Аптечное дело - Виктор Галданов

— Ну это уже не моя проблема, — закончил я.

Девушка села рядом с отцом и взяла его за руку.

— Ты не должен думать обо мне, — сказала она. — Не должен.

— Как же я могу не думать о тебе?

— Ну, а что хорошего, если вас обоих замучают до смерти? — спросил я безжалостно.

Табаков прикрыл глаза.

— Миркин был у меня всю вторую половину дня, — проговорил он хрипло. — Он сказал… Да, если бы речь шла лишь обо мне, я попытался бы… Но Верочка. Я не так силен… Да и какая разница? В любом случае изобретение будет уничтожено. Поэтому зачем?.. — Голос его сорвался. — Я просто не смогу этого вынести, не смогу! Вы понимаете?

— Папа, — умоляюще произнесла девушка.

Взглянув на них, я отвернулся.

На одной из боковых полок рядом с игральными картами лежали блокнот для записи очков и карандаш. Я взял их. На самом верху первой страницы я написал печатными буквами: «Нас могут подслушивать», приписав еще несколько строчек. Потом вырвал страничку и положил блокнот и карандаш на место.

Я вернулся к Константину Табакову и положил ему руку на плечо. Ученый посмотрел на меня. От пережитых испытаний глаза его запали, а лицо осунулось и посерело.

— Кричи не кричи — делу не поможешь, — сказал я и дал ему бумажку со своим посланием.

Вероника попыталась заглянуть через плечо отца и прочесть записку, но я взял ее за руки, мягко отвел в сторону и посмотрел ей в глаза, вложив в свой взгляд всю силу, которой обладал.

— Кое в чем я, конечно, виноват, — сказал я. — Если бы я не вмешался в дело, все вообще могло пойти по-иному,

Тут открылась дверь и вошел Миркин. Он походил на главу правления крупной фирмы, покинувшего на минуту зал заседаний, чтобы ответить на телефонный звонок.

— Итак? — спросил он.

Я стоял, спокойно раскуривая сигарету.

— Что касается меня, — произнес я без тени эмоций, — ответ остается прежним: проваливай.

— Я говорю то же самое, — твердо сказала Вероника.

— Мне очень жаль. — Слова Миркина прозвучали как соболезнование. Он смотрел на Табакова.

Ученый встал с дивана. Он слегка дрожал, а глаза его горели.

— Я согласен пойти с вами на сделку. Но вы должны поклясться, что, если я выполню все ваши условия, с девочкой ничего не случится.

— Папа!

— Я клянусь, — ответил Миркин.

Ученый сцепил трясущиеся руки:

— Тогда я согласен с вашими условиями.

Миркин внимательно посмотрел на него с удовлетворением делового человека, сумевшего заключить удачный контракт.

— Я дам вам бумагу, чтобы описать всю технологию, — сказал он вполне дружелюбно. — Еще что-нибудь нужно?

Табаков покачал головой:

— Я не смогу описать процесс. Это слишком сложно, да я и не в состоянии сосредоточиться в подобных условиях… Можно все сделать значительно проще. Ведь ваш хозяин сам фармацевт. Привезите меня в лабораторию, и я продемонстрирую ему всю реакцию.

— Папочка! — умоляюще проговорила Вероника.

— Я все покажу ему, — продолжал Табаков почти истерически. — Он все поймет. И будет знать, как именно проводить эту реакцию. Писать же я ничего не буду. Только он и я, и никто больше… Никто… даже Верочка. Вы обещаете?

— Давайте вернемся в дом и поговорим с патроном, — предложил Миркин.

Он взял ученого за руку и проводил его к двери, даже не взглянув на меня. Правая рука Владимира застыла в кармане пиджака и оставалась там все время, пока он беседовал.

Вероника рванулась было за отцом, но я удержал ее.

Дверь закрылась.

Лицо ее как будто окаменело.

— Ничего уже не сделаешь, — сказал я.

Воцарилась тишина. Потом девушка вырвалась из моих рук, бросилась на диван и зарылась в подушки.

Я вновь закурил и начал медленно прохаживаться по комнате. Прошло минут десять. Вероника перевернулась на спину, уставившись в потолок ничего не выражающим взглядом. Только тогда я решился заговорить с ней. Я встал рядом и произнес еле слышно:

— Вероника…

— Он не должен был делать этого, не должен! — воскликнула она.

— Вероника, он лишь ширма для нас, а мы не должны действовать в одиночку. Я дал вашему отцу записку.

— Но это не имеет значения.

— Надеюсь, имеет. Уверен, что имеет. Я сказал ему, что делать.

Девушка села на диван, в изумлении уставившись на меня.

— Вы сказали ему… что?

— Я сказал, что и в нашей ситуации кое-что можно предпринять. Посоветовал ему взять Бурциевича в лабораторию. Во время демонстрации профессор сможет устроить взрыв. Конечно, ничего хорошего ожидать не стоит, но это втянет в историю Бурциевича, а заодно с ним и Миркина. В конце концов все может оказаться очень важным. — Голос мой звучал очень тихо, а губы едва двигались. — Может быть, я посылаю их на смерть, но эти сволочи ее заслуживают.

Девушка вскочила, схватила меня за руку, дергая ее и раскачиваясь, как будто внезапно потеряла равновесие. Ее глаза сияли, а губы были полуоткрыты.

— Вы это сделали?! — повторяла она вновь и вновь. — Вы это сделали?!

Я кивнул. Потом открылась дверь, и мы резко обернулись. Вошла Лариса.

— Привет, — сказала она.

Взглянув в ее пустые голубые глаза, не вызывавшие во мне по-прежнему никакого отклика, я небрежно положил руку в карман и ответил:

— Привет!

— Что вы делаете?

— Репетируем пьесу.

— Почему вас заперли здесь?

Я не знал, серьезно или нет относиться к ее словам.

— Мы слышали, что Миркин ищет нас, — сказал я. — Поэтому решили спрятаться в недоступном месте, чтобы он удвоил наши ставки.

— Мне показалось, что что-то случилось, — протянуло Лариса. — Я не раз видела, как с теми, кто злил папу происходили дурацкие истории. Я обычно не беспокоюсь потому что не суеверна, но вы — другое дело. Поэтому и стала наблюдать. Видела, как они принесли вас сюда. А ведь еще за ужином я предупреждала вас.

— Да, предупреждали, — проговорил я медленно.

— Чуть позже Миркин вышел отсюда с человеком, которого я ни разу не видела. Я решила выяснить, что именно происходит, но у дверей находился другой тип…

— Другой?..

— Да, какой-то толстяк. Он как-то уже был здесь в компании высокого. Миркин сказал, что это коммивояжеры. Но толстяк не позволил мне войти.

— И что же ты сделала? — спросил я напряженным голосом.

— Мне непонятно, почему это я не могу войти в свой собственный подвал, если я того хочу. Я сказала, что потеряла сережку. — В правой руке Лариса что-то держала, и когда она вытянула руку, в ней оказался обыкновенный молоток. — Пока толстяк искал сережку, я стукнула его по голове.

Я даже не смог рассмеяться. Слабая надежда, пришедшая вдруг с Ларисой, просто оглушила меня. Я грубо схватил Ларису за плечи:

— Где твой отец?

— Уехал с Миркиным и тем, другим… Поэтому я и забеспокоилась. Они сказали, что тебе кто-то позвонил и ты вынужден был срочно уехать, даже не попрощавшись со мной.

— Когда все это произошло?

Лариса слегка поморщилась от боли — я слишком сильно сжал ее плечи.

— Они уехали минут пятнадцать назад.

— Подскажи, где взять машину.

Резко распахнув дверь, я выбежал в узкий коридор с бетонными стенами. В конце была видна лестница, ведущая наверх. Я пробежал по ней и вышел через железную дверь, едва не споткнувшись о тело, лежащее снаружи.

Я перевернул человека. Одного взгляда было достаточно, чтобы узнать коренастого типа, напавшего на Веронику тогда, в Рузановке.

Толстяк был недвижим, вероятно, у него был проломлен череп. Чтобы обезопасить себя от неприятных неожиданностей, я с силой ударил его головой о землю, потом выпрямился.

Пока мои глаза привыкали к темноте, я почти на ощупь двигался по асфальтированной дорожке, ведущей от убежища, сзади, спотыкаясь, шли две девушки.

Вдруг впереди кто-то метнулся. Узкий луч фонарика прорезал темноту, едва не задев меня, и скользнул мимо. Я едва успел скрыться в кустах рядом с дорожкой. Высокий человек бежал, освещая себе путь фонариком. Пирчюпис!

Когда он поравнялся со мной, я бесшумно кинулся вперед, схватив его за шею, сдавил ее так, что мгновенно лишил возможности и дышать, и говорить, и двигаться.

— Можешь это приберечь для меня на будущее, подонок, — проговорил я прямо в ухо Пирчюпису. Потом развернул его лицом к себе и, нанеся сокрушительный удар, отбросил в кусты. В этот момент из-за поворота показались девушки. Дальше мы пошли по аллее, которая вилась по заброшенному саду, пока наконец не достигли огромного дома. Мы обежали дом и на подъездной дорожке в лунном свете увидели машину, на которой я приехал сюда.

Я открыл дверцу. Вероника почти упала на переднее сиденье. Лариса стояла рядом с машиной и казалась очень растерянной. Ее лицо в темноте, лишенное всяких черт, походило на бледное пятно.

— Ты должен мне объяснить, — проговорила она с отчаянием, — в чем все-таки дело?