Мильтон в Америке - Питер Акройд

Что это за слово, которому меня учили? Нпеноваунтаваумен. Не могу говорить на их языке. Старик стаскивает свою бобровую шапку и тычет ею себе в грудь. Я. Я. Старый, как колокольня святого Павла. О, молодым являются сны, а старым — видения. Откуда вы знаете о Лондоне? Люди в штанах приходить. Англичане. И дверные косяки дрогнули от его голоса, и дом наполнился дымом. Да. Я вижу все, что есть вокруг: дым идет от огня в центре помещения. На огне стоит котел. Котел с рыбой. У очага лежит собака и смотрит через дыру в середине потолка. Дайте мне смотреть своими собственными глазами и обратиться, и получить исцеление. В середине комнаты стоит шест, а наверху кругом уложены ветви деревьев. Выстеленные корой, оленьими шкурами и циновками, они образуют укрытие от дождя и непогоды. Мое ложе — из соломы. Ветки все еще пахнут лесом. Из одного темного леса я переместился в другой, и все-таки вижу. Сердце мое шевелится, как шевелятся под ветром ветки на крыше шатра. Мееч. Он дает мне рыбу, которая варилась в котле. Мееч.

Когда поел, самое лучшее — поспать. Он просыпается. Его кладут на носилки из шкур: сейчем желает приветствовать новоприбывшего. Это мне понятно. Он зовет меня Виннайтуе. Виннайтуе. Он склоняется ко мне. Его одежда вышита цветными квадратами и кругами. Он сидит на тростниковых циновках, выкрашенных во все цвета радуги. Он обращается ко мне. Небо цвета лазури, палатки — топаза и киновари. За ними высокая гора с прожилками льда и охры. Завершив приветствие, он наклоняется ко мне. Спасибо. Ваши слова синие, ваши глаза цвета солнца. Спасибо.

Меня относят в тень раскидистого мирта. Я лежу и вижу чудеса. Какая-то женщина толчет камнем кукурузу, и мерные звуки снова нагоняют на меня сон. Пробуждение. Другие женщины работают в полях, на фоне белой горы. Их мотыги сделаны из дерева и кости. Рядом со мной сидит девочка. Она сшивает шкуры. Она показывает мне пеньковую нитку и иглу, вырезанную из кости. Малой берцовой, наверное? Ее волосы глянцевые, как эбеновое дерево храма. Зубы белые, как у англичанки.

Потом ко мне подошли дети, поднося свои бусы и раковины. Маленький мальчик указывает на круглый черный камешек. Мовисуки. Протягивает крохотную белую раковину. Вомпесу. Кладет мне в ладонь синюю бусину. Пешауи. Спасибо. Мы называем этот цвет синим. Синим может быть небо или, к примеру, шелк. Он показывает зеленый камешек. Аскаши. Да, зеленый. У нас зеленые пастбища. Зеленые холмы. Когда я начинаю плакать, они смеются. С хохотом и криком они убегают. Я утираю глаза. Слежу, как дети то вбегают в тень, то вновь выскакивают на освещенное место.

Себя самого я пока что не видел. Меня увлек окружающий мир, а на собственное отражение я не смотрел. Он разглядывает свою руку. В свете этого нового мира она выглядит слабой и увядшей. Пожалуйста, отнесите меня к реке, чтобы я мог посмотреть на себя. Как же они называют океан? Ну же, меня учили этому слову. Вечекум. Пожалуйста. Отнесите меня к воде, чтобы я увидел свое отражение. На соломенном тюфяке меня несут к берегу реки. Я не способен пошевелить ногой, но могу приподняться на локте. Смотри вниз. Смотри вниз, на подвижную поверхность реки. Мое лицо. Бледное, как вода. Мои глаза, изменчивые в быстром потоке. И девятилетняя слепота, все еще таящаяся в их глубинах. А потом он исчез. Я взят обратно. Взят обратно. Взят. Обратно.

О, мистер Мильтон, это прекрасно. Девушка в лесу, под действием чар, так ведь? Подвергается искушению, но выстаивает. Вы читали у Ариосто об опасностях леса, но вы совершенно изменили аллегорию. Прекрасно. Все равно. Один. И вы думали, лес задвигается? О, дражайщий сэр, такое случается только в наших старых сказках. О чем рассказывает Вергилий? В лесу жили даже боги. Однако у меня есть все причины сомневаться. В тринадцатой песни Данте пишет, что в деревьях скрыты души самоубийц, ведь так? Известны ли вам леса Иллирии? Считалось, что они зачарованы. Говорили, мистер Мильтон, что они полны звуков. В леса быстрей, бродите с плачем. Не случалось ли вам как-нибудь заглядывать в чапменовские «Мирные слезы»? И тогда показался, наконец, лес ужасов. Где смертельных опасностей больше, чем листьев. Скажите, если вы были зрячим, как это с вами произошло? Почему вы здесь? Почему? Здесь? В темном лесу этого мира я сбился с дороги. Джон Мильтон открывает глаза и видит вокруг индейцев.

Новоприбывшие из Бристоля не присутствовали на ассамблее, когда Мильтон наложил запрет на выпивку; услышав новость, они спрятали свои запасы спиртного в кованый сундук. Их было шестеро, и они временно делили большую деревянную хижину в стороне от главной улицы; в Нью-Мильтон они явились почти сразу по прибытии из Англии, узнав о плодородии здешних почв и трудолюбии обитателей. Они тоже были охочи до работы и лучшего будущего себе не представляли. Они не принадлежали к избранным, но согласились, скрепя сердце, чтобы Угодник Листер их наставлял. Тем не менее, им казалось глупостью выливать вино; старшие из них, Гарбранд Питере и Джон Петик, придумали спрятать свои бутылки и вынимать по одной каждый вечер, в дополнение к трапезе и куреву. После еды они пили здоровье друг друга и тихо беседовали, вспоминая Англию и старые дни.

Спустя неделю после того, как был объявлен запрет на спиртное, Питер «Богохвал» Пет — весьма любимый здешними дамами за выразительные проповеди против сладострастия — проходил мимо хижины бристольцев. Услышав смех, он замедлил шаги; праведное веселье он любил, но в этих звуках было слишком мало благочестия. Он подкрался к окну (а вернее проему, затянутому занавеской) и потянул носом воздух. Запах был явно не из вертограда Христова. Из комнаты несло вином. Непристойный запах обжег его ноздри, мысль о низких нравах грубого народа заставила содрогнуться; осторожно раздвинув занавески, он заглянул в окно и узрел троих, сидящих за деревянными мисками и выпивающих. «Богохвал», в согласии с благословенными правилами Господней церкви, готовился осыпать их упреками, но, поразмыслив, предпочел поспешить в дом собраний, где застал Исайю Фэрхеда, чинившего скамью.

— Мистер Фэрхед! Мистер Фэрхед!

— Что стряслось?

— Дикие кабаны вломились в наш вертоград.

— Что за вертоград? Нет у нас никакого вертограда.

— Вертоград Господень. Проходя мимо, я сразу распознал их нечистое дыхание. Воистину, Антихрист — сын Маммоны!

— Объясняйте толком, Питер Пет. Я вам не дамочка из тех, что на вас виснут.

— Сегодня утром у жилища бристольцев до меня донеслись звуки забубенного веселья. Из чистого милосердия я заглянул внутрь. Мистер Фэрхед, они до безобразия упились дьявольским зельем!

— В самом деле? — Исайю Фэрхеда не привело в восторг прибытие новых поселенцев: они были опытные плотники и столяры, поэтому он опасался, что работы у него изрядно поубавится. Гнев его, однако, казался вполне благочестивым. — Идемте со мной, добрый мистер Пет. Думаю, наша тяжелая работа чересчур утомительна для их нежных косточек.

— Аспиды, сэр. Аспиды со смертоносным жалом.

Они пересекли дорогу и приблизились к бревенчатой хижине; изнутри доносился смех, и они помедлили.

— Как вы думаете, — шепнул Питер «Богохвал», — не понадобятся ли нам еще воители из рати Господней?

И вот Исайя Фэрхед пошел дальше по улице, стучась во все двери с криком: «Новички пьянствуют! Новички пьянствуют!» Шестеро избранных высыпали на улицу, двое из них — в ночных рубашках.

— Эта чертова шайка, — объявил Исайя. — Так называемые плотники. Они плюют на все наши добрые законы и обычаи!

Храним Коттон, первым услышавший призыв, уже приближался к хижине бристольцев.

— До меня доносятся отзвуки веселья, — доложил он. — Адские шумы. — Дождавшись остальных, он взбежал на крыльцо и заколотил в дверь. — Во имя Господа, — крикнул он, — отворите! — Внезапно наступила тишина, а потом смех возобновился. Дверь оказалась не заперта, Храним Коттон распахнул ее и, сопровождаемый остальными, шагнул внутрь.

Гарбранд Питере сидел, удобно устроившись в кресле.

— Что вам от нас понадобилось, мистер Коттон?

Храним схватил пустую бутылку.

— Это идет вразрез с нашими законами.

— Какими еще законами? — Джона Петика разозлило насильственное вторжение. — В нашей собственной стране вас бы давно повесили за убийство короля!

Услышав это, Коттон подбежал к Петику, схватил его за волосы и стал стаскивать со стола, где тот сидел. Петик держал столовый нож и при падении случайно поранил Коттону правую руку; рана была неглубокой, но кровь полилась обильно. Началась неразбериха, братья с криком «Убивают!» накинулись на бристольцев, те, обороняясь, пустили в ход кулаки.

— А ну прекратите гам! — Строгий чистый голос принадлежал Джону Мильтону. Он стоял на пороге, вскинув руку в повелительном жесте. Все успокоились. — Что это за летняя гроза? Отчего такое неурочное ненастье? — Он уловил в воздухе винный дух. — Кто-то здесь нарушил мой указ. Говорите.