Вторая жизнь Арсения Коренева #4 - Геннадий Борисович Марченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я растянул лицо в улыбке:
— Ну вот, совсем другой разговор. А теперь займёмся вашим наследием войны.
От иглорефлексотерапии я предпочёл на данный момент отказаться. Вся эта показуха ни к чему, только мешать будет. Будем работать с помощью ДАРа.
Сначала у меня была мысль вывести осколок на безопасное расстояние от артерии, а там, если что, хирург его извлечёт без особых проблем. Но затем я своё решение изменил. Захотелось наглядно показать, чего стоит мой метод. Хотя, конечно, энергии было потрачено изрядно, чтобы осколок прошёл сквозь мышцы и вышел через кожу наружу, оставив после себя небольшую ранку. При этом ещё пришлось и местную анестезию проводить опять же с помощью исполнительных «паутинок», которые временно блокировали нервные окончания по пути следования осколка.
Эффект, конечно, был такой, на который я и рассчитывал. Пациент пребывал просто в шоке. Держал на ладони малюсенький осколок металла, переводя взгляд расширенных глаз с него на меня и обратно, и так несколько раз.
— Давайте-ка я вам ранку продезинфицирую. Она хоть и небольшая, но кто знает… Не хватало ещё какую-нибудь гадость занести.
— Что? А, да, конечно, — рассеянно пробормотал Соколов, продолжая разглядывать «эхо войны».
Мы договорились, что ровно через месяц Юрий Константинович появится у меня, естественно, предварительно созвонившись. Перед уходом он вручил мне визитную карточку, выполненную даже скромнее моей.
— Это мой рабочий телефон. Если понадобится что-то, чего нет на прилавках других магазинов – звоните, не стесняйтесь. Я теперь ваш должник.
Ага, только вот мы не знаем, товарищ Соколов, ваш телефон уже стоит на прослушке или ещё нет. Скорее всего прослушку поставят через год-два, но всё же лучше не рисковать. Вслух же я сказал, что с радостью воспользуюсь предложением, как только возникнет такая необходимость.
Тем временем сессию Рита сдала на «отлично». В общем-то, в Лебедевой я был уверен, девочка не без способностей. Даже подыгрывать ей не пришлось. А Симонян вообще был не допущен к экзаменам.
И тут в конце января случился звонок от Мясникова.
— Арсений, — сказал он в трубку каким-то тяжёлым, давящим голосом. — Вы не могли бы приехать в Пензу?
— Срочно? — обречённо поинтересовался я.
— Чем скорее – тем лучше.
Мясников замолчал, я не стал вытягивать из него подробности. Только вздохнул про себя и сказал, что смогу подъехать в следующие выходные. В пятницу вечером сяду на поезд, в субботу утром буду в Пензе. Машину я снова решил не гонять, тем более на трассе обещали гололёд. Шины «ёлочка» не настолько хороши для таких поверхностей, чтобы рисковать жизнью.
Пришлось звонить Рите, оправдываться, что срочно приходится ехать в Пензу, и наше субботнее свидание откладывается до лучших времён.
— Сеня, хоть бы раз меня в свою Пензу свозил, — неожиданно заявила девушка. — Ты столько интересного о ней рассказывал, что хочется и самой посмотреть на эти достопримечательности.
Я хотел было пообещать, что когда-нибудь, возможно… Но в последний момент подумал – а почему бы и нет?
— Слушай, ну если есть желание – поехали вместе. Я возьму два билета, может быть, даже получится в спальный вагон, в купе на двоих. Заодно и с моей мамой познакомишься, я ей про тебя рассказывал. Родители-то отпустят?
— С тобой? Да хоть на край света, — негромко рассмеялась Рита.
— Ну тогда беру билеты на вечерний поезд, готовься в пятницу вечером отправляться в Пензу.
Достать билеты в СВ получилось только через Лесневского, имевшего связи, наверное, даже в Кремле. Причём за свою услугу он снова ничего не взял, хотя за сами билеты, конечно, я заплатил согласно номиналу.
В дорогу мама снабдила дочку домашней выпечкой, на которую была мастерица, ну и ещё кое-какой закуской. Я прихватил жареную курицу, свежие овощи и фрукты, купленные у грузин на Центральном рынке.
Поужинали за разговорами, начали готовиться ко сну. Под мерный, убаюкивающий стук колёс так и тянуло провалиться в сон. Но я ждал. Лежал с закрытыми глазами ровно на спине, прикрывшись полушерстяным, запрятанным в пахнувший стиральным порошком пододеяльник, и ждал. Минуло, наверное, минут пятнадцать, и я услышал:
— Сеня, ты спишь?
Открыл глаза, повернул голову в сторону лежащей напротив Риты, чей также накрытый одеялом силуэт смутно угадывался в темноте, изредка разрываемой отблеском фонарей, мимо которых проносился наш поезд.
— Ещё нет. А тебе чего не спится?
— Да вот всё думаю…
— О чём?
— О том, как сложится моя жизнь.
— И какой ты её видишь?
— Счастливой. Я буду работать врачом. У меня будут муж, дети… Ну а что, это ли не счастье?
— Пожалуй, что и счастье, — согласился я. — Только вот у каждого оно своё. Тебе важны работа по нраву, семья, а другому, может, жизнь не в радость без возможности путешествовать по миру, или без того, чтобы ставить рекорды в спорте. Писателю важно книги писать, художнику – полотна, и каждый из них рад, когда задуманное удаётся и находит признание у поклонников.
— А для тебя что значит счастье? — после некоторой паузы спросила Рита.
— Для меня? — я на секунду задумался. — Наверное, для меня эквивалент счастья – душевное спокойствие. А оно складывается из многих факторов, в том числе и от осознания того, что ты любишь и любим.
И снова пауза, уже длиннее. Наконец Рита спросила чуть дрогнувшим голосом:
— Сеня, а ты меня любишь?
Я паузу брать не стал, в таких случаях нужно отвечать сразу.
— А ты как думаешь? Конечно, люблю!
— Но ты ведь и своих предыдущих любил, говорил им такие же слова.
Блин, детский сад, штаны на лямках. Думал, мы ещё в нашу первую близость все эти вопросы обсудили, а она снова к тому же вернулась. Женщины…
— А сейчас люблю тебя, — сказал я. — Могу это доказать прямо сейчас.
И, не дожидаясь ответа, выскользнул из-под одеяла, чтобы секунду спустя оказаться рядом с Ритой. Она тут же откинула одеяло. На девушке были только трусики и короткая маечка, нежно
