Хроника отложенного взрыва - Феликс Меркулов

— Да это тот самый, который на Батю давал показания.

Яцек открыл ящик стола и достал книгу «Бомба» с большой фотографией Белугина на черной обложке. В книгу, изданную журналистами «Столичной молодежи» через пять лет после убийства Димы, собрали статьи самого Белугина, а также то, что так или иначе касалось его убийства: статьи, документы, рассказы свидетелей.

— Вот послушай, цитирую:

«…вскоре после убийства Белугина «Столичная молодежь» пообещала денежную награду тому, кто поможет найти убийц. Желающий вскоре отыскался. Это был ефрейтор сорок пятого полка ВДВ Гареев…»

— Так, смотрим дальше:

«…То, что к убийству журналиста Белугина были причастны некие диверсионные спецподразделения, было ясно с самого начала. Изучив остатки кейса, в котором была заложена бомба, эксперты пришли к однозначному выводу: взрывные устройства этого типа состоят на вооружении у российских спецслужб, скорее всего армейских. Косвенное подтверждение «военная» версия получила через несколько месяцев после трагедии, когда к следствию обратился ефрейтор одной из частей ВДВ — некто Д. Е. Гареев. Он заявил, что к убийству причастен полковник Заславский. Именно он якобы и смастерил ту самую бомбу. Позже, однако, ефрейтор отказался от своих показаний и объяснил свои действия банальным желанием заработать денег. «Столичная молодежь» выплатила солдату две тысячи долларов.

Несмотря на то что свидетель постоянно менял свои показания, следствие ухватилось за «десантную» версию и упорно разрабатывало офицеров-десантников, пытаясь получить от них нужные сведения».

«Сразу после того как прогремел взрыв, в «СМ» начали поступать сведения о том, кто совершил убийство. Нам звонили знахари и ясновидцы, кудесники и волхвы, описывали лиц кавказской национальности, беглых солдат, известных всему миру генералов и политических деятелей, привозили и присылали письма с «абсолютно проверенной» информацией.

Однако особо выделялись среди всех звонков и писем иные сообщения — иные по всему: тону, сдержанности, форме… За информацию об убийстве было объявлено вознаграждение. Большое. Редколлегия «СМ» приняла решение проверять все мало-мальски скудные сведения.

И они не замедлили появиться…

В конце ноября 1994 года, почти два месяца спустя после взрыва, в редакцию позвонил неизвестный. Он сказал, что знает, кто совершил преступление.

На встречу с ним пошел заместитель главного редактора. На скамейке на Чистых прудах сидел стриженый паренек с испуганными, как у брошенного котенка, глазами. Это и был ефрейтор Денис Гареев. Он рассказал о том, что слышал от офицеров полка.

Заместитель главного редактора объяснил, что вознаграждение будет выплачено после того, как эти сведения будут рассказаны следователю и тот сочтет их убедительными доказательствами. Паренек сник. Тем не менее согласился на следующую встречу.

Через несколько дней он изложил то же самое в присутствии следователя Генпрокуратуры и оперативного сотрудника ФСК. Они молча переглянулись и кивнули. Именно тогда было принято решение выплатить Гарееву деньги.

Что пришлось пережить Денису после этого, одному Богу известно. Каким-то образом его сослуживцы узнали, кому обязаны частыми визитами сыщиков. Подразделение, в котором служил Гареев, направили в Чечню вне очереди. Вернулось оно также раньше срока. И сразу же Денис пришел в Генпрокуратуру и заявил, что отказывается от своих показаний.

Странное совпадение, не правда ли? Он даже был готов вернуть деньги. Как потом выяснилось, две тысячи долларов достал из своего кармана полковник Заславский. На минуточку — это его годовая зарплата.

Чудны дела твои, Господи!»

— Так, значит, все-таки Гареев был псих, — заявил Михальский. — Я подозревал что-то подобное.

— Тут что-то не так. — Гольцов отрицательно покачал головой. — Почему на папке написано «Мясник»? А, все понятно… Вот посмотри документ:

Настоящим докладываю, что Управление по Центральному военному округу, выполняя ваше указание, изучило материалы литерного дела по линии «Мясник».

Дело было заведено 14 августа 1984 года. С 1991 года активные мероприятия по нему приостановлены. Спецконтингент поставлен на оперативный учет. Управление не возобновляло работы по этой линии. В настоящее время все мероприятия закрыты. Дело передано в Управление регистрации архивных фондов.

Ходатайствую о сохранении на деле грифа «Совершенно секретно. Особой важности» и высшей степени ограничения допуска.

Виза. Ходатайство удовлетворить.

— Что это за «высшая степень ограничения допуска»? — удивился Гольцов. — Никогда не слышал про такое.

— Я слышал. — Глаза Михальского горели как у охотника, увидевшего след не вымершего по каким-то причинам динозавра. — Это изобретение госбезопасности. Гриф «Совершенно секретно» позволяет куче народу увидеть документ. Поэтому, если надо похоронить, ставится еще и ограничение допуска. Тогда посмотреть документ сможет разве что президент да еще два-три человека. В архиве такие дела хранятся в отдельном зале, куда могут входить только работники именно этого зала. И дела опечатаны, чтобы даже они случайно не прочитали. В общем, выше этой степени секретности разве что гриф: «После прочтения съесть».

— Что это за «Мясник» такой? — Гольцов посмотрел на друга. — Ты слышал про него что-нибудь?

— Нет. Ты же видел, какая секретность! Да там глаза выкалывают, если ненароком в щелочку подглядишь. Даже те, кто в соседних кабинетах с исполнителями работал, думаю, ничего не знают. А если слышали «Мясник», наверняка думали, что коллега нашел в гастрономе знакомого и берет из-под прилавка свежие ребрышки.

— Значит, Гареев имеет какое-то отношение к «Мяснику». Но в чем суть? Они что, психов набирали? Или психов делали? Смотри, сколько историй болезни…

— С диагнозами не все ясно. — Яцек медленно пролистал истории болезни.

— Надо постараться найти этих людей.

— Забудь.

— Почему? — насторожился Гольцов.

— Если бы у нас в подчинении было двадцать оперативников с корочками МВД, можно было бы попытаться тянуть эту ниточку. Очень мало шансов, что кто-то из этих людей знает больше, чем ему положено. А положено, прямо скажу, всего ничего. Но, сопоставив информацию, проанализировав, можно было бы что-то выудить. Только у нас нет ни людей, ни времени.

— Ты скептик.

— Я реалист. Постой, здесь должно быть что-то еще, не одни же истории болезней. Вот! Нашел.

Он достал неровно выдранный тетрадный листок. Корявым почерком было написано:

«В 1993 году военная контрразведка всерьез заинтересовалась программой «Мясник», которую начало КГБ еще в восьмидесятых годах для борьбы с диссидентами и цеховиками. В те годы были развернуты громкие процессы против подпольных дельцов. Особенно большие дела велись в Средней Азии. Тогда следователи столкнулись с отчаянным сопротивлением коррумпированной верхушки партийного руководства и цеховиков. Многие свидетели просто исчезали. Или боялись давать показания. А богатые дельцы неожиданно быстро уезжали за рубеж.

Для борьбы с ними КГБ потребовались верные и послушные люди. Было решено использовать опыт сотрудничества с психиатрами, которые с подачи госбезопасности объявляли сумасшедшими врагов советского режима.

Нужных людей набирали (или делали) в психиатрических клиниках. Или пропускали в психушках? Или проводили через дурдомы? Источник обещал это уточнить. (Операция «Мясник» — это бомба, сказал он.) После перестройки операция была приостановлена. Но кому-то из генералов-особистов идея понравилась. И они решили возобновить программу. Источник не смог назвать всех подробностей — доказательства будут на следующей неделе…»

— По-моему, это писал сам Белугин, — сказал Гольцов.

— Похоже на то.

— И похоже, что ему лапшу на уши вешали. Чушь какая-то: психушки, дельцы, КГБ. Бред.

— Но рапорт — это не бред.

— Здесь какая-то тайна! — Михальский яростно почесал бритый затылок. — И Белугин искал на нее ответ.

— Могли его за это убить? — Георгий внимательно посмотрел на друга.

— Десять раз могли! — воскликнул Яцек.

Стопочки документов были разложены на полированном столе в рабочем кабинете Михальского. Будто высохшие листья на надгробной плите.

— Тут было за что убить, — согласился Гольцов, посмотрев на стол. — Многое из этого он не напечатал.

— Не успел? — задумчиво произнес Яцек.