Кошачьи врата : Преданья колдовского мира. Кошачьи врата - Андрэ Нортон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я догадывалась о природе этого вмешательства. Кто-то там впереди ощущал моё присутствие, но только когда я пыталась связаться с Джервоном. Потому что когда я воздвигла собственный барьер, его никто не коснулся. Страх мой уменьшился, пробудились другие эмоции. В прошлом мне пришлось однажды сразиться с очень древним злом, сразиться оружием любви за тело и душу человека. Тогда мой брат Элин оказался захваченным в проклятом месте. И я вступила в бой, хотя то, что я испытывала к Элину, родному мне по крови и рождению, — лишь слабая тень по сравнению с тем, что наполняло мою душу, когда на меня смотрел Джервон. Я не люблю говорить о глубочайших чувствах, но в такие моменты я понимаю, как прочно переплелись наши с Джервоном судьбы. И теперь я испытывала бешеную ярость к тем, кто пытался разорвать их.
Признавая эту ярость, я погрузилась в неё, черпала в ней новые силы. Страх ослабляет, а гнев может дать меч и щит, конечно, если умеешь его контролировать. В темноте, у невидимого пруда, я создавала себе невидимое оружие, острила его. Этим оружием не сможет владеть никто, кроме меня. Потому что оно было сковано из моего разума и чувств, как кузнец куёт меч из чистого металла.
2
Охотник-призрак
Глупо было идти дальше в полной темноте. Я рисковала упасть и переломать кости — себе или Фаллону. И хотя, чувства звали меня вперёд, разум и логика победили. Тьма была такой густой, словно её порождала сама земля. Тучи наверху закрывали даже свет звёзд.
Я порылась в седельном мешке и достала немного дорожного хлеба, такого чёрствого, что по неосторожности об него легко можно было сломать зубы. Размочив хлеб в воде, я большую часть его скормила Фаллону, который потом долго ещё тыкался губами мне в ладонь в поисках крошек. Потом напрягла волю и послала пони приказ не уходить. Наконец легла между двумя камнями и укрылась плащом — довольно слабой защитой от промозглого влажного холода.
Я не собиралась спать, но усталость тела победила дисциплину мысли, и я погрузилась во тьму, даже более глубокую, чем та, что окутывала меня. Во тьме двигались какие-то существа, и я чувствовала их присутствие, однако не настолько ясно, чтобы понять, кто они.
Проснулась я неожиданно в серости раннего рассвета; кто-то словно позвал меня по имени или рядом протрубила боевая труба. Теперь я смогла увидеть бассейн и ручеёк текущей в него воды. По другую сторону озерца на жёсткой траве, не зелёной, а пепельно-серой, прихваченной холодом, пасся Фаллон.
С другой стороны бассейна действительно имелся сток, нечто вроде корыта, уходившего вниз, в туман. Двигалась я с трудом, тело затекло, но мозг отдохнул, и я снова поискала черноту, в которой скрывались Джервон и его похитители.
Она была на месте, и на этот раз я не сделала ошибки, пытаясь проникнуть в неё и насторожить того, чьё присутствие я ощутила накануне. Во всяком случае пока впереди лежала только одна дорога — между крутыми каменными склонами, на которых и пальцем не за что уцепиться. И на этих стенах видны были изображения, выветренные, изъеденные временем, как и на охранных стеллах, — слишком правильные, чтобы быть созданием природы, и слишком необычные, чтобы я могла их понять. Однако общие очертания этих символов мне не понравились, потому что сама их форма вызывала дурные предчувствия.
Завтракая горсткой размоченного в воде хлеба, я решительно отводила взгляд от этих теневых каракуль. Напротив, старалась рассмотреть что-нибудь в тумане, заполнявшем этот разрез в земле. И снова прислушивалась, но ничего не слышала, кроме звука воды.
Заполнив седельные бутылки, я села верхом, но позволила Фаллону идти своим шагом. Дорога была усеяна камнями, тут и там её перекрывали осыпи, через которые мы пробирались очень осторожно.
Постепенно меня охватило ощущение новой опасности; я продолжала поддерживать контакт со странной чернотой, которая, как я считала, держала в себе Джервона. Вначале в воздухе появился просто неприятный запах, запах гнили, но со временем он становился всё сильнее, как будто я приближалась к месту, где разлагался чей-то труп. Фаллон фыркнул, покрутил головой и продолжал идти только по моему настоянию.
Странно, но в этой черноте я не ощущала древнего зла, хотя использовала все силы своего мозга и Дара, всё, чему научилась у Ауфрики, и что узнала сама. Источников этого барьера я не знала — но было ясно, что источник не в людях и не в Прежних. Впрочем, за всё время охоты в Пустыне я ни разу не встречалась с Прежними.
Холод тумана охватил меня, тело онемело. Страх пытался вырваться из железных пут, которые я надела на свои эмоции. А за страхом — отвращение и гнев.
Я заметила, что еду, положив руку на рукоять меча. И прислушиваюсь, всё время прислушиваюсь, хотя не слышала ничего, кроме топота копыт Фаллона и изредка звона железной подковы о камень.
Туман сомкнулся, капли влаги повисли на шлеме, масляно засветились на кольчуге, смочили плотную зимнюю шерсть Фаллона.
Потом…
Движение!
Фаллон поднял голову и резким ржаньем выразил свой страх. В то же мгновение мерзость, которую я почувствовала, устремилась ко мне.
Из тумана вынырнул спущенный с цепи ужас. Тоже всадник, как и я, однако из-за какого-то свойства тумана он казался крупнее меня. Но ехал он не на лошади из плоти и крови, а на груде костей, соединённых гниющей разлагающейся плотью. Да и сам всадник, как и его лошадь, был давно мёртв, хотя и наделён какой-то новой ужасной жизнью.
Его оружием был не меч, а ужас. Я застыла и обратилась к своему Дару. И тут же поняла, что это такое — порождение древнего страха и ненависти. Оно питается этими эмоциями, и каждый раз, поглощая их, становится всё материальнее.
Его вызвал и накормил мой гнев и мой страх. Я могла поклясться в этом, как будто коснулась вытянутой кости руки. И ужас Фаллона тоже добавлял ему сил. Ужас, глубочайший упадок духа окутывал это существо, как плащом.
Фаллон попятился, заржал. Скелет лошади в ответ широко раскрыл пасть. Я боролась с поражённым ужасом животным подо мной и радовалась этой борьбе, потому что она отвлекала мой мозг от страха, который нёс с собой этот призрак.
Возвысив голос, я, как боевой клич, произнесла определённые слова. Но всадник не дрогнул, его лошадь тоже.
Я собрала всю волю, чтобы овладеть своими чувствами. Этому существу для жизни требовались ужас и отчаяние, поэтому я должна была сдерживать свои чувства, тогда у него не будет силы…
Фаллон потел так сильно, что всю узкую расщелину, казалось, заполнил запах лошадиного пота. Моя воля распространилась и на пони, прочно сдерживая его. Он больше не ржал, лишь негромко хрипел, как смертельно раненый человек.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});