Гадалка для холостяка - Анна Белинская

Не знаю уж каково ему в моем обществе, но мне отпадно.

Откидываюсь по-королевски на спинку кожаного кресла и укладываю локоть на подлокотник. Одариваю внутренность крутой тачки одобряющим кивком. Дааа!

У меня даже дыхание замирает. Страшно дышать, чтобы своими выдыхаемыми парами не обесчестить стерильность салона.

Вот это я понимаю — люди живут! То, к чему нужно стремиться! Всё блестит и сияет. Даже пахнет новой кожей. Натуральной!

Изнутри машина Миронова такая же вышколенная как сам хозяин.

Здесь, спрятанная от реальности за тонированными стеклами, я могу немного расслабиться. Выдохнуть и позволить себе почувствовать другую жизнь: без подносов, проваленного дивана, заклеенных кроссовок и куртки пятилетней давности с разодранными внутренними карманами, в дырках которых забита трудноизвлекаемая мелочовка.

Резко оборачиваюсь назад, опрометчиво забыв, что может его спутница сидит всё это время сзади и наблюдает за моими эстетическими оргазмами. К счастью, на задних сиденьях пусто и это в очередной раз меня успокаивает.

Значит, его девушка осталась в баре или уже уехала? А почему тогда Миронов не отвез домой её?

Смотрю на своего преподавателя, расхаживающего у капота с прижатым к уху телефоном.

Интересно, он звонит ей?

Премиум-класс его тачки вполне оправдывает высшую степень. В салоне шумоизоляция как в гробу, только тише.

Но жгучее любопытство сгубило не только кошку, но и мою совесть. С другой стороны, любопытство — не порок. Поэтому осторожно нажимаю на электроподъемник стекла, приоткрывая всего лишь тонкую полоску, чтобы немного услышать доцента.

— Извини…

— Да…

—… никуда не делся…

— …было замечательно…

— … так получилось… непредвиденные обстоятельства…

— … уехать…

Доносятся до меня лишь обрывки Мироновской речи.

Но я уверена, что звонит он ей.

Выкуси, вылизанная метелка!

Сегодня Яна Решетникова будет кататься на Мироновском скакуне!

Ой!

Закрываю ладошками рот, как если бы сам Миронов смог услышать мои распутные мысли.

«Я вовсе не это имела ввиду!» — отнекиваюсь.

— … бабуля плохо себя чувствует… — и бросает взгляд в лобовое. То бишь на меня.

Эээ? Что?

В смысле бабуля?

Эт я, что ли?

Ну вы и лжец, господин Миронов.

Кощунство какое-то!

Мало того, что вы меня оскорбили, так еще и приплели хворь вашей здоровее-не-бывает родственнице!

Я, конечно, понимаю, что говорить своей девушке о том, что в машине сидит студентка, ожидающая доставки до дома, — глупо и нахально, но можно было бы придумать что-нибудь менее оскорбительное для нас с Аглаей Рудольфовной.

—… спасибо за чудесный вечер. Ты была просто… — а дальше я закрываю окно, чтобы не слышать, как он будет её нахваливать. И уж точно бабулей не назовет.

Когда Илья Иванович опускается в водительское кресло, ярость во мне достигает своего апогея.

— Брр, — мой преподаватель передергивает плечами и потирает друг о друга ладони. — Замерзла? — поворачивается ко мне. Но этого я не вижу, а скорее предполагаю, потому что, вздернув подбородок, смотрю в боковое окно.

— Нет, — поворачиваюсь, когда Миронов нажимает какие-то супер-яркие сенсорные кнопочки на консоли.

— А я что-то да, — улыбается. И чего он такой стал мерзко довольный после разговора со своей девушкой? Расстраиваться ведь должен. Вечер испорчен. А этот умиляется, вон. — Куда? — его пальцы замирают над большим экраном с навигатором.

И тут меня накрывает…

Действительно, куда?

Смотрю на Мироновские красивые пальцы, на переплетения улиц на карте, перевожу внимание на ожидающее от меня адреса лицо Ильи Ивановича и усиленно ворочаю мозгами.

Куда?

Домой сегодня мне по всем статьям нельзя. Во-первых, Миронов знает адрес Белладонны, во-вторых, возможно, там меня уже ждет облава.

Что же делать?

Нервно закусываю губу и ловлю на себе сощуренный взгляд преподавателя. Он смотрит на мой рот слишком долго, чтобы я начала ерзать в кресле. Это взгляд… слишком мужской и глубокий, чтобы им можно было разбрасываться на студенток.

Сглатываю чувство смущения, опускаю голову и сминаю в руках лямки рюкзака.

— В общагу, — говорю на выдохе. Пусть думает, что я иногородняя.

Доеду до общежития, а там прыгну в ближайшее метро и поеду на Павелецкий вокзал. Доночую оставшуюся часть ночи там, а завтра придумаю, как жить дальше. Мне не привыкать. Однажды я уже ночевала с бомжами.

— Так она уже закрыта, — выдает Миронов, заставляя поднять на него увеличенные в размере глаза.

— Да? — вырывается удивленное из меня.

— С 23.00, — уточняет Илья Иванович и смотрит … эмм… странно

Серьезно? А я ни сном ни духом. Никогда не жила в общаге. Я когда в университет поступила, уже как год квартиру снимала, поэтому даже близко не в курсе про общаковские порядки.

— Ах, ну да, — выдавливаю глупый смешок на манер «что вы от меня хотите — память-то девичья». — Совсем из головы вылетело, — Миронов смотрит так, будто сомневается, что туда могло вообще что-то залететь, чтобы потом вылететь.

— Ну … тогда я подожду подругу и переночую у нее, — пожимаю плечами.

— Это у той, которая осталась в баре? — уточняет Миронов.

Он начинает мне, порядком, поднадоедать своими уместными вопросами.

— Да, — отвечаю неуверенно.

Сама понимаю, что звучит бредово-недостоверно.

— Тогда набирай свою подругу, и я вас отвезу обеих, — деловым тоном распоряжается Илья Иванович, чем приводит меня в замешательство.

Вот черт.

Поспешила ты, Янка, с ответом. Надо было говорить, что к другой подруге, а теперь вот выкручивайся.

Звонить Натахе мне никак нельзя. Повяжут.

Думай, Янка, думай родная.

Лезу в рюкзак и долго капаюсь в нем, показывая, что мой баул бездонный и телефон мог заваляться, скажем, в слоях мантии.

Пока делаю вид озабоченного поиска, Миронов, словно читая мои крамольные мысли, следит за каждым движением, чуя подставу. Но я сдвигаю на нос брови и усиливаю эффект раздражения на своем лице от того, что в женской сумочке, по определению, как всегда сложно что-то найти. Одновременно с этим удерживаю боковую кнопку выключения телефона. Я не вижу результата, но надеюсь, что мой старичок меня не подведет.

Вынимаю и … вуаля!

Экран черный и не подает признаков жизни! Красавчик!

— Батарейка села, — печально резюмирую и театрально вешаю нос.

— Понятно, — Илья Иванович взъерошивает волосы резкими движениями. Затем укладывает ладони на руль, несколько секунд тарабанит по нему пальцами, будто о чем-то важном раздумывает и, неопределённо усмехнувшись, сдает задним ходом.

Ааа… мы