Посол без верительных грамот - Сергей Снегов

— Уверен, он и вправду в это время думал, что гравитационные аккумуляторы — конструкция элементарная и только ленивый ее не разработает, — грустно делился впечатлениями Арман. — Не сомневаюсь, что, вручая мне эскиз, он тут же забыл, что это его разработка, и впоследствии вспоминал бы об аккумуляторе лишь как о нашем самостоятельном творении. Поразительна щедрость, с какой он дарил идеи и потом искренне хвалил за умные мысли тех, кому сам подсказал эти мысли!

— В нем совмещались противоположности, — задумчиво сказал Рой. — Он совмещал в себе трезвого инженера с сумасбродом, аналитика — с романтиком, стремительность — с глубиной, душевную деликатность — с резкостью. Он был всякий. Вероятно, потому так расходились мнения о нем.

— Научные его дарования никто не оспаривал, — заметил Арман. — Он был избран в Академию наук в двадцать лет — случай беспрецедентный.

— Я говорю о его характере, а не о научных работах.

Сотрудники института космоса расходились по своим секторам, продолжая взволнованно обсуждать страшное происшествие. Рой возвратился к себе, пытался сосредоточиться, но не смог. К нему пришли Генрих и Арман, у них тоже не шла работа. Кроме боли, вызван-ной гибелью близкого человека, Роя мучила мысль, что теперь некому будет квалифицированно консультировать их гравитационные исследования.

А Генрих, молча сидя на диване, вспоминал самого Томсона. Они были одногодки, он и Томсон, их связывала давняя дружба. И хоть жизнь их сложилась по-разному — Ваня Томсон рано стал знаменитым, быстро поднимался по лестнице научной славы, а Генрих медленно зарабатывал свой негромкий авторитет, — приязнь друг к другу оставалась неизменной. Рой мог говорить рассудительно о теориях Томсона и о том, какое они окажут влияние на последующие поколения ученых, на их собственные работы. Генрих думал о потерянном друге: из жизни вырвали большой кусок, рана кровоточила.

Арман обратил внимание на упорное молчание Генриха.

— Генрих, сумеем ли мы теперь завершить к сроку гравитационный аккумулятор? Если сконцентрируем все силы лаборатории и ты сам ни на что другое не будешь отвлекаться... Ты думаешь об этом?

Генрих хмуро усмехнулся:

— Я вспоминал первый полет Ивана над Столицей.

Его ответ придал новое направление разговору. Арман лишь слышал об этом событии, а Рой был очевидцем нашумевшего испытательного полета Томсона на первой модели антигравитационной машины. Томсон, за шесть месяцев до того избранный в академию, сконструировал гравилет в форме помела. Над Столицей в черном трико, с развевающимися длинными волосами носился на помеле самый молодой академик мира, а позади, с прутьев гравитационной антенны, срывались длинные искры: Томсон постарался, чтобы и этот побочный эффект выглядел впечатляющим.

В Академии наук испытание гравилета породило сумятицу: кто смеялся, кто возмущался. Президент академии был из тех, кто вначале смеялся. Потом Боячек вспомнил, что обязан поддерживать мир среди светил науки, и строго потребовал, чтобы Томсон переделал легкомысленную конструкцию гравилета. Томсон пообещал сделать вторую модель совсем иной. Она и была иной. Теперь Томсон летал в гигантской ступе, управляя ею при помощи метлы. Хохочущим зрителям, заполнившим площади Столицы, особенно нравилось, что метла гасит искры, ярким шлейфом тянущиеся за ступой. Впечатление было такое, будто метла в энергичных руках академика сметает сияющий сор. Выступая по стереови-дению, Томсон сказал, что доволен испытанием: вторая модель помогла установить важные новые закономерности. Академик Леонидов придерживался диаметрально противоположной точки зрения и высказал ее в той же передаче. Он пообещал доказать на ближайшей сессии академии, что нельзя отождествлять озорство с глубиной научного поиска.

— На сессии я был и хорошо помню триумф Томсона, — сказал Генрих. — Ты провел меня по своему пригласительному билету, Рой. Помнишь, Рой, как Иван опроверг старого педанта?

Рой не успел ответить, его вызвали к президенту академии. Генрих продолжал предаваться воспоминаниям об успехе друга на сессии. Томсон доказал, что озорство не мешает глубине. Весь зал бил в ладоши, когда Том-сон разъяснил, какие простые уравнения нестационарного поля управляли движением его моделей. Но даже и в этом торжественном зале он не изменил себе.

Леонидов доказывал с кафедры, что уравнения выведены не строго, а схемы гравилета некорректны и поэтому антигравитационный импульс не может иметь места в хулиганском полете его многоуважаемого друга Ивана Томсона. Именно этот патетический момент речи Леонидова Томсон и выбрал для того, чтобы взметнуть оппонента в воздух.

Старый академик, раскинув руки, жалко перекосив лицо, тихо парил над кафедрой, а с его седых волос, вдруг превратившихся в проволочный частокол, лилось дымное сияние. Обретя через минуту твердую почву под ногами, Леонидов закричал среди всеобщего смятения: «Не было! Не будет! Это не антигравитация! Вы нашли какое-то иное поле! Требую, чтобы вы извинились передо мной за то, что выдвигаете в качестве серьезных аргументов наспех придуманные цирковые трюки!»

Томсон, добившись молчания в развеселившемся зале, в свою очередь потребовал, чтобы его друг Чарльз Леонидов извинился перед ним, ибо многоуважаемый оппонент нанес Томсону тяжкое оскорбление, обвинив в придумывании наспех цирковых трюков. Ученому собранию был продемонстрирован не развлекательный трюк, а решающий опыт, подлинный «экспериментум круцис». И разрабатывался опыт не наспех, а в течение четырех месяцев. «Я могу засвидетельствовать это моими рабочими записями! — объявил Томсон. — Ровно сто девятнадцать дней назад в лабораторный журнал были внесены отправные данные эксперимента — ваш рост, ваш вес, объем туловища, ваша обычная одежда, даже то...» Конец фразы потонул в общем хохоте.

Рой возвратился, когда Генрих и Арман перешли от давних воспоминаний к впечатлениям совместной работы с Томсоном, проводившейся в течение последних двух месяцев. Генрих с испугом посмотрел на брата: Рой ушел расстроенным, вернулся подавленным. Рой умел держать в узде свои настроения. Очевидно, Боячек сообщил Рою что-то столь тяжкое, что Рой уже не мог совладать с собой.

— Ужас! — сказал он, тяжело опускаясь на диван. — Всего можно было ожидать, только не того, что произошло!

— Новые данные об аварии? — спросил Арман. Рой покачал головой.

— Новые данные, да. Но не об аварии. Аварии не было. Было преступление.

— Преступление? — Генрих вскочил. — Ты хочешь сказать, что Иван стал жертвой злого умысла?

— Его убили!