"История одного мифа: Очерки русской литературы XIX-XX вв - Савелий Дудаков.

Для Крестовского подобная интерпретация современного положения была не нова. Более того, сама "славянская идея освобождения братских балканских народов", по его мнению, оказалась провокацией мирового еврейства, которое "загнало" Россию "в угол", и война стала неизбежной по двум причинам: во-первых, война должна была обессилить Россию; во-вторых, обогатить евреев. Средством же подталкивания к катастрофе стало для мирового еврейства революционное движение в России. Описывая демонстрацию 6 декабря 1876 г. и отмечая, что она была "польско-жидовской", Крестовский прокомментировал ее следующим образом: "Еврейская "учащаяся" и "протестующая" молодежь принимала в этом деле наиболее деятельное участие. В прежних политических процессах еврейские имена мелькали в одиночку, спорадически, а здесь они всплыли вдруг целою группой… Тут же с полною очевидностью сказалось стремление еврейских агитаторов связать чисторусское народное дело братской помощи восточным христианам с революционным делом "Земли и воли"… Направляющие нити этой жидовской демонстрации, очевидно, протягивались из-за границы, где расчет двойной игры был ясен: если испугается русское правительство движения, охватившего его народ, и отступится от славянского дела – оно станет крайне непопулярно у себя дома, а престиж России в славянстве и вера в нее на всем христианском Востоке будут надолго, если не навсегда, подорваны, и чрез это расчистится дорога на Балканский полуостров ее соперникам; если же это правительство, очертя голову, ринется в войну, – тем лучше, война существенно ослабит боевые и финансовые силы России, лишит ее на некоторое время свободы действий и даст громадные заработки европейским, особенно германским биржам и тому же еврейству, поставив русские финансы в рабскую зависимость от разных Блейхредеров…"74.

Считая войну "еврейским делом", Крестовский "доказывает" это казнокрадством и гешефтами: "Московским ссудным и учетным банком при заправительстве жида Ландау было расхищено в пользу берлинского жида Струсберга семь миллионов рублей, выданных ему под заведомо фиктивные ценности… в конце марта обнаружилась и в Петербургском "Обществе взаимного кредита" более чем двухмиллионная растрата…, а там пошло… Киевский банк, разворованный своими жидами Сиони, Либергом и Шмулевичем… Одновременно с этим шло и крупное святотатство -ограбление церквей, икон… На святой неделе в Петербурге в Исаакиевском соборе обнаружено похищение бриллиантов с иконы Богоматери на четыре тысячи рублей, а в Одесском соборе в самый день Пасхи украдена архиерейская митра с драгоценными каменьями… Следы многих таких покраж обнаружились потом у еврейских ювелиров, закладчиков и кабатчиков…"75.

При таком понимании событий вполне естествен вывод, сделанный Крестовским: "И в самом деле: в политических процессах – жиды, в мятежных уличных демонстрациях – жиды, в либеральной печати и адвокатуре – жиды, в банковских крахах – они же, в разных хищениях и святотатствах, в огульном ограблении казны и армии – тоже жиды, в сухарном и погонщицком деле, пустившем по миру тысячи русских крестьян, – опять-таки жиды, даже в "Красном кресте" – и там без них не обошлось! Все это до глубины души возмущало русских… (они. – С.Д.) впервые невольно призадумались о "еврейском вопросе в России"… Тут впервые всеми сознательно почувствовалось и сказалось остерегающее слово "Жид идет!" – и этот "жид" казался страшнее всякой войны и всякой европейской коалиции против России"76.

Так был создан "голем": единственным и пугающе всемогущим врагом России и русского народа оказался народец, составлявший не больше 1,5% всего населения империи, лишенный элементарных юридическо-политических прав, загнанный в черту оседлости, сохранивший не только "мифологические" черты ненависти к христианам и всепоглощающую любовь к "золотому тельцу,", но и "жажду мести" за многовековое унижение и надругательство над ним. Война "сынов света" (русских) против "сынов тьмы" (жидов) была объявлена. Вот почему не карикатурные образы "иерусалимских дворян", не гротескно-жалкие типы жидов Западного края, не порочно-благодушные характеры в "камилотовых шинелях", а мощные, целеустремленные и гордые натуры "вражеского племени" становятся героями антисемитских романов Крестовского77. Его трилогия ("Тьма египетская", "Тамара Бендавид" и "Торжество Ваала") впервые обосновывала в русской литературе геополитическую точку зрения на "еврейский вопрос" и вместе с ней определяла русский подход к "окончательному решению": политическая история Российской империи оказывалась не чем иным как войной Гога и Магога.

"ЖИД ИДЕТ!"

В воскресном номере за 23 марта 1880 г. на первой странице суворинской газеты "Новое время" было помещено "письмо в редакцию" под названием "Жид идет!" (возможно, инспирированное самим редактором). Автор письма, ссылаясь на еврейское засилие в железнодорожном деле, финансах и банках, промышленности, адвокатуре и в других областях трудовой деятельности и приводя "статистические данные" с таблицами, утверждал, что евреи стремятся к образованию только для того, чтобы захватить если не высшие, то хотя бы средние ступени общественной лестницы. "Письмо" вызвало широкий резонанс в русской и еврейской прессе. В периодике стали появляться отклики: "Еще по поводу жидовского нашествия"78, "Как мы, русские, притесняем евреев"79, "Плач евреев на берегах Днепра"80, "Сумбур идет"81 и т.д. Но, пожалуй, декларативный характер этому инспирированному редакцией "Новое время" письму придал Вс. Крестовский, сделав название заметки девизом своей трилогии.

Сюжет, избранный Крестовским, был неординарен: молодая еврейская девушка, влюбившись в "гоя", не только покидает отчий кров ("Тьма египетская"), но и становится христианкой ("Тамара Бендавид"), а затем, убедившись, что в русском обществе ей как еврейке, несмотря на православное вероисповедание, все равно нет места, она становится сельской учительницей и в отчаянии по "зову крови…" вынуждена обратиться к своему дедушке ("Торжество Ваала"). И хотя последняя часть трилогии осталась незаконченной, Крестовский сумел высказать все, что составляло основу главного предупреждения писателя – "Жид идет!".

Новаторство Крестовского выразилось не только в смелости писателя, избравшего главным героем личность незаурядную, да к тому же еврейского происхождения, но и в том, что "исконный враг" был дан изнутри ("Тьма египетская"). Эта задача потребовала от Крестовского введения в повествовательную ткань такого непривычного для русского читателя материала, как многочисленные идишизмы и библеизмы, подробные описания еврейского быта и еврейской ментальности, всевозможные пояснения и примечания. Более того, его главной "заслугой" и главным "открытием" стал комментарий, в котором впервые в русской беллетристике были использованы в таком непривычно широком объеме собственно еврейская литература и еврейские источники: книги Танаха и поучения мудрецов, ссылки на средневековых комментаторов и интерполяции обычаев в современности, наконец, "научные" писания Брафмана и экзотические зарисовки Богрова.

Вместе с тем судьба героини и сюжетные перипетии позволили Крестовскому предложить читателю "исторические экскурсы": представить Берлинский конгресс 1878 г. как "вора" плодов победы русского оружия, "определить" причины войны России за "братьев славян" и "вскрыть" движущие пружины "еврейского заговора" в революционном движении ("Тамара Бендавид"). В третьей же части трилогии ("Торжество Ваала") писатель решил "объяснить" экономические последствия "еврейского засилия" на селе: грабеж крестьянства со стороны земских либералов-"жидочков" ("тушинский вор" Агрономский, земский врач Гольдштейн, провизор Гюнцбург, инспектор Миквиц, дорожный мастер Лифшиц и др.). Естественно, что "судьбоносной" целью еврейства, по Крестовскому, является их "мстительное желание" развалить Россию изнутри. Вот почему во всех политических процессах "красною нитью проходит прикосновенность ко всякого рода политическим преступлениям еврейского элемента"82. "Гог" (евреи) Крестовского виноват не только в экономических бедствиях государства, но и в прямом уничтожении россиян посредством распространения эпидемий и "залечивания" (у "дела врачей" 1952 г. долгая предыстория). В обвинительном акте писателя (достаточно "вольно 125 мыслящего" и не клерикально настроенного) присутствует, тем не менее, вполне традиционная деталь: иноверцы и инородцы замахиваются на "святая святых" имперской триады – на православие! Былой мифологический антисемитизм (борьба христианства с иудаизмом) приобрел не только новые обоснования, но и предстал альфой и омегой в борьбе бедного Магога против всесильного и всезнающего Гога. И хотя публицистика Крестовского находится в прямом родстве с "Дневником писателя" Ф.М. Достоевского (кстати говоря, Достоевский все-таки нашел в себе мужество вопреки собственному антисемитизму призвать русских и евреев к сотрудничеству – "Но да здравствует братство!"), автор трилогии безапелляционно считал, что по причине еврейской экспансии ни компромисса, ни мира между иудеями и христианами быть не может. Сделав еврейскую ненависть к христианам и еврейскую жажду мести основой своей концепции, Крестовский задолго до "Протоколов Сионских мудрецов" создал "черно-белый" вариант исторического бытия.