Ночь длинных ножей - Виктор Кузнецов

По-видимому, Кальтенбруннер считался абсолютно надежным последователем национал-социалистической идеологии и особенно преданным приверженцем Гиммлера. К примеру, при вступлении Кальтенбруннера в должность Гиммлер подчеркнул, что он всегда считал продолжительное пребывание в нелегальных условиях «хорошей школой», «особенно для руководителя Имперской службы безопасности»[82]. Правой рукой рейхсфюрера СС и начальника немецкой полиции должен был стать не пунктуальный «бравый чиновник», а гибкий, динамичный активист, «готовый к ответственным решениям» ветеран национал-социалистического движения, получивший достаточную подготовку для того, чтобы в каждом конкретном случае являться лидером, действующим в духе своих начальников, но не зависеть от инструкций и отговорок[83].

Как руководителю РСХА Кальтенбруннеру, по существу, приходилось лишь дописывать то, что начали другие, связанные с проблемами безопасности и криминальной полиции. Борьба с внутренними врагами была задачей СД, которая, по воле Гиммлера, должна была расширять свои полномочия. Противостоя ведомству иностранных дел Риббентропа, Кальтенбруннеру удалось в конечном счете организовать самостоятельный способ получения информации через VI управление (зарубежная разведка), в результате чего у Шелленберга появилась возможность активизировать свою деятельность в зарубежных странах. Расследование «неудач» управления зарубежной разведки абвера при ОКБ под управлением Канариса закончилось в 1944 г. передачей службы военной разведки Имперскому управлению безопасности.

Единственно, чем мог гордиться Кальтенбруннер во время Нюрнбергского процесса, это замечание Йодля, руководителя штаба управления вермахтом, что Кальтенбруннер свои обязанности исполнял лучше его предшественника Канариса, хотя последний был адмиралом и занимал свою должность в течение тридцати лет.

Что же касается борьбы с партийной канцелярией за право предоставления партии информации внутри страны, а также контроля за партийной дисциплиной, то здесь Кальтенбруннер добился меньшего успеха. Правда, Борман сумел оценить его детальные доклады о заговорщиках 20 июля 1944 г., однако, что касается сравнительно объективной текущей информации о положении дел, предоставленной III управлением (внутренняя разведка), руководимым Отто Олендорфом, то у Кальтенбруннера возникло много возражений, и не только тогда, когда СД распространила в провинции сведения о скандалах, связанных с коррупцией, и вопиющих ошибках в руководстве, совершенных зазнавшимися партийными боссами.

Кальтенбруннер тщетно боролся с расширением полномочий гауляйтеров, которые, к примеру, в качестве рейхскомиссаров по вопросам обороны должны были возложить на себя определенные полицейские функции, имея дело с «иностранными рабочими».

Открытых столкновений с партийной канцелярией руководитель РСХА старался избегать, тем более, что он мог рассчитывать на благосклонное отношение со стороны Бормана, когда требовался непосредственный контакт с Гитлером. Понятные затруднения, возникшие у Гиммлера в связи с принятием решительных мер в отношении Канариса, требовали подобного рода контактов. Рейхсфюрер СС не принадлежал к числу тех лиц, доставляющих неприятные известия, кого Гитлер охотно допускал к себе. Тем охотнее он снимал трубку, услышав «высочайший звонок», когда предстояло доложить о каких-то блестящих успехах, которые многие из его подчиненных находили не вполне честными. Некий неумеха, спекулировавший на инициативе своих подчиненных, который пытался приписать себе все успехи, а в случае провала думал лишь о том, на кого бы взвалить вину, вынужден был испытывать терпение наиболее доброжелательных подчиненных. Будучи ловким интриганом, Кальтенбруннер, естественно, знал средства и способы, с помощью которых можно освободиться от недоброжелательного начальника, не вызывая подозрения, что его вводят в заблуждение.

Как получилось, что Кальтенбруннер, являясь руководителем РСХА, не мог себе позволить то, что осуществлял подчиненный ему начальник VI управления Шелленберг, передававший важную информацию непосредственно в главную квартиру фюрера? С каких пор ему был запрещен доступ в «святая святых власти»?

Чтобы без посредничества Гиммлера передавать Гитлеру сведения, Кальтенбруннер прибегал к помощи Вальтера Гевеля, связного Риббентропа в главной квартире фюрера, а позднее собственного офицера связи Гиммлера Германа Фегеляйна. Само собой разумеется, после «освобождения» Муссолини в сентябре 1943 г. Кальтенбруннер не посмел сопровождать своего подчиненного Скор-цени, явившегося к Гитлеру с докладом. Но когда Скор-цени в присутствии Муссолини докладывал о проведении операции со всеми деталями, он сидел с ними за одним столом.

Однако более существенным было тесное сотрудничество с Борманом, которое у них возникло в начале лета 1943 г. Должно быть, именно Борману Кальтенбруннер был обязан тем, что его стали вызывать непосредственно к Гитлеру. По словам Шелленберга, дошло до того, что даже Гиммлер постоянно находился в страхе, главным образом, после того, как в 1944—1945 гг. рейхсфюрер провел «зондирование» (относительно переговоров с западными союзниками). Как нам представляется, однако вряд ли Кальтенбруннер скрывал от Гиммлера какие-то тайны, которые оправдали бы подобные спекуляции. Во всяком случае, как полагает Вильгельм Хеттль, ни о каком ухудшении доверительных отношений между Гиммлером и Кальтенбруннером не могло быть и речи[84].

Вне всякого сомнения, в 1944—1945 гг. Кальтенбруннер принадлежал к самым могущественным лицам в Третьем рейхе. Этого положения он достиг не только вследствие идеологической связи с фюрером и национал-социалистической идеей немецко-народного сообщества. Его восхождение по иерархической лестнице было также результатом его решительности и, прежде всего, способности понимать и воплощать в жизнь идеологические установки и намерения Гитлера, несмотря на сопротивление и бюрократические препоны. В этом смысле он был воплощением гитлеровского идеала национал-социалистического руководителя.

ИНТЕЛЛИГЕНТ С ОКРОВАВЛЕННЫМИ РУКАМИ

Отто Олендорф, самый младший из четверых детей фермера средней руки, родившийся 4 февраля 1907 г. в Гогенэггельзене близ Ганновера, с ранней юности интересовался политикой. Свою первоначальную, внушенную отцом ориентацию на традиционный буржуазно-консервативный лагерь (Немецко-национальная народная партия), он быстро сменил на более радикальные взгляды. В 1925 г., еще будучи гимназистом, Олендорф вступил в ряды СА, откуда в 1927 г. его перевели в СС (членский номер 880). Под номером 6531 он стал членом НСДАП (он получил почетный золотой партийный значок). В дальнейшем он посвятил себя активной пропаганде идей национал-социализма. Еще будучи учащимся гимназии «Андреанум» в Гильдесхайме (1917—1928), Олендорф участвовал в создании местной партийной организации в Гогенэггельзене. Начав изучать право и общественно-политические науки в университетах Лейпцига и Геттингена (1928—1931), он оставил эту область деятельности и принял участие в работе Национал-социалистического союза студентов и местной группы НСДАП. Поскольку политическая работа в этих организациях его не удовлетворяла, проучившись два семестра, он переехал в Геттинген. Здесь у Олендорфа появилось больше возможностей заниматься политикой. Летом 1929 г. он получил задание склонить на сторону партии население округа Нортхайм. Агитационная работа Олендорфа оказалась столь успешной, что на выборах на уровне округа в гау Ганновер-Зюйд НСДАП смогла получить абсолютное большинство голосов.

После сдачи экзамена на реферецдара в Юре летом 1931 г., в качестве получателя стипендии, которую выхлопотал для него профессор национальной экономики Йенс Петер Йессен, Олендорф поехал учиться в Италию в университет Павии. Пребывание в этой стране, которое должно было послужить для изучения общественно-политических наук и подготовки к карьере ученого, наложило заметный отпечаток на дальнейшую жизнь Олендорфа. Он превратился в убежденного противника итальянского фашизма. Его критика была направлена главным образом против авторитарно-автократических особенностей фашистского государственного строительства, а также корпоративности. В представлении Олендорфа во главе угла должна стоять, как он выражался, «народность», которая должна активно действовать при посредстве «носителей национального сознания». Он отвергал господство отдельных личностей, которое, в его представлении, впоследствии воплотилось в «государстве фюрера». Олендорф очень серьезно отнесся к идее национал-социализма, который он счел истинным мировоззрением и стал развивать свою собственную, в высшей степени индивидуализированную идеологию в области экономики. Тем самым он не только нередко вступал в конфликты со сторонниками официальной партийно-политической линии, но и подвергал их довольно смелой критике. Но такой критический настрой его ума вовсе не означал, что Олендорф не является убежденным национал-социалистом, который от всей души поддерживал такие существенные пункты национал-социалистического мировоззрения, как расизм[85].