Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта - Мор Йокаи

— Ну и дела! Воистину это символ Бафомета — полумесяц в виде подковы, а в центре восьмеркой изогнутая двуглавая змея. Отпечаток вполне заметен на гостии! Зачтется тебе, сын мой! Ты воспрепятствовал вечной погибели стольких душ христианских; ведь на святой мессе могли бы преклонить колени не пред телом Спасителя, а пред символом идола Бафомета. Истинно, половина города Штеттина должна возблагодарить тебя. Ведь они чуть не приняли вечное проклятие за избавление, брутто за нетто. По меньшей мере двенадцать тысяч верующих спас ты от преддверия адского. Умно придумано, умно сделано. А вот дальше ты глупость задумал, сын мой. Куда ты сунешься с поруганными святынями? Ты намереваешься обвинить влиятельный монастырь, и не один, а два монастыря: как я понимаю, тут причастны и женщины, то бишь монахини. Жалоба на служителей божьих — дело небезопасное, а на монахинь тем более. Здесь шею сломать ничего не стоит. Ну, представишь свои доказательства, потянут тебя на допрос, выставят грабителем церкви — там и костер недалеко, ори сколько хочешь о своей правоте. Кому радость тягаться с могущественным монашеским орденом? Да если и найдется охотник, молодцы твои даром не станут время терять: пока суд да дело, они все следы уничтожат. Тебя же объявят клеветником. Язык отрежут — приятно тебе будет?

— Куда же мне деваться со всеми этими ценностями? — спросил я, весьма устрашенный. — Вернуть «рыцарям терния»?

— Вот уж поистине всем глупостям глупость. Когда братья узнают о твоем предательстве, судьба твоя решится в момент: тебя тотчас замуруют в каком-нибудь укромном уголке, и жди себе спокойно воскрешения.

— Но… что же теперь делать?

— Сей кожаный мешок, сын мой, принадлежит тебе. Смотри на него как на дар божий, который ты у черта отнял. В Гамбурге я тебя порекомендую одному надежному, порядочному человеку. Его призвание — избавлять честных людей от сокровищ, похищенных у дьявола из-под носа, либо найденных там, где их никто не терял, словом, от груза, что давит на душу двукратно противу обычного веса, — да, я знаю этого доброго христианина, он всегда поможет человеку в беде. Успокойся, он не саддукей, а подлинный квакер — по воскресеньям никогда не надует. Увидишь, воздается тебе за доброе дело — но смотри, отдавай с умом, так же, как брал. В торговле надо бы усвоить два правила: выгодно взял, выгодно продал.

Мукальб

Я уверен, милостивые господа, что всем вам известно про Мукальба. Я вполне могу воздержаться от собственного на этот счет мнения, дабы не нарушать порядок признания. В Кобленце, вероятно, каждый слышал историю Мукальба — в городской хронике немало понаписано о причиненных им несчастьях, а также упоминается, что после его появления предвидится богатый урожай винограда. Мукальб, как правило, обретается в городах с многочисленным еврейским населением, особенно если среди оного много людей влиятельных и богатых.

Все знают, теленок — чуть не самое смирное и невинное создание в мире, никому зла не причиняет и тем более не способен держать в страхе целый город. Потому я лично не верю в дикие рассказы о Мукальбе. А вы, господа?

(Некоторые судьи утверждали, будто бы существование Мукальба неопровержимый факт, другие его отрицали, советник слушал, слушал и, наконец, отчеканил:

— Ты сюда приведен не задавать вопросы, но отвечать на вопросы. Если сам не веришь в Мукальба, говори о других делах.)

Мы прибыли в Гамбург, однако владелец судна подстроил дело таким образом, что вошли мы в гавань и стали на якорь только к вечеру. Я взвалил свой мешок на спину и поплелся за менеером Рейсеном в предместье святого Павла. Петляя в кривых переулочках, искали мы квартал Гамбургская гора, где обитал достойный деловой приятель менеера, что должен был снять с моей души тяжесть.

Нас пытались затащить на свои представления хозяева марионеточных театров, держатели зверинцев, фокусники, канатоходцы, к нам приставали пьяные матросы, но тем не менее мы благополучно добрались до дома честного христианина и квакера. Его имя, хоть и редкостное для немца, помню и посейчас: Майер. Был он лютеранин. В Гамбурге каждый одиннадцатый или двенадцатый житель — лютеранин, и лишь они одни имеют право гражданства.

Менеер Рейсен отвел господина Майера в сторонку, разъяснил цель визита, и господин Майер пригласил нас к ужину.

(— Надеюсь, ты не станешь перечислять все блюда, — поморщился советник.)

О, это займет совсем немного времени: хлеб, сыр и вода; хозяин долго восхвалял удивительные качества хлеба и сыра, а воду объявил чудодейственным напитком из источника Илии. Зато вынимая поочередно разные предметы из кожаного мешка, он не переставал прищелкивать языком от почтительного ужаса: «Це, це, це… купель! И как рука твоя потянулась за купелью?! Кадильница! Не подумал ли о пламени серном, когда хватал ее? Так, так, кубок для причастия. Ой, до чего же тяжкий грех на совести! Це, це, це… и ковчег? Ох, бездонны глубины тартара, легкомысленный молодой человек! И венец Пресвятой девы не забыл! Горе тебе, горе несчастный!»

Надоели мне его охи да цоканья:

— Прекратите в конце концов, герр Майер. Сам все знаю, сам лютеранин. Не стращайте, а лучше скажите, сколько дадите за вещи, да заодно поесть дайте что-нибудь сносное.

— Вот как! Звучит разумно, — поднял брови герр Майер и явно возымел обо мне несколько лучшее мнение. Пошел в кладовую, принес соленой рыбы и кислого яблочного вина. Начал оценивать разложенные на столе предметы, поминутно превознося до небес своего дражайшего друга менеера Рейсена, коему обязан я вечной признательностью, ибо приведен в добропорядочный дом: ведь страшно подумать, попал бы в руки папистов, которые спокойно могли бы меня убить ради сокровищ моих: или, еще страшнее, в лапы евреев — их теперь страсть сколько в Гамбурге — бегут из Испании от аутодафе и губят здесь всякую честную коммерцию, скупая за бесценок сомнительно приобретенное добро, а еще хуже — платят фальшивыми деньгами или золотыми монетами, над коими славно поработал напильник. Аспиды безбожные эти евреи, а он за все про все дает мне шестьсот талеров и яблочного вина вволю.

— Послушайте, герр Майер. Рыба такая соленая — ее запивать да запивать; яблочное вино такое кислое — уж лучше и рыбы не пробовать. Ладно, позвольте забрать вещи. Пойду в еврейский квартал — наверняка найдется там добрый самаритянин, что не станет мне совать под нос шестьсот талеров, коли вещи стоят по меньшей мере в двадцать раз дороже.

Господин Майер аж руки заломил:

— Ах, сын мой любезный, неужто ты осмелишься на ночь глядя разыскивать еврейский квартал? Разве ты не знаешь — поздним вечером бродит по улицам Мукальб!