100 великих оригиналов и чудаков - Рудольф Баландин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что мне делать, я ни в чем не могу отказать Суворову. Если бы он того пожелал, я бы этого человека сделала фрейлиной.
Как-то Хвостов высказался о себе: «Суворов мне родня, и я стихи пишу». На что Д.Н. Блудов – литератор, министр внутренних дел, а позже президент Академии наук – заметил:
– Полная биография в нескольких словах. Тут в одном стихе все, чем он гордиться может и стыдиться должен.
Редким сочетанием качеств обладал Хвостов: полным отсутствием поэтического дара и чувства поэзии при необоримом желании сочинять, да еще издавать свои стихи. Эти произведения не прославили, а ославили автора, на что он внимания не обращал.
Лишь один человек был в восторге от его произведений: книгопродавец Иван Сленин. Он получал от графа денег на издание гораздо больше требуемых. А затем ему же поручалось скупать за счет хозяина все оставшиеся в книжных лавках экземпляры. Сленин их не сжигал, а по недорогой цене за пуд продавал малярам на оклейку стен.
Зимой 1820 года проживал в Петербурге вологодский помещик Павел Межаков. Кропал он стихи с упоминанием луны, лазоревых очей и утраченных наслаждений юности. Он постоянно приглашал на вечера и ужины литературных корифеев столицы, которые у него ели, пили и читали свои произведения. На один из этих литературных вечеров явился граф Хвостов с пуком стихов и со своими чтецами.
На его несчастье явился и стихотворец Милонов, отличавшийся пристрастием к спиртным напиткам. Он уже был навеселе, потребовал себе стакан воды, но вместо нее выпил залпом две рюмки водки, делая вид, что совершил ошибку. За столом уселся против графа и начал неумеренно восхвалять добродетели сиятельного пиита, сравнивая его с великими людьми древнего мира. Милонов заявлял, что готов стреляться с тем, кто дерзнет оспорить это мнение.
Сконфуженный Хвостов отвечал, что не любит похвал в свой адрес, сильно смущен и вынужден краснеть.
– Ну так я удовлетворю скромности Вашего Сиятельства, – воскликнул пьяный стихотворец, – и заставлю вас побледнеть!
И Милонов принялся на чем свет стоит поносить его стихотворения. Он наизусть приводил цитаты и едко их осмеивал с прибавкою множества совершенно непечатных выражений. Хозяин не знал, куда ему деться, был в отчаянии и остался очень доволен, когда граф, ссылаясь на позднюю пору и головную боль, уехал до окончания ужина.
Подобные происшествия не охлаждали писательский пыл Хвостова. Читали его творения в основном пародисты и эпиграммисты, которым он поставлял прекрасные образцы для высмеивания. А он стремился при любой возможности читать свои стихи слушателям.
Летом 1822 года И.А. Крылов, которого друзья называли Соловьем, со своим товарищем cнимал дачу недалеко от города. К ним почти каждый вечер собирались литераторы, преимущественно масоны разных лож, тогда еще существовавших открыто. Угощались в складчину, читали свои сочинения.
Граф Дмитрий Иванович, пронюхав об этих сборищах, где читали свои произведения, настрочил огромную оду под заглавием «Певцу-Соловью» и поехал на эту дачу. Его пустили в залу собрания после того, как он объявил о своем желании быть членом общества и внес вступительный взнос – 25 рублей. (Следует обратить внимание на то, как порой становились масонами, чтобы не придавать слишком большого значения этим тайным, но по большей части не очень-то серьезным обществам.)
Наконец, граф Хвостов попросил позволения прочесть свою оду «Певцу-Соловью». В ней было 20 строф. Только лишь окончил он первую из них, как раздались рукоплескания. Он раскланялся, сияя от удовольствия, и хотел начать вторую, но ему продолжали аплодировать. Граф сконфузился. Один из членов объяснил ему: если при чтении аплодируют, то читающий должен, по уставу, купить бутылку шампанского (их продавали не дешевле 10 рублей ассигнациями за бутылку). Чтение продолжалось до конца, в результате чего Хвостов получил изрядную дозу аплодисментов и потерял немалую сумму: 200 рублей.
После этого случая он закаялся ездить на дачу, где хозяйничал «Певец-Соловей», которого Хвостов тихомолком называл Соловьем-разбойником.
В 1822 году Федор Булгарин, издатель и редактор «Северного Архива», попросил графа замолвить за него слово, с передачей записки какому-то влиятельному сенатору. Граф исполнил желание Булгарина и сказал ему, что всегда рад быть для него полезным.
– Пожалуйста, – прибавил он, – по этому поводу не стесняйтесь и не церемоньтесь. Если пришлют к вам какие-нибудь на меня критики, – печатайте; я не буду в претензии.
– А похвалы, Ваше Сиятельство, дозволите также печатать? – спросил вкрадчиво Булгарин.
– Лишь бы справедливые, – заметил граф.
Булгарин в этот день отобедал в гостях, провел вечер в театре. Дома его ожидал пакет, в котором находился восторженный отзыв на произведения графа Хвостова с собственноручными поправками его сиятельства.
…После чтения у «Соловья-разбойника», Хвостов написал на Ивана Сергеевича пасквиль. Возможно, обида придала ему вдохновение, ибо получилось нечто не совсем бездарное. Граф выдавал это за сочинение неизвестного ему остряка: мол, есть же люди, которые имеют несчастную склонность язвить выдающиеся таланты вздорными, хотя, впрочем, и очень остроумными эпиграммами. Вот эти стишонки:
Небритый и нечесаный,Взвалившись на диван,Как будто неотесанныйКакой-нибудь чурбан.Лежит совсем разбросанныйЗоил Крылов Иван:Объелся он иль пьян?
Крылов угадал стихокропателя: «В какую хочешь нарядись кожу, мой милый, а ушей не спрячешь», – сказал он. Месть его была добродушной. Под предлогом желания прослушать новые стихи графа Хвостова, он напросился к нему на обед, ел и пил за троих, а когда хозяин, пригласив гостя в кабинет, начал читать стихи свои, Крылов завалился на диван и проспал до позднего вечера.
Преданный порочной страсти к славе и известности, граф Хвостов по дороге к свому поместью в Симбирской губернии дарил свои сочинения станционным смотрителям с непременным условием: вынуть из книги его портрет и украсить им стену, поместив под портретом царствующего императора, находившимся на каждой станции.
Остроумец А.Е. Измайлов весьма нелестно отозвался о творческих потугах графа-графомана:
В Хвостова притчах мы читаем, что петух,В навозе рояся, нашел большой жемчуг.Но клада не найдешь такова,Все притчи перерыв Хвостова.
И все-таки, по словам журналиста и едкого сатирика А.Ф. Воейкова, у графа встречались строки, которые он выпалил нечаянно, обмолвившись. Например: «Потомства не страшись – его ты не увидишь!» (И впрямь, не страшился сей поэт суда ни современников, ни потомков, которые, впрочем, не забывают над ним потешаться.)
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});