Господа Помпалинские - Элиза Ожешко

— Ну, пошли! — весело откликнулась пани Джульетта. — О делах за столом поговорим.

Она оперлась на руку старшего из братьев, Делиция подхватила под руку младшего, и они направились в столовую, обставленную с таким же вкусом, как гостиная. На полированном столе стоял поднос с чайным сервизом и блюда с обильным и изысканным ужином. Пани Джульетта выслала двух прислуживающих за столом лакеев из комнаты.

— Пусть никто сюда не входит, пока я не позвоню! — распорядилась она.

В столовой наступила тишина, нарушаемая только стуком ножей да звоном тарелок. Важные семейные дела были позабыты проголодавшимися посетителями Одже-нкц; даже у матери с дочкой пережитые волнения не испортили аппетита.

Но тишину нарушал не только звон посуды — в столовую из соседней комнаты доносились чьи-то мерные, неторопливые шаги, не затихавшие ни на минуту. Эти одинокие, неутомимые шаги за плотно закрытой дверью производили неприятное, почти жуткое впечатление.

Ужинавшие не обращали внимания на эти унылые звуки; видно, их слух привык к ним. Только Делиция, разливая чай у самовара, время от времени посматривала на дверь и прислушивалась к шагам одинокого узника. Когда она передавала чашку брату, тот взял ее за маленькую белую ручку и, заглядывая в опущенные глаза, с улыбкой спросил:

— Ну как, сестричка, можно тебя поздравить?

Легонько ударив его по руке, Делиция спряталась за самовар, а пани Джульетта шутливо заметила:

— Итак, семейный совет открыт Владиславом… Давайте же поговорим о том, что всех нас интересует. Вы, конечно, догадываетесь, в чем дело?

— Еще бы! — в один голос воскликнули братья.

— Ну, как вам понравился молодой граф?

— Чудаковат немного. Но знатные господа любят строить из себя оригиналов. Во всяком случае, для Делиции это блестящая партия!

— И вы так думаете, мои дорогие? А я вам еще вот что скажу: если, бог даст, все будет благополучно и брак этот состоится, Делиция станет нашим добрым гением Понимаете, о чем я говорю? Благодаря ее положению в свете вы получите доступ в высшее общество и уж с ва-шей-то внешностью и манерами сумеете выгодно жениться…

— Конечно, — согласился старший брат.

— Мне уж порядком надоели наши провинциальные дурочки, — добавил младший.

— И не видать им вас, как своих ушей! — подтвердила пани Джульетта, с любовью и гордостью оглядывая сыновей. — Владислав найдет себе невесту с капиталом и откупит у брата Белогорье, а Генрик женится на молодой помещице и заживет барином в ее имении.

— У нашей мамочки — наполеоновские планы! — засмеялся Владислав.

— Только что еще из них получится! — весело, в тон брату отозвался Генрик.

— Получится, все получится, но при условии, что вы нам поможете…

— С радостью!.. Не для себя, так для сестры…

— Мы уже помогаем, — перебил брата Генрик, — познакомились с графом и завтра приглашены к нему на охоту.

— Правда, графу как человеку приезжему по правилам хорошего тона первому полагалось бы нанести нам визит, — в раздумье заметила мать. — Но между молодыми людьми это ведь не имеет такого значения…

— Тем более что он, кажется, не знаток и не любитель всех этих тонкостей…

— Ну и хорошо! А после охоты привезите его к нам пить чай.

— Постараемся, мамочка!

— Подите сюда, дорогие детки, я вас обниму!

Владислав и Генрик проворно вскочили из-за стола и, подойдя к матери, почтительно поцеловали ей руку.

— Наша мамочка просто гений! — сказал один.

— Ей-богу, лучше ее и мудрее никого нет на свете! — воскликнул другой.

— А ты что же, Делиция… — обратила на дочь сияющий от сыновних комплиментов взгляд пани Джульетта.

Делиция быстро и грациозно подбежала к ней, встала между братьями за стулом, обняла мать за шею и, прижавшись щекой к ее лицу, зашептала на ухо:

— Мамочка! Душечка! Ангел!

Свисавшая с потолка лампа освещала моложавую, интересную женщину, двух ее красавцев сыновей и цветущую, как вешняя роза, девушку. Живописная группа! Олицетворение любви и семейного счастья. Отрадное, утешительное зрелище, если бы…

Если бы не мерные, однообразные шаги, которые по-прежнему раздавались за закрытой дверью в соседней комнате. Словно там, в тиши, металась чья-то неприкаянная душа или узник, мучимый угрызениями совести, — Ах, я забыла чай отнести отцу, — спохватилась Делиция.

— Якуб отнесет, — нахмурилась мать.

— Нет, мамочка, я сама, уж как всегда, — возразила Делиция тоном избалованного ребенка, которому все разрешается.

И, налив чашку чая и выбрав несколько пирожков получше, она с маленьким серебряным подносом в руках поспешила к двери, стройная и легкая, как Сильфида: только лицо у нее стало вдруг задумчивым и серьезным Владислав, опередив сестру, приоткрыл перед ней дверь и отскочил в сторону, словно боясь, что его увидит находившийся за ней человек. Делиция оказалась в просторной, слабо освещенной комнате с большим, заваленным книгами, столом посередине. Вокруг него, опустив голову и заложив руки за спину, мерным, тихим шагом кружил и кружил высокий, исхудалый мужчина с длинной седой бородой и глубоко запавшими глазами под высоким, нахмуренным лбом…

II

Легкие санки, быстро скользя по серебрившемуся под луной снегу, мчали молчаливого Цезария домой. Проехав половину пути, он мечтательно взглянул на своего спутника и воскликнул:

— Ах, Павлик, как она красива!

Павел улыбнулся.

— Я мог бы сделать вид, что не знаю, о ком ты говоришь; но сейчас мне не до шуток. От этого сборища у генеральши впечатление у меня довольно-таки удручающее. И потом, судя по тебе, дело принимает серьезный оборот. Я что-то не замечал, чтобы ты раньше на кого-нибудь так поглядывал, как на Делицию Книксен.

Цезарий задумался.

— Нет, Павлик… — тихо и несмело возразил он. — Это уже было однажды… давно…

— Ах да, Дорота!

— Да, Дорота, — еще тише сказал Цезарий. — Мама и оба дяди очень тогда сердились на меня, а Мстислав все издевался… Но пусть себе говорят, что угодно, а я до сих пор считаю, что Дорота красивая и добрая.-

Знаешь, Павлик, — продолжал он со вздохом, — я до сих пор не могу вспоминать о ней без волнения… Девушка она была простая, неученая… но, кажется, искренне любила меня.

Павел промолчал. Выждав немного, Цезарий снова заговорил:

— Знаешь, Павлик, почему панна Делиция мне сразу… с первого взгляда понравилась?.. Вспомни Дороту. Правда, они похожи?

— Пожалуй, — согласился Павел, — что-то есть общее, — рост, волосы, эта постоянная улыбка, словно чтобы свои красивые зубки показать…

— Видишь, — встрепенулся Цезарий. — Вот видишь, какое сходство… Я как взглянул на нее, меня сразу словно в сердце кольнуло и потянуло к ней…

Послушала бы пани Джульетта, как ее любимицу, благовоспитанную светскую барышню сравнивают с горничной, которая любила посидеть с гитарой у открытого окна гардеробной, напевая чувствительные романсы!

— Павлик, правда, она красивая? — снова заговорил Цезарий, когда они подъезжали к Помпалину. — Такая скромная, добрая! Я уверен, она способна на настоящее чувство.

— Я ведь совсем не знаю ее, — усмехнулся Павел, — так что не берусь судить, на что там она способна. Вижу только, что ты совсем голову потерял, и поэтому обязан предостеречь тебя: за тобой будут охотиться… Охотиться, чтобы поймать и женить на этой… на копии твоей Дороты.

Цезарий с несвойственной ему живостью обернулся к Павлу.

— Какой ты все-таки недобрый! — вырвалось у него.

— Почему?

— По — твоему, все люди — злые, испорченные, бессердечные…

— Нет, я просто считаю, что граф Помпалинский, владелец Малевщизны и пяти фольварков — это блестящая партия, и в наш прозаический век такие мамаши, Кг*к госпожа Книксен, и барышни вроде Делиции не упустят подобного счастливого случая.

— Павлик, не смей о ней плохо говорить в моем присутствии!

Это было сказано так твердо и решительно, что Павел оторопел.

— Ого! Стрела Амура, вонзившись в твое сердце, заронила в него капельку силы и мужества… Поздравляю! От души буду рад твоему превращению из дитяти в зрелого мужа, хотя бы и благодаря панне Делиции.

Цезарий протянул товарищу руку.

— Павлик, ты меня любишь? — растроганно спросил он.

— Признаться, так очень! — засмеялся Павел.

— Только ты один… Только ты… — прошептал Цезарий, сжимая руку Павла.

— Вот поэтому-то, сердись не сердись, но я тебе скажу: в твоем положении осторожней надо быть с такими людьми… Нельзя за чистую монету принимать их расшаркиванье перед титулованными миллионерами вроде тебя.

— Мне, кроме Делиции, ни до кого дела нет.

— Ну, о ней я как раз ничего не могу сказать — ни хорошего, ни плохого… Я только так, вообще говорю.