Ватерлиния - Александр Громов

Тогда Филипп понял, что это такое: Поплавок опустошал балластные цистерны. Понятно для чего: уменьшить осадку, чтобы развить скорость не восемь, а восемь с половиной узлов, может быть, даже девять… Продуть все, что можно, вплоть до гальюнов… Насосы работали на полную мощность, ежесекундно выбрасывая в океан десятки тысяч тонн воды. И на уступах – никого, все загнаны сиреной внутрь. Никого, кроме, может быть, снайпера, любующегося, как лейтенанта Альвело относит все дальше от Поплавка…

Сколько здесь можно продержаться, не замерзнув? Двадцать минут? Полчаса? Во всяком случае кислота желтого прилива разъест уже труп.

Отчаянно сопротивляясь, по-прежнему не чувствуя холода, он погружался, всплывал, молотил руками по воде и только жалел, что не надел спасжилета – пусть это считается дурным тоном, если не трусостью, наплевать, теперь не до приличий… За что? Чем я вам не угодил, гады? Я ведь лоялен, я простил вам тот случай, потому что поверил: так было надо. Я же верил вам, я же давал присягу, неужели вам этого показалось мало?

Филипп закричал, глотнул воды и закашлялся. Его несло прочь от Поплавка, но Поплавок почему-то перестал отдаляться, а еще через минуту у Филиппа гулко бухнуло сердце: Поплавок приближался! Он шел не прямо к Филиппу, а чуть наискось, и, разумеется, он приближался не для того, чтобы подобрать неудачника – он просто шел кратчайшим путем к предсказанному краю едкого пятна, не обращая внимания на оказавшуюся на его пути мелкую человеческую букашку. Он удирал, по-черепашьи набирая скорость на полной тяге своих циклопических водометов, он гнал перед собой водяной вал, гладкий спереди и бело-пенистый по бокам, и медленно-медленно – по сантиметру – рос в высоту, поднимаясь из воды.

Пока есть силы – плыть! Ни мыслей, ни чувств – только вперед! Буруны по-прежнему швыряли его и пробовали топить, но, кажется, стало поспокойнее, и водяной вал перед вставшим стеной бортом Поплавка приближался с каждым взмахом. Еще сто взмахов… Пятьдесят…

Вал отшвырнул его. Напрасно выкладывая силы, Филипп дважды пытался взобраться на этот водяной бархан и один раз – поднырнуть. Потом его повлекло куда-то вбок, с каждой секундой все быстрее, и он понял, что выкладывал силы зря. Коническая гора Поплавка медленно проплывала в двадцати шагах, отшвыривая неудачника со своего пути. Да и кому в этом мире нужны неудачники? Они всегда тонули, фигурально или буквально, и всегда будут тонуть.

Один шанс из ста? Из миллиона? Филипп не думал об этом. Он знал, что шанс есть – последний шанс, крохотный. Когда водяной вал, вспенившись, отделится от борта, нужно попытаться преодолеть его любым способом – и ждать. Все равно на большее не хватит сил. Может быть, турбулентность вынесет к борту, может быть – утопит. Это даже лучше, чем замерзнуть.

Теперь он чувствовал холод каждой клеточкой тела. Только бы не свело мышцы, подумал он. Громадина Поплавка важно шла мимо него, словно и не помышляла когда-нибудь кончиться, – еще минут десять она будет тяжело и неостановимо идти мимо, но до рывка осталось минуты две. Минута… Нет, я поспешил, вот теперь – минута. Тридцать секунд… Пора?

Пора.

Перевалившись через фальшборт, он упал и замер, и это было последнее, на что у него хватило сил. Лежать… Не шевелиться. Пусть дыхательный фильтр остался где-то там и трудно дышать… Десять лет жизни за полчаса неподвижности. Нюхнуть бы сейчас порошка… благословенный грибной порошок, прекрасное средство подстегнуть силы и разум – особенно разум, из-за чего, конечно, и запрещенное всякими Живоглотами…

Галлюцинация, подумал он и на этот раз не испугался. Сон наяву. Пусть.

Холод заставил его встать на четвереньки, а затем и на ноги. Ноги дрожали мелкой противной дрожью – им вовсе не хотелось нести на себе тело, им хотелось, чтобы их оставили в покое. Болело под ушами от долгого стискиванья зубов. На рифленом настиле уступа, там, где пришлось опереться рукой, остались красные пятна – пальцы были ободраны. Лезть по наростам репьев оказалось мучительно трудно и вдобавок очень больно, дважды нога соскальзывала, а однажды зацепка, на которой он едва не повис всей тяжестью, осталась у него в руке. Кровь шла и носом. Филипп потрогал нос и убедился, что тот не сломан, а только расквашен вдребезги и болит ужасно. Саднила правая скула – дотронувшись до нее, Филипп зашипел от боли. Это и называется везением, подумал он, вспомнив, с какой страшной силой его швырнуло о борт и как он инстинктивно хотел закрыть руками лицо, вместо того чтобы в те полсекунды, что были ему подарены удачей, найти зацепки в наростах репьев и вцепиться в них так, чтобы нельзя было оторвать его, не оторвав пальцев. К счастью, инстинкты удалось подавить… Филипп видел, что другого случая не представилось бы: под борт со стороны «кормы» был здоровенный подсос. Утопило бы, конечно.

Он припомнил, как вплавь брал вал и что чувствовал при этом, видя, как Поплавок уходит прочь – уходит! – и ему стало нехорошо. После вала были буруны, гигантские пузыри кипящей мечущейся воды, его то топило, то вышвыривало наверх, но это как-то выпало из памяти. Поднявшаяся из воды стена то удалялась прочь, то вырастала совсем рядом – вся в безобразных наростах, в усах скользких водорослей. Наверное, сразу после удара о борт он на время потерял сознание, однако руки сами сделали как надо, потому что, очнувшись, Филипп обнаружил себя висящим над бешено клокочущей водой. Его не смыло; до уступа над головой было метров пятнадцать, и Поплавок продолжал медленно вставать из океана. При всех его сверхмощных насосах и необъятных трубах-туннелях выкачать всю балластную воду, уменьшив осадку на сотню метров, – дело минимум часа, а то и двух.

Висеть на наростах неожиданно оказалось делом терпимым – на Земле с ее силой тяжести замерзший измученный пловец не провисел бы и минуты. Куда труднее было заставить себя начать карабкаться ввверх. Филипп пересилил себя лишь тогда, когда вспомнил о практике очистки от наростов – электромагнитный удар или что-то вроде. От этого шершавая кора морских репьев отваливается сразу, единым пластом, и если кто-нибудь из вахтенного начальства именно сейчас сообразит сделать это, дабы увеличить скорость Поплавка еще на одну десятую узла…

На трясущихся ногах Филипп доковылял до фальшборта и лег на него животом. Бездна, упустившая добычу, приковывала взгляд. Внизу, теперь уже метрах в сорока под уступом все так же бурлила вода. Признаков желтого прилива пока не наблюдалось. Поплавок мерно содрогался в такт бешеной работе машин, а были ли высланы буксиры, отсюда не просматривалось. Явившийся свету подводный борт выглядел совершенно отвесным, без малейших намеков на отрицательный уклон, словно от роду был цилиндром, а не полусферой. Немудрено при километровой осадке Поплавка, а все-таки удивительно. Не оторваться. Разум не постигает, какая это громада – Поплавок.