брать по максимуму. А как же: висельник, родня, а тут еще и эти... невежливые. Ладно мне не помогают, а Томилина ящик с лекарствами тащит.

— ... внучка. Госпожа Джулия Хаммер — до меня доносились лишь отдельные слова чекиста, втолковывающего на ходу Томилиной обстоятельства дела.

В самом люксовом номере с окнами с видом на Кремль толпилась куча бледного народу. Не то чтобы толпа, но охрана отечественная, плюс импортная, эти одеты в черные костюмы, даже дежурная по этажу высматривала подробности издалека.

— Дайте пройти! — рявкнул я спинам «зрителей». Народ, увидев нас, расступился. На полу головой к двери лежала худенькая костлявая девушка в джинсах и белой футболке. Ей делал искусственное дыхание лысый мужчина в очках. Рядом нажимал на грудь молодой парень в строгом черном костюме. Усердно качает, с похрустыванием. На самом деле то, что при реанимации ребра обязательно ломаются — миф, который распространяют известно кто.

Томилина встала на колени у девушки, приложила к груди головку фонендоскопа. Я открыл ампулу с адреналином. Начал набирать его в шприц. И тут мне в глаза бросилась левая рука пациентки. О, Хьюстон, у нас проблемка. Вен на горизонте не намечается. Такие «дороги» сейчас редкость, по крайней мере, у нас в стране. А уж в «Метрополе»... Куда ей колоть? При реанимации все средства хороши. Под язык — самое оно, до сердца долетит быстрее чем от руки. Можно и прямо в сердце, но это укол последней надежды.

— Кардиограф! — крикнул я Томилиной и даже подтолкнул ей прибор ногой.

Пока она разматывала провода, я оттеснил в сторону пожилого, открыл рот пошире, уколол адреналин под язык. Да уж, работал очкарик на любителя. Язык почти запал, дышал реаниматор куда угодно, только не в легкие. Что-то попадало, но так, крохи. Сейчас бы заинтубировать и посадить этого же кренделя с мешком Амбу дышать и тем самым освободить пару рук. Но фиг вам, реанимационный набор на линейной бригаде — ненаучная фантастика. Хорошо хоть какое-то подобие «амбушки» есть, и то хлеб. Так что ждем приезда спецбригады, они нас аккуратно оттеснят в сторону и продолжат работу профессионально, поглядывая сверху, а жалкие любители в нашем лице отправятся на станцию, где нам самое место.

Говорят, Питер Сафар, придумавший свой знаменитый тройной прием, под конец жизни первую часть манипуляции не поддерживал, опасаясь травмировать шейный отдел позвоночника. Но пока страховые компании не купили доктора, сделаем все по науке. Запрокидываю голову, открываю рот, выдвигаю нижнюю челюсть вперед. Вот теперь можно и работать. Быстренько салфеткой почистим полость рта, масочку на рот — и погнали. Так, пульса на сонной нет, сама не дышит. На шее красивущая странгуляционная борозда. Я оттянул веко. Зрачки узкие, мозги еще не сдохли.