Ричард Львиное Сердце - Режин Перну

Беха эль-Дин так рассказывает о событиях этого дня:

«Когда конница франков сбилась в комок и стало ясно, что невозможно спастись, разве что с помощью Высшей силы, она решилась на нападение. Я своими глазами видел, как все эти всадники объединились вкруг частокола, который создала из себя их пехота. Они все схватились за свои копья, все разом исторгли из себя военный клич, а строй пехотинцев раскрылся, пропуская всадников, и они устремились во все стороны. Один их отряд накинулся на наш правый фланг, другой — на наш левый фланг, третье их подразделение набросилось на наш центр, и все у нас пришло в беспорядок».

В свою очередь, о том же рассказывает и Амбруаз, и его повествование не менее впечатляет:

«Орден госпитальеров, сильно пострадавший, атаковал в правильном порядке. Граф Шампанский со своими храбрыми товарищами и Жак д'Авень со сродниками тоже атаковали. Граф Робер де Дрё и епископ Бовейский (чей брат, граф Филипп, проявит себя позже в битве при Бувине. — Р. П.) ударили вместе. Турки были ошеломлены, ибо наши налетели как буря, исторгая из себя единый громогласный клич; и всем тем, которые спешились, и тем, у которых были луки, причинявшие нам столько зла, всем им отрубили головы. Тех же, кого всадники опрокинули, добивали оруженосцы. Когда король Ричард увидал, что войско нарушило свой строй и атакует противника без особой осмотрительности, он пришпорил коня и кинулся со всей поспешностью вперед, чтобы обезопасить передовых бойцов. В этот день он выказал такую доблесть, что вкруг его, с обеих сторон и спереди и сзади, образовалась широкая дорога, заполненная мертвыми сарацинами, а другие сбились с пути или убежали, и вереница мертвецов тянулась на добрые полмили. Повсюду валялись бородатые трупы турок, помятые, сваленные друг на друга, как снопы».

Саладин прежде всего позаботился о том, чтобы собрать разбежавшихся. Когда конница франков отступила, опасаясь засады, сарацины предприняли новую атаку. Беха эль-Дин удачно подводит итог битве в целом: «Когда враг ударял по мусульманам, они отступали. Когда он останавливался, опасаясь западни, они тоже останавливались, чтобы вступить в бой. Во время второй атаки они бились так, что обратили всех врагов в бегство». Как раз во время этой второй атаки погиб Жак д'Авень, доблестный и храбрый рыцарь. Английские хронисты отдают ему должное: он был «католиком по своей вере, исполненным ревности и пыла в своем поведении в бою».

Вторая атака кавалерии франков привела их почти к самому лагерю Саладина, устроенному на поросших лесом холмах Арзуфа. Идти дальше было слишком опасно. В свою очередь, и мусульмане уже не помышляли о возобновлении атаки и преследовании христиан.

Великая победа при Арзуфе 7 сентября 1191 года была достигнута лишь благодаря воинской доблести Ричарда, который сумел спасти положение, грозившее новой катастрофой. Этой победой Ричард снискал вполне заслуженную славу. Историки отмечают, что победа при Арзуфе, как и взятие Акры, ознаменовала поворот в соотношении сил христианского мира и ислама. Летописцы же передают то уныние, в которое пришел после боя, уже вечером, султан Саладин: «Аллах один может ведать, сколь сильна была печаль, терзавшая сердце его после битвы», — писал Беха эль-Дин. Когда же Саладин решил защищать Аскалон, его эмиры вздумали ему перечить: «Коль уж ты вздумал оборонять Аскалон, то будь в городе сам или пошли одного из своих сыновей, без чего никто из нас никак не проявит себя и не оправится, после того, что стало с защитниками Акры». Султану не оставалось ничего иного, кроме как уничтожить Аскалон, подобно тому, как он уже разрушил Цезарею и Яффу. Так он отреагировал на боеспособность, которую чувствовал отныне во вражеском воинстве.

Беха эль-Дин оставил живое описание методичного уничтожения города, который «радовал взоры и ласкал сердце; его крепостные стены были прочны, его здания — величественны, а пребывание в нем было весьма желанно. Обыватели, ошеломленные новостью о том, что город их будет разрушен, а им придется покинуть свои жилища, подняли страшный крик и кинулись продавать за бесценок все, что нельзя было увезти… Часть граждан направилась в Египет, другая — в Сирию. Это было страшное испытание, по ходу которого случались всяческие ужасы».

Оставлять пустыню перед приближающимся христианским войском — такова отныне была тактика Саладина. Когда он возвращался в Иерусалим в конце сентября, он снес до основания не только Аскалон, но и замок в Рамле и церковь в Лидде, которые оказались на его пути.

И снова нас может поразить нерешительность Ричарда. Арабские хронисты (в частности, Ибн ал-Асир) приписывают Конраду Монферратскому упрек, с которым тот якобы обратился к королю:

«Ты слышал, что Саладин разрушает Аскалон, но не двинулся с места! Коль уж тебе донесли, что он стал разрушать эту крепость, то тебе надлежало спешно выступить в путь и ты бы мог захватить Аскалон без боя и без осады!»

В самом ли деле поменялся нрав короля Англии, принесший ему вполне оправдывавшееся прозвище «Да-и-Нет»? Или же скорее пресловутая порывистость побудила его обратиться, уже после принятого решения, к решению противоположному?

После блистательной победы при Арзуфе по всей Палестине как мусульмане, так и христиане ожидали от него похода на Аскалон, а затем и на Иерусалим. Дух его воинства был весьма высок, тогда как мусульмане мечтали лишь о более или менее благополучном отступлении и оставляли его руки развязанными. Если еще как-то можно понять колебания, охватившие его после взятия Акры, то уж нерешительность, которую он выказал на следующий день после Арзуфа, остается непостижимой. Правда, Продолжатель Гийома Тирского попытался объяснить поведение короля, но он не привел достаточно убедительных доводов. Хронист говорит, что Юг, герцог Бургундский, якобы решил покинуть войско:

«Он призвал всех высоких мужей Франции и тех, которые, как он знал, более прочих любили корону, и сказал им: „Сеньоры, вам известно, что ваш сеньор, король Франции, в отъезде; весь блеск его рыцарственности поблек, а король Англии пренебрегает нами. Если мы двинемся вперед и возьмем Иерусалим, не скажут, что это дело рук французов, но будут говорить, что захватил его король Англии, а король Франции бежал, и великое презрение падет на короля и на все королевство, и никогда не сумеет Франция избавиться от него. Вот почему я предлагаю, чтобы мы не двигались далее“. И одни с ним согласились, а иные не согласились. И снова сказал герцог: „Кто хочет следовать за мной, пусть следует за мной“. Король Англии, не зная толком об этом совете, в течение следующего дня готовился и потом пошел на Иерусалим, а герцог Бургундский вооружил французов и вернулся с ними в Акру».

Далее следует патетический и запоминающийся рассказ, который легко могут проверить те, кто в наши дни, так же как и раньше, совершает паломничество в Иерусалим: «Когда король взошел на Гору Радости, что близ Иерусалима, в двух лье от него, и увидал Святый Град Иерусалимский, он спешился, дабы вознести свои молитвы, ибо таков обычай пилигримов, совершающих паломничество в Иерусалим, которые поклоняются на этом самом месте, ибо с него виден Храм и Гроб Господень».

Другой манускрипт уточняет: «Король ошибался, коль скоро он пришел на гору Святого Самуила, которую считали Горой Радости». Речь идет о возвышенности, которая сегодня известна как Наби-Самвилль и которую всегда почитали паломники. Мы знаем, что вблизи всякого места паломничества, будь то Сантьяго-де-Компостела, Рим или тот же Иерусалим, традиция, как и история, отмечает какую-то площадку или точку, с которой пилигрим впервые наблюдает цель своего путешествия. В Средние века, когда пилигримы странствовали не в одиночку, опасаясь нападений, они стремились пройти очередной этап как можно быстрее; паломник, опередивший своих товарищей и имевший счастье ранее их увидать башни Сантьяго-де-Компостела или холмы Рима, провозглашался «королем паломничества» — и это прозвание легло в основу имен наподобие «Рой», «Руа», «Рей», «Лepya» и тому подобных распространенных французских фамилий.

Как бы то ни было, если верить Продолжателю Гийома Тирского, именно по прибытии на Гору Радости король Ричард узнал, что герцог Бургундский его покинул:

«И вот приходит весть, которая делает для него понятным то, что говорили ему некоторые из его друзей в войске, а именно, что герцог Бургундский и еще немалая часть французов вернулись в Акру. Когда король услыхал это, он сильно разгневался и начал плакать от жалости, потом же вернулся в Яффу».

Похоже, что составитель хроники спутал, умышленно или же неумышленно, два различных эпизода крестового похода. Ибо тут же он добавляет: «Придя в Акру, герцог Бургундский недолго пожил, но скоро умер. Его погребли на погосте святого Николая». Что ж, это ставит под сомнение правдоподобие всего рассказа, так как герцог Бургундский оставался в живых еще в 1192 году. Рене Груссе не без оснований замечает, что хронист Амбруаз вряд ли упустил бы возможность лишний раз обвинить французов в измене, поскольку этот летописец всегда поступал так, если подворачивался малейший повод[44]. А он между тем сообщает лишь, что в сентябре Ричард приблизился к Иерусалиму на расстояние в две мили…