Бритва Оккама в СССР - Евгений Адгурович Капба
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Бесконечно можно смотреть на три вещи, — сказал я, глядя, как из груды материалов и оборудования постепенно проявляются контуры будущего комфортабельного лагеря. — Как течет вода, как горит огонь…
— И как другие работают, — закончил Анджей и усмехнулся.
Я всегда подозревал, что он на самом деле никакой не поляк. Может, ополяченный белорус? Таких в тамошних лодзях и прочих познанях полным-полно! Но работали эти самые белые каски очень сноровисто, это признать стоило! У них были ручные шуруповерты, гвоздильные пистолеты, всякие прибамбасы и причиндалы, и даже маленький тракторчик, так что щитовые красивенькие домики, и сцена, и черт знает что еще восставали из небытия просто со сказочной скоростью!
Нет, нет, я не то чтобы занимался низкопоклонством перед западом, просто факты были налицо: пока наша необъятная Родина потрошила сама себя в революционных потрясениях, гражданских войнах и репрессиях, и потом успешно сопротивлялась попыткам потрошения извне, эти — развивались и работали. Вон у них у каждого специальный пояс с кармашками на талии, в который так удобно инструменты совать. Никто даже гвозди во рту не держит!
Помню, в детстве удивлялся: как так, у них в каждой семье телефон с автоответчиком! На кассетку там голос записывают, мол привет, это Джон, я заказал столик в ресторане… У нас в Дубровице, на окраинах — например в той же Слободке, телефон провели году эдак в двухтысячном, и еще лет через пять появились в широком доступе аппараты с определителем номера. Можно было даже регулировать голос: бесстрастная женщина или качок с гайморитом. Дребезжала трель звонка и этот самый гайморитный тип говорил что-то в стиле «номер два-два-три… три-два-два…» А таких поясов у строителей я и в родном две тысячи двадцать втором не видал! Всё предпочитают в рот совать гвозди, стамески и прочие не предназначенные для этого предметы… А всё почему? Потому что только вроде оклемаемся, только-только догнать и перегнать норовим, только к поясам и прочим приблудам присматриваться пробуем, как тут же снова потрошение начинается: или они нас, или мы — друг друга. И нет этому конца…
— Будем? — спросил Яхим и потряс бутылкой, на дне которой телепался мутный кубинский ром.
— Будем! — откликнулись мы, поднимая ёмкости с алкоголем.
Я бросал пить, кажется. Да?
* * *
Мистер Гарри Валленштейн… Нет, не мистер — доктор! Доктор Валленштейн, вот как его звали-величали все вокруг, потому как и ученую степень доктора философии по литературе и звание профессора университета Брауна он не зря носил… В общем — доктор Валленштейн одним из первых сошел на благословенный берег Исла де Мона, где он ежегодно проводил летние лагеря для своих студентов и организовывал им мастер-классы и встречи с выдающимися представителями современной американской творческой элиты: литераторами, художниками, актерами, режиссерами…
Этот год был особенный: одновременно со студенческим лагерем правительство США и университет Брауна организовали для писателей со всего мира уникальную возможность заявить о себе на американском и в целом англоязычном рынке… Имелся в виду, конечно, цивилизованный мир, понятное дело. Если можно отнести страны Восточного блока к цивилизованным. Вообще, приглашать кого-то из комми Валленштейн считал ошибочным, но ему прозрачно намекнули: эти трое могут стать величинами номер один в своих странах — если не по уровню литературы, то по охвату аудитории точно. И именно это интересовало спонсоров университета в целом и форума — в частности.
А потому доктор Валленштейн нацепил самую вежливую из своих улыбок и по песчаному берегу направился туда, где доблестные служаки из береговой охраны пытались разобраться с тремя мужчинами славянской внешности. Нужно было срочно вмешиваться, пока ситуация не зашла в тупик, и Долговязый Гарри, как его звали за спиной студенты, торопился изо всех сил. Чем ближе он подходил к импровизированному лагерю восточноевропейских писателей, тем менее уверенно себя чувствовал. И было от чего!
Лагерь этот представлял собой на самом деле одно, но самое большое из прошлогодних бунгало, потрепанных временем и непогодой. В нем тогда проводили мастер-классы для художников, а еще — семинары и лекции. За долгие месяцы запустения легкая постройка пришла в полную негодность. Однако, теперь это сооружение выглядело отремонтированным, со следами недавнего приложения рук. Чинили бунгало с использованием частей от других, полуразрушенных летних домиков. Теперь крыша была накрыта кипами свежих пальмовых листьев, стены на первый взгляд казались прочными, окна — все как одно были защищены москитной сеткой. Теперь тут вполне можно было жить!
Валленштейн нехотя признавал: поработали эти комми на славу.
Рядом с подвергшейся ренновации хижиной социалистического дяди Тома горел костер, на котором что-то булькало в котле и жарилось на вертеле одновременно. Костер-то был внушительного размера! Пахло, кстати, говоря, очень и очень аппетитно… Валлентшейн сглотнул слюну и ускорился — там, у бунгало, явно назревал конфликт.
— Sir! What is the purpose of your visit to the United States? — в который раз вопрошал атлетически сложенный чернокожий лейтенант береговой охраны.
Здоровенный детина, ростом не меньше шести футов, с копной каштановых волос и бутылкой с какой-то мутью в мускулистых руках, в ответ на этот вопрос заходился приступом хохота — видимо, тоже неоднократно. И отвечал, прерываясь на похрюкивания и всхлипы, и стараясь отдышаться:
— Это… Конференция по новым компьютерным технологиям… И защите компьютерных программ! Гы-гы-гы!
Если бы афроамериканцы умели бледнеть или краснеть — лейтенант явно сделал бы по очереди и то, и другое. Он был на грани, и скорее всего намеревался приказать крепким парням в синей униформе Ciast Guard скрутить русского — а кто это еще мог быть? Но на счастье вмешался интеллигентный полноватый мужчина с аккуратными усами. Тоже — писатель.
— Дзиень добры, пане офицеже! We are writers from Eastern Europe, arrived at a literary forum… Яки, кур-р-рва яго маць, оrganized by Brown University, — и протянул стопку документов офицеру.
В этот момент из бунгало высунулся какой-то патлатый молодой парень и заорал во всю глотку:
— Рому! Рому!!!
— Запомни, Яхим! — русский гигант с каштановыми волосами улыбнулся до ушей, демонстрируя огромные белые зубы и погрозил пальцем начинающему алкоголику. — Для тебя слова ром и смерть — это одно и то же! А-ха-ха-ха!
Валленштейн сносно владел русскии и польскии, а еще — идишем, ведь его отец был родом из-под Слонима, из Кресов Усходних. Но юмора доктор всё равно не понял. Однако, постарался уладить ситуацию и приблизился к представителю береговой охраны:
— Сэр! Лейтенант! Это известные писатели из стран Восточного блока, я уполномочен подтвердить что они прибыли на литературный форум…
— Писатели? Они похожи на придурков-хиппи, или хобо с Восточного побережья, мистер… — лицо офицера излучало презрение.
— Доктор. Доктор Валленштейн. Да, да, творческие люди, экстравагантные, понимаете? Видимо, захотели провести время в диких условиях, почувствовать единение с природой…
— Они организовали тут партизанский лагерь, начали заготовку рыбы, вооружились мачете, копьями, луками и стрелами, о май Гад, и это за одни сутки! Это русские? От русских одни проблемы…
— Уан момент, плиз! — русский верзила, видимо, все-таки, кое-что понимал по-английский. Но акцент у него был просто чудовищный. — Уи а нот рашенз. Ам фром Беларус, зей — фром Поланд энд Чехия. Зис ис нот Раша. Уи а славс, нот рашен.
— Don’t try to confuse me, man. You are from Eastern Europe, you are communists — so you are russians, — погрозил пальцем лейтенант.
— Кур-р-р-рва пердолена, пся крев, глава як дупа! — вызверился вдруг интеллигентный мужчина с уcами, окончательно подтверждая свое польское происхождение. — Мы не коммунисты!
— This is bullshit, dudes… — отмахнулся лейтенант и, повернувшись к Валленштейну с сочувствием похлопал его по плечу. — Если у вас будут проблемы с этими комми — мы неподалеку, доктор.
Валленштейн благодарно кивнул: он жопой чувствовал, что проблемы будут.
* * *
Это было очень показательно: работягам
