Вторая жизнь Арсения Коренева #4 - Геннадий Борисович Марченко

облегающие её стройное тело, как лепестки весеннего цветка. Она лежала, глядя мне в глаза и чуть приоткрыв пухлые губы. Я медленно, чуть касаясь, провёл по ним указательным пальцем, словно рисуя невидимые узоры. Потом наклонился и приник к губам возлюбленной своими, чувствуя лёгкое дуновение её тёплого дыхания. Кончики наших языков соприкоснулись, а моя правая ладонь проникла под майку и легла на упругую девичью грудь, ощущая учащённое сердцебиение. Легонько сжал отвердевший сосок, и по телу Риты электрическим разрядом пробежала крупная дрожь.

Я почувствовал на своей спине её пальцы, и мои губы скользнули вниз, целуя тонкую шею с маленьким родимым пятнышком чуть выше ключицы. А потом я стащил с неё эту чёртову майку, и принялся целовать соски, нежно их покусывая. Дрожь пробегала по её телу волнами, одна за другой, как круги на воде от брошенного камня.

Наконец, решив, что мы оба уже готовы к главному, я помог ей избавиться от трусиков, и сам разделся до состояния «в чём мать родила». Тут выяснилось, что полка для двоих узковата. Я вышел из положения, просто скинув матрас на пол, и вскоре наши тела слились в едином ритме, словно музыка, играющая в наших сердцах.

Дальнейшее запомнилось смутно. Но помню, как уже в первом часу ночи я наконец оказался на своей полке и, полный умиротворённости, сразу же провалился в глубокий, спокойный сон.

[1] Пятирублёвая купюра, в народе за свой цвет получившая название «синенькая» или «синица».

Глава 5

Пенза встретила нас пургой, бросавшей в лицо больно жалящие ледяные снежинки. Щурясь, мы быстро заскочили в здание вокзала, где я сразу взял билеты на завтрашний вечерний рейс в Москву (повезло взять в СВ), а оттуда прямиком на стоянку такси. Там куковали все две машины, и к одной уже мчалась парочка типа нашей, только старше раза в два. Так что выбора особого уже не было.

Я назвал адрес, и минут двадцать спустя мы уже были у моего дома на Карла Маркса. Всё-таки мама молодец, поддерживает порядок и чистоту, пыли вообще не обнаружил. Правда, холодильник пустой и выключенный, пришлось его включать и чесать в магазин за продуктами. Привык в обед есть жидкое, потому сварил в маленькой кастрюльке суп со звёздочками, добавив для густоты пару картофелин. А на второе – макароны с сардельками. Рите такая незамысловатая еда тоже пришлась по вкусу. И только после обеда набрал рабочий номер Мясникова. Секретарша соединила моментально.

— Арсений, вы в Пензе?

— Да, утром приехали, сейчас у меня дома на Карла Маркса.

— Прекрасно! — облегчённо выдохнул Георг Васильевич. — А вы не один, я так понял?

— М-м-м-м…

Бляха муха, проболтался, расслабился. Придётся колоться.

— Да вот, девушку привёз, хочу с родителями познакомить.

— Ого, уже и в Москве девушка появилась? Ну да ладно, это ваше личное дело… Вы как, вечером готовы ехать?

— Готов.

— Хорошо, тогда через пару часов я буду у вашего дома. Спуститесь – увидите мою служебную «Волгу», подходите и садитесь.

Я положил трубку и передал Рите, что через два часа за мной приедут, и на какое-то время я вынужден буду отлучиться. Час, два, может больше.

— Тогда, может, проведём эти два часа с пользой? — спросила она, игриво приподняв бровь.

— Я бы с радостью, но ещё неизвестно, какой степени сложности предстоит лечение. Из-за какой-нибудь пустяковой грыжи меня вряд ли вытащили бы в Пензу.

Чёрная «Волга» приехала через час пятьдесят, я в окно увидел, как она встала на въезде в наш двор. Быстро оделся, спустился… Мясников сидел на заднем сиденье, жестом предложил сесть рядом. Забравшись, пожал протянутую руку, поздоровался и с молчаливым водителем, который мне в ответ просто кивнул, глянув на меня в салонное зеркало.

— Это вам, презент из столицы. С Новым годом!

Я протянул партийцу пакет с олимпийской эмблемой, в который Георг Васильевич тут же заглянул. Хекнул, мотнул головой.

— Ого, коньячок, 5-летний… Ну спасибо… Поехали, Закир.

Когда машина выехала на Кирова и встроилась в редкий поток автотранспорта, Мясников вполоборота повернулся ко мне и негромко начал говорить, видом, надеясь, что Закир не будет особенно прислушиваться.

— В общем, рассказываю суть дела. Есть у меня двоюродная сестра, Анна Николаевна. Одна воспитывает дочь Ирину девятнадцати лет. Прекрасная девочка, учится в пединституте на факультете иностранных языков. У неё есть парень, неплохой молодой человек, с перспективами, так скажем… Свадьба у них весной планировалась, на март. А неделю… Точнее, восемь дней назад случилось несчастье – Ирина опрокинул на себя кастрюлю с борщом, только что сваренным. Ожоги груди и живота 3 степени. Положили в ожоговое отделение знакомой вам областной больницы. Врачи думают о пересадке кожи, но сразу предупредили сестру, что дело это не такое простое, возможны осложнения, ещё не факт, что хорошо приживётся. Да и опыта особого у наших хирургов по этой части нет. Тогда я и вспомнил о вас.

Он замолчал, хотя и так было очевидно, какого ответа Мясников ждёт от меня. Пока ещё с подобным недугом мне сталкиваться после получения ДАРа не доводилось, но, как говорится, всё когда-то бывает в первый раз.

— Попробуем, — просто сказал я. — Случай, конечно, сложный, но рискнуть можно, хуже всё равно не будет.

— Я тоже так думаю, — с видимым облегчением выдохнул Мясников и, понизив голос до минимума, да ещё и склонившись к моему уху, сказал. — А чтобы ни у кого в больнице не возникло ненужных вопросов, мы с Аней придумали легенду, будто договорились о консультации в Москве, а потому Ирину забираем и самолётом отправляем в столицу. На самом деле мы отвезли её домой, где в спокойной обстановке вы сможете проделать свои… кхм… манипуляции.

— Неплохой план, — вынужден был признать я.

— Кстати… Вы вроде денег за свою работу не берёте, я так помню, это противоречит вашим принципам. Но расходы на поездку я всё равно должен вам возместить. Вы же за собственный счёт в Пензе приехали, да и обратно так же за свой счёт поедете. Ещё и с девушкой.

И сунул мне в руку четыре 25-рублёвых купюры.

— Держите, держите, это всего лишь компенсация.

Я подумал и спрятал деньги в карман. В конце концов, я хоть и состоятельный по советским меркам человек, однако не имел никакого желания