Загробный мир по древнерусским представлениям - Соколов

Но более любимое представление души — это представление ее в образе кукушки, плачущей над моги — лой. Простолюдины, оставаясь верными такому воззрению, обращаются к покойнику со словами: «Прилетай же ко мне кукушечкой, прокукуй мне свою волюшку»26. Они до сих нор убеждены, что кукушка может предсказывать им срок их жизни, и потому, увидя ее, обращаются к ней с такими словами: «кукушка, кукушка, сколько мне лет жить?» и по числу ее кукования, полагая каждое за год, заключают, сколько лет осталось до смерти.

Уподобляя явления природы, особенно дождевые тучи, различным животным, называя те и другие тождественными, древний человек с течением времени утрачивал свою первичную чуткость к произносимым звукам, с одной стороны в силу долговременного употребления, с другой — привычки; от этого его слово с высоты поэтического изображения нисходило на степень абстрактного наименования, делаясь не более чем фонетическим звуком для указания на известный предмет или явление, в его полном объеме, без исключительного отношения к тому или другому признаку; и вместе с тем становилась недоступной связь отдельных предметов, державшихся на родстве корней, метафоры теряли свой поэтический смысл и принимались за простые, непереносные выражения. Вследствие этого исходный смысл древних слов и выражений делается все темнее и загадочнее, и является неизбежный процесс мифических обольщений и верований. Под влиянием таких условий первобытный человек, связав представление души с образом животного, отождествил ее впоследствии буквально. Среди таких образов животных, принимаемых душами, более употребительными были образы зайца и горностая, как это можно видеть в причитаниях, где плакальщицы, оплакивая покойника, выражаются:

Покажись, приди, надежная головушка. Хоть с-под кустышка приди да серым заюшком, Из-под камышка явись да гoрнocгaюIшoм".

Были среди образов животных и чисто враждебные, например волк и т. п. Такая двоякость представления душ объясняется тем, что душа сохраняла за гробом свой прежний характер и свои земные наклонности28.

С развитием сознания о человеческом достоинстве представление души в своем развитии приняло форму антропоморфическую (человеческую); оправдание этого мы видим в похоронных надгробных причитаниях, существующих до сих пор, где представления души встречаются то в образе доброго молодца, то калеки перехожей, то московского купца. Так мать, оплакивая сына, говорит:

Приди — появись, сердечно мое дитятко, Хоть к крылечку приди добрым молодцем, Хоть незнамой калекой (нищим) перехожей, Хоть купцом приди московским…29

Было еще антропоморфическое представление души в виде тени легкой, как воздух, неуловимой для осязания. Тени эти у наших предков назывались «навье»30. По объяснению Буслаева, слово это у всех северных народов индоевропейского племени означало мертвеца. Духи в виде карликов, скандинавские «nav», славянские «людки» были не что иное, как навья — души умерших. На иконах и картинах души усопших людей изображаются до сих пор в виде карликов, малюток. Можно думать, что малороссийское слово мавки (русалки) происходит от нав, навки. В — летописи 1092 г. говорится, что жители Полоцка были избиваемы мертвецами — неуловимыми для взора привидениями: «и не бе их видети самех, но конь их видети копыта, и тако уязвляху люди плотьскыя и его (их) область; тем и человецы глаголаху, яко навье бьют полочане»31. «Навья на конях» — можно объяснить обычаем древних славян закапывать с мертвецами их любимых коней.

Впоследствии, при дальнейшем развитии человеческого самосознания, мысль об отдельности души от тела и образе ее представления получает характер более духовный и душа уже не сливается конкретно со своим образом, а принимает только его форму. Это послужило основанием для происхождения веры в переселение и превращение душ в животных и растения. Так, предки наши верили, что душа и при жизни тела может от него удаляться и снова возвращаться в него. Иоанн — экзарх Болгарский говорит о таком поверье славян касательно ведуна: «тело свое хранит мертво, и летает орлом и ястребом, рыщет лютым зверем и вепрем диким, волком, летает змием, рыщет рысью и медведем»32.

В древнейшую эпоху эта вера в способность превращения соединялась с существами стихийными — ветрами, облаками, которые олицетворялись то в образе птиц, то в образе животных: коней, собак, волков и др. Потом это представление было перенесено на людей и растения33.

В Малороссии, например, народ говорит, что человек после смерти непосредственно может быть му — равьем, птицей, зверем и снова человеком. В одном же киевском поверье упоминается, что душа умершего некрещеного младенца семь лет летает над землей, потом превращается в русалку34. Независимо от этого в народных преданиях сохранились следы веры в переселение души в разные растения; так, она может взойти деревом на могиле3Л, перейти в камышовую тростинку и розовый цветок38.

Имея такое материальное представление о душе, народной мысли естественно представлять в таком виде и саму смерть, потому что последняя в своем основании имеет то же стихийное представление, как и душа. Младенческий ум человека делал все заключения из наблюдений за явлениями природы. Он видел, что с помрачением ярких лучей солнца зимними туманами и облаками начинаются стужи и морозы, небо перестает блистать молниями и посылать дожди, природа вследствие этого замирает, — а весной, с разъяснением солнца, оживает. Это дало ему возможность отождествить жизнь со светом и теплотой, а смерть с мраком и холодом. Действительность такого воззрения отражается и в языке, так слова: смерть, мор, умирать — в основе своей имеют один общий корень со словами: мрак, мерцать, померкнуть37.

По другому, более позднейшему, представлению смерть есть сон. Такое представление, очевидно, могло сложиться под влиянием того обстоятельства, что сон неразлучен со временем ночи, а заснувший напоминает собой умершего, потому что у него так же смежаются очи и он становится недоступным впечатлению света, как и умерший. На этом основании в народных выражениях, существующих до сих пор, умерший называется усопшим, покойником, т. е. как бы на время уснувшим. В причитаниях же эта мысль получает более определенный характер. Так дочь, оплакивая смерть своего отца, прямо говорит ему:

Стань, пробудись, мой родимый батюшка,

От сна от крепкого,

От крепкого сна, от мертвого™.

В другом месте, чтобы пробудить мать от мертвого сна, дочь обращается за содействием к ветрам, говоря:

Возбушуйге, ветры буйные, Со всех ли четырех cгoрoн, Понеситесь вы к Божьей церкви,

Разметите вы сыру землю,

Вы ударьте в большой колокол, Разбудите мою матушку39.

Ветры в причитаниях имеют весьма важное значение; им одним присваивается сила призывать мер — твых к жизни, одухотворять их трупы и кости40; они сочувствуют человеку в его горе и радостях41.

Предки наши, отождествив смерть с мраком, холодом и сном, определили этим только акт смерти, но не ту силу, которая причиняет смерть; последнюю они особо представляли то в образе птиц, то человека, то, наконец, человеческого скелета.

Из птиц, олицетворявших собою смерть, наиболее употребительными были черный ворон и сизый голубь. Причитания подтверждают это следующими выражениями:

Злодей эта скорая смеретушка, Невзначай она в дом наш залетела, Она тихонько ко постели подходила, Она крадцы с грудей душу вынимала * И черным вороном в окошечко залетела *3.

В другом месте это самое обстоятельство описывается так:

Нонько крадцы пришла скорая смеретушка, Пробиралась в наше хоромное строеньице; Ко крылечку прилетела малой пташечкой, В окошечко влетела сизым голубем*4.

Отсюда становится понятным, почему гадания и приметы касательно смерти сосредоточиваются по преимуществу около птиц, и крик, например, совы, ворона или филина на кровле дома, а также влетевшая в дом птица, считаются признаком чьей-либо смерти; равным образом на основании вышеизложенного легко может быть объяснено и то народное поверье, почему кукушка и сокол, виденные во сне улетевшими — первая с крыши, а второй с руки, — предвещают смерть близкого человека.

Относительно образов человеческих, в которых является смерть, можно указать на образы молодой жены, красной девушки, также калеки перехожей. Подтверждение этого мы видим в плаче вдовы по мужу, где смерть идет:

По крылечку ли она да молодой женой, По новым ли сеням да красной девушкой Аль калекой она шла да перехожей**.

Смерть, кроме того, олицетворяется еще в образе старухи с факелом в левой руке и косой в правой46.

Что же касается представления смерти в образе человеческого скелета, то в этом отношении замечательно то обстоятельство, что народная фантазия, отождествив ее со скелетом на основании превращения вследствие кончины человеческого тела в скелет, присоединила к последнему атрибуты, заимствованные из древнейшего человеческого быта, которыми легко может быть уничтожена жизнь. Вследствие этого смерть в образе человеческого скелета представляется чрезвычайно разнообразно, то с косой в руке, серпом, граблями, заступом (указание на земледельческий быт), то стрелой и бердышом (быт охотничий), то, наконец, мечом и копьем (позднейший быт воинский)47.