Славка с улицы Герцена - Владислав Крапивин

Пороховая забава повернула мои мысли к военным делам, и я вспомнил:

– Ну, а как там вчера на игре-то?

Это я без всякой задней мысли спросил, но Пашка, видать, усмотрел в моих словах ехидство. Вмиг набычился:

– А чего ты хвалишься? Тебя там все равно не было!

Я захлопал глазами. Мне было неведомо то, что Пашка знал еще накануне. Оказалось, что мое вчерашнее пророчество – выкрикнутое просто так, наобум – исполнилось. Наша десятая школа (правда, в союзе еще с одной – кажется, двадцать шестой) в самом деле заняла первое место! Вот поди ж ты, какие бывают чудеса! Потом я даже старательно покопался в себе: нет ли у меня склонностей к предсказанию будущего. Но оказалось, что нет. И слава Богу…

…Все эти истории (в том числе и про девочку) я рассказал брату там, на верхней палубе «Аджигола».

Олег уже пришел в себя и кивал с хитринкой. Потом заулыбался:

– Ты занимаешь меня своими «мемуарами», чтобы отвлечь от морской болезни…

– Ну… да. Но не только для этого. Просто приятно вспомнить детские годы.

Брат опять покивал…

На следующий день мы были в Одессе. А там… Ну, Одесса есть Одесса, хватило интересного. Но больше всего запомнился один случай. Не хочу повторяться, просто приведу страничку из своего «Литературного дневника». Эту запись я сделал, вспоминая Олега в марте девяносто седьмого года, когда брату должно было бы исполниться пятьдесят лет.

«В Одессе Олегу очень понравился увиденный в киоске сувенир: зажигалка-браунинг. Мы купили два таких пистолетика – ему и мне. Вскоре выяснилось, что свой пистолетик Олег потерял, выронил из кармана.

И… вдруг мой пятнадцатилетний братик начал ронять слезы – так ему стало жаль потерянный пистолетик. Да, на шестнадцатом году человек иногда еще совсем дитя.

Я тут же предложил ему свой пистолет, но Олег замотал головой. Ведь радость-то была именно в том, что у нас два браунинга – у него и у меня.

Денег у меня было совсем не густо, а зажигалки стоили дороговато. Но я все же вернулся к киоску и купил Олегу новый пистолетик. Брат тихо и виновато радовался, совсем как маленький мальчик.

А я до сих пор радуюсь, что тогда сделал эту покупку. Если бы не так, всю жизнь мучила бы совесть».

Теперь совесть не мучает. По крайней мере из-за того случая… Мучает лишь печаль, если вспоминаю давние годы, когда рядом был братишка. И все же хорошо, что он был…

…А в тот день, вернее уже поздним вечером, в поезде «Одесса – Москва», мы стояли в коридоре у окна и смотрели, как в южной темноте летят назад огоньки. Олег вертел в пальцах никелированный браунинг-зажигалку. Потом вдруг потерся щекой о мое плечо и сказал негромко:

– Спасибо…

Подмывает желание написать, что сказал он это с той же интонацией, как когда-то девочка под откосом стрелкового стенда. Но не хочется врать. Он произнес это «спасибо» скомкано и торопливо. И все равно у меня затеплело в душе.

– Да ладно, чего там… – пробормотал я. – А зажигалки и правда хороши. Будет память про путешествие…

– Я не про зажигалку, – объяснил он в полголоса. – То есть и про нее, но… спасибо, что показал мне открытое море…

Вот так.

Насколько я знаю, больше брат никогда не видел открытого моря…

12

Однако вернусь в Володькин двор, в тот сентябрьский день, когда мы валялись на растрепанном сене и рассуждали про горизонты.Я согласился с Володькой, что да, морской горизонт, наверно, «самый-самый горизонтальный». Но тут же решил, что пора поделиться с приятелями своим недавним открытием.

– А зато я знаю, как сделать, чтобы горизонт стал совсем рядом.Будто тыодин-одинешенек на всем земном шаре.

– Так не бывает, – сразу сказал Виталик.

– А вот и бывает! Сам видел!

– Лучше скажи честно, что ты это придумал. Тогда мы не будем смеяться, – пообещал Виталик.

– Смейся хоть до лопанья пуза! А я правду говорю!

Володька смотрел молча и внимательно. Он был умнее Виталика (да и меня тоже). И, конечно, сразу уловил в моих словах правдивую суть. И наконец спросил:

– А как это? Можешь показать?

– Конечно, могу! Только не сейчас…

– Ага, сразу заотпирался! – уличил меня правдолюбивый Виталик.

– Ничего не заотпирался! Просто надо идти в специальное место! Пойдем завтра!

Назавтра был то ли праздник Победы над Японией (в те времена нерабочий день), то ли просто воскресенье. И мы, свободные от школы, с утра отправились по известному только мне маршруту. Я отказался заранее открывать свои секреты, это придавало нашей прогулке загадочность и серьезность настоящей экспедиции. Виталик нетерпеливо канючил, чтобы я рассказал, в чем дело. Володька был снисходительно терпелив – как бы подыгрывал мне.

Я повел ребят по дну лога, вдоль речки, этот путь оказался не длинным, и скоро мы очутились у подножья того острова, где я несколько дней назад радовался своему робинзоньему уединению и близкому горизонту.

День стоял безоблачный и совсем летний, начало сентября снисходительно дарило нам дополнительный кусочек каникул. Пахло бурьяном, коноплей и полынью. Пушистые семена почти неподвижно висели в воздухе. Мы стали подниматься по склону, зашуршала на тропинке сыпучая глина. И вот наконец плоская поверхность острова, на котором когда-то (по моему убеждению) стояла древняя крепость. Ромашки, клевер, колоски подсыхающей травы…

Я выбрал место, где трава пониже.

– Ложитесь на пузо, лицом к земле…

– А зачем… – начал Виталик, но увидел, что Володька лег сразу, и тоже плюхнулся на живот. И сказал придирчиво:

– Ну и что?

Я лег между Виталиком и Володькой. Васильковое небо с ватными комками облаков висело над нами. А кругом лежала травянистая поверхность. Ровная, как стадион. Лишь кое-где торчали над ней ромашки и мохнатые головки растений с неизвестным названием, а больше ничего не было.

– Смотрите, – выговорил я многозначительным шепотом. – Небо соединяется с землей совсем рядом. Это и есть близкий горизонт…

С полминуты мои друзья молчали. Потом Володька сказал удивленно:

– А ведь правда…

И мне было очень дорого это признание.

Но Виталик на этот раз не согласился с Володькой, хотя обычно признавал его авторитет.

– Вовсе это никакой даже не горизонт!

– А что по твоему?! – взвинтился я.

– Ничего! Просто трава, вот и все! Таких горизонтов не бывает!

Но я был не лыком шит! Зная, что Виталька заспорит, я запасся научным доказательством. Со мной была кирзовая полевая сумка (ее подарил мне Коля, муж моей старшей сестры). И в сумке лежала пухлая книжка, которая сохранилась у меня и мамы еще с довоенных времен, от папы. Растрепанный, без корочек, «Энциклопедический словарь Ф. Павленкова», изданный почти сорок лет назад, в 1907 году. Я умел искать в нем объяснения всяким хитрым понятиям. И я знал, что там написано на странице 531 (даже закладку сделал). Между словами «Горизонтальный» и «Горилла» (с портретом этой самой гориллы) были строчки:

« Горизонтъ – видимая наблюдателю часть земной поверхности, а также кругъ, ограничивающiй эту часть». Дальше было еще что-то – про астрономию и другие хитрости, но это уже не имело значения. Для доказательства хватало первой фразы. И я со сдержанным торжеством прочитал ее Виталику и Володьке. И добавил:

– Вокруг нас что? Земная поверхность. А что ее окружает? Круг, который видим! Значит, это и есть горизонт. Читайте сами…

Виталик и Володька сдвинули над словарем головы со стриженными макушками.

– Правильно, – сказал мудрый Володька.

Но Виталик заспорил и сейчас. Причем его аргументы носили уже политический характер:

– Ну и что? Эта книжка до революции напечатана, сразу видно. А тогда в книжках врали для обмана трудового народа!

– Не все же, кто писал, врали, – попытался урезонить его Володька.

– Все! – отчаянно заявил Виталик, чувствуя, что теряет позиции.

Я добил его новым доказательством:

– Пушкин тоже писал до революции. По-твоему, и Пушкин врал?

Против Пушкина не попрешь. Виталик засопел. И сделал вид, что разглядывает портрет гориллы. Володька осторожно, необидчиво так сказал:

– Вить, ты же всегда справедливый. Ты должен признаться, что здесь вокруг нас горизонт.

Виталик посопел сильнее, бормотнул:

– Ну, ладно…

А Володька глянул вдоль плоского травяного ковра и вдруг прошептал:

– Смотрите, на горизонт села бабочка.

В самом деле, там, где небо соединялось с близкой кромкой земли, на тонкой травинке качалась коричневая бабочка-крапивница. Ей, наверно, нравилось качаться. Она то складывала, то развертывала крылышки, радуясь солнцу. Да, было еще сплошное лето. И мы некоторое время лежали молча, погрузившись в теплые запахи трав…